Колумбия – любовь моя

Поднявшись под крышу элитного дома, Кармен своими ключами отомкнула дверь и перешагнула порог квартиры своих тайных свиданий, за которым увидела опостылевшего ей любовника, которого поприветствовала, произнеся что-то наподобие «Hey».

К этому моменту Хосе Эстебан утратил весь свой пыл и вместо слов негодования, которые он намеривался обрушить на голову своенравной красавицы, лишь пролепетал:

– Estoy muy alegre de verte. Te estaba esperando tanto tiempo [12] .

12

Я так рад видеть тебя. Я так долго ждал тебя (исп.).

Не удостоив его ответом, молодая женщина прошлась по квартире, на ходу отмечая, что она хорошо прибрана и декорирована цветами, расставленными повсюду в высоких вазах. Значит, ее очень ждали, готовились, беспокоились. Увиденное ей понравилось.

«Она владеет моим разумом. Я ничего не могу ей противопоставить. Даже упрекнуть ее, как она того заслуживает своим поведением, не могу», – с огорчением признался себе Хосе Эстебан. Решив, что промолчать лучше, чем сказать торопливое слово, о чем он мог бы в дальнейшем пожалеть, сеньор Корвальо подвел женщину своей мечты и мучительных переживаний к столу с закусками, выбрал бутылку белого вина эксклюзивной марки «Pulenta Estate», наполнил до половины два высоких бокала и протянул один из них своей капризной любовнице.

– За нашу любовь на долгие годы, – с пафосом произнес он и потянулся к губам Кармен, которая слегка отстранилась, предпочитая вначале отпить пару глотков вина. После чего подцепила на десертную вилочку маленький кусочек мякоти ананаса и отправила его в рот, и только после этого позволила своему нетерпеливому любовнику прикоснуться к ее губам. Но лишь на мгновение. Причем губы вытянула в трубочку так, будто целовалась с инфекционным больным.

У нее не было желания лишний раз демонстрировать свое презрение к жаждущему плотских утех мужчине. Совсем нет. Такой мысли в голове у нее не возникло. Просто сделала это больше инстинктивно, подчиняясь требованиям общего правила, которое гласит, что вначале должна состоятся лирическая прелюдия перед тем, как отдать свое тело в чужие руки.

После короткого поцелуя Кармен отошла от стола и, ничего не говоря, направилась в спальню. Хосе Эстебан поплелся за ней следом. Ее больше не забавляло ни угодничество перед ней ее начальника, ни повторяющиеся раз за разом стандартные знаки внимания, к которым она притерпелась за два года. С нее довольно. Единственное, чего она хотела в данный момент, – это сократить время свидания и отделаться от назойливого ухажера.

Кармен Долон принялась медленно расхаживать вокруг раскидистой овальной кровати, подходя то к туалетному столику с выставленным над ним большим зеркалом в резной раме, то к широкому креслу, и везде разбрасывала свою одежду. Расстегивала одну за другой пуговицы и последовательно снимала: вначале жакет, потом блузку, юбку, пока не осталась в кружевном пеньюаре черного цвета, нейлоновых чулках с резинками и лакированных красных туфельках. На своего любовника она не обращала никакого внимания. Нравится ему смотреть, как она раздевается, – пусть смотрит. Пытается одновременно судорожными движениями стянуть с себя брюки? Пусть стягивает. Ей, право, все равно. То, что должно случиться, – пусть случится, а потом она забудет обо всем, что было, до следующего раза, как об очередном досадном эпизоде в своей жизни.

«Она обворожительна», – не мог оторвать от нее своего восхищенного взгляда Хосе Эстебан, стараясь унять возникшую в теле нервную дрожь. И так происходит каждый раз, когда он видит рядом с собой эту удивительную женщину. В своем костюме, затянутом под самый подбородок галстуке и расстегнутых брюках он выглядел явно нелепо и прекрасно отдавал себе в этом отчет:

«Не любящая других, но позволяющая себя любить. Как к месту сказал о ней и о таких, как она, поэт Мануэль Гонсалес Прада:

C oraz'on que siempre fuiste Bendecido y adorado T'u no sabes, ay! Lo triste De querer no siendo amado» [13] .

13

О благословенное и обожаемое сердце, ты не знаешь, какая жалость, кого и когда любить (исп.).

Между тем Кармен подошла к постели, поправила большую пуховую подушку, чтобы ей было удобнее лежать, и вытянулась на любовном ложе, закинув руки за голову.

«Пусть себе смотрит и повторит для меня свои дежурные признания, которые я знаю наперечет. Только бы побыстрее». Ни дать ни взять приносящая себя в жертву «Маха обнаженная» с картины Франсиско Гойи.

«Теперь она моя. Я закрою глаза на ее холодность и лукавство. Мне нужна только ее возвышенная порочность». Хосе Эстебан принялся покрывать вожделенное тело торопливыми колючими поцелуями, стараясь заполучить все и сразу. Он хотел быть и там, и прикоснуться здесь. Трогать, щупать, смотреть на то, что делало его счастливейшим человеком на земле.

– Ты мое чудо, счастье, восторг, воплощенная мечта, – шептали его губы. Пожилому любовнику надо много стараться, чтобы угодить молодой требовательной женщине. Прошли лучшие годы, состарились чувства, увяли несбывшиеся надежды. Непросто вернуться в молодость, когда за спиной надменная властная жена, взрослые эгоистичные дети и карьера с ее условностями и обязательным кодексом соответствия.

Кармен было скучно. Для разнообразия она попыталась представить, что рядом с ней не этот маленький назойливый «abuelito», а близкий ее сердцу молодой красавец Антонио Бекетов. Ничего не вышло, уж слишком явственно слышалось учащенное сопенье Хосе Эстебана и ощущалось его бестолковое ерзанье по ее телу. Наконец она увидела, как нависшее над ней лицо мужчины покраснело, как это бывает у бегуна, заканчивающего длинную дистанцию. Раздалось нечленораздельное мычание, и, дернувшись в последний раз, директор департамента нефтяной компании отвалился в сторону, чувствуя себя на седьмом небе.

Вернувшись домой, Кармен Долон долго стояла под теплыми струями воды, которые ласкали ее тело, снимая накопившееся за день напряжение. Голова прояснилась. Упреки за свое поведение, которыми она награждала себя на обратном пути, сидя за рулем автомобиля, уже не казались ей справедливыми. В конце концов, она выстраивает свою жизнь так, как это делают многие красивые женщины, прекрасно осознающие свои физические преимущества. Уж лучше так, чем прозябать всю жизнь в бедности.

Она не торопилась покидать душевую кабину и все намыливала и протирала большой мягкой губкой свои бедра и промежность, будто хотела окончательно освободиться от чего-то скверного и чужеродного, вопреки ее воле проникшего в нее.

А под утро, неожиданно, как скатившийся с высокой горы валун, у ее постели возник Антон Бекетов, принеся с собой запах дальней дороги, смешанный с легким амбре недавно выпитого виски. Его волосы сохраняли свежесть зеленых просторов, еще недавно бывших его домом, и ей было приятно вдыхать их луговой аромат.

Кармен была рада его приходу. Рада была оказаться в его горячих объятиях и услышать его поставленный бархатистый голос, который как никакой другой трогал ее взбудораженное сердце. Она любила, как ей казалось, этого непредсказуемого человека. Искала и не могла найти то волшебное лассо, с помощью которого можно было бы взнуздать этого горячего скакуна и заставить его наконец покориться ей.

Короткий сон помог Кармен Долон вновь ощутить себя посвежевшей и быстро привести в порядок душу и тело. Закончив утренние процедуры, она закрыла квартиру и, усевшись в кабриолет, была уже готова вставить ключ в замок зажигания, чтобы запустить двигатель и отправиться в дорогу в офис, когда случайно пришедшая в голову мысль неприятно поразила ее и заставила на несколько минут безвольно положить руки на рулевое колесо: «Двое мужчин за один день – это уже слишком. Я что – проститутка, чье единственное призвание – удовлетворять их низменные потребности?». Нет, сегодня она на работу точно не поедет, и пусть Хосе Эстебан сам решает, как ему быть. Звонит, упрашивает – она ему ничего объяснять не будет, а он пусть лучше промолчит и скроет свое раздражение.

Кармен Долон развернула автомобиль в сторону международного аэропорта «Эль Дорадо», рядом с которым на восьмидесятой улице проживала ее подруга еще со времен учебы в Национальном университете Боготы – Даниэла Васкес.

Этот окраинный городской район, разумеется, не отличался особой престижностью. Близость огромной воздушной гавани, где огромные авиалайнеры со всего света круглосуточно разогревали свои двигатели и шли на взлет, накладывала неизгладимый отпечаток на уклад жизни жителей прилегающих кварталов. Они привыкли к звуку ревущих авиационных двигателей, к грохоту дальномеров, выстраивающихся в муравьиную цепочку, чтобы скинуть доставленные грузы в таможенные склады. Не обращали они внимания и на подозрительные цветные дожди, заряженные окислами от выработанного топлива, которые время от времени сыпались на их головы.