Колыбельная для брата (журнальная версия, ил. Е. Медведева)

Дыба возлежал на плите, как турецкий паша на диване. Голову положил на живот покорному малолетнему ординарцу Вовке Стеклову. Подданные расположились по сторонам. На пузе Дыба держал транзисторный телевизор, совсем маленький, Кирилл таких никогда не видел. На экранчике что-то мелькало, слышалась музыка. Это было любопытно, и Кирилл, проезжая, загляделся. А заглядевшись, угодил в угольную кучу: сначала колесом, потом коленями и левым локтем.

Компания услышала звон. Парни оглянулись и заржали. Дыба лениво приподнял голову. Увидел Кирилла и сказал подданным:

— Цыц.

Потом он передал побледневшему от ответственности Вовке Стеклову телевизор и спустился к Кириллу.

— Привет, Кирюха. Крепко вделался?

«Чего это он такой заботливый?» — подумал Кирилл. И небрежно сказал:

— Чепуха. Слегка колупнулся.

— Майку не испортил? Ну и лады… Модерновая маечка. Из загранки?

Кирилл решил было наплести, что майку привёз из Гибралтара знакомый штурман, однако сдержался. Шутить с Дыбой не хотелось. Это была личность лет шестнадцати, с ковбойско-уголовными замашками и сомнительной репутацией. Кирилл знал, что за его компанией водятся кое-какие тёмные дела. Да и все это знали. Впрочем, в своём дворе Дыба вёл себя спокойно, никого из ребят не задевал и даже при случае мог заступиться.

— Из Риги, — ответил Кирилл и крутнул переднее колесо, проверяя, нет ли «восьмёрки».

Дыба деликатно пощупал майку.

— Современная вещица. Продашь?

Кирилл удивлённо поднял глаза.

— Ты, Дыба, спятил? — сдержанно сказал он. — Мне отец подарил. Он говорит, чуть не час в очереди стоял, там они тоже нарасхват.

Дыба не рассердился. Даже улыбнулся. У него было странное пятиугольное лицо: от узкого лба оно расходилось к широким щекам, а внизу был тупой треугольный подбородок. При улыбке такое лицо казалось добродушным.

— Я же не за так, — объяснил Дыба. — Я же понимаю. Она стоит небось трояк, а я семь рубликов дам. Годится?

— Не годится. Она мне самому нравится.

Подошла компания: трое полузнакомых парней чуть постарше Кирилла и Вовка с телевизором. На экране лихо бренчали три гитариста в сомбреро, но на них никто не смотрел. Смотрели на Кирилла и Дыбу, слушали их разговор: Дыбины слова почтительно, а Кирилла — со сдержанным осуждением.

— Я понимаю, что она тебе нравится, — терпеливо сказал Дыба. — А мне тоже нравится. Потому и цену даю. Хочешь девять рэ?

— Да ну тебя… Мне дома-то что скажут, — буркнул Кирилл и поставил ногу на педаль. Но велосипед придерживали за багажник.

— Ты обожди. Может, подумаешь? — всё ещё улыбаясь, произнёс Дыба.

— Дома скажи, что купался, а майку украли, — предложил глазастый парнишка по кличке Совушка.

— Кто же сейчас купается? — усмехнулся Кирилл.

— Я вчера купался! — торопливо заговорил Вовка Стеклов. — Вода совсем…

— Цыц, — опять приказал Дыба. — Ну, как, Кирюха? Соглашайся. Тебе что, деньги лишние?

— А зачем они мне? — спросил Кирилл.

Компания вежливо засмеялась. Видимо, приняла вопрос за удачную шутку.

— Да на тебя эта майка и не налезет, — сказал Кирилл.

Компания заржала. На этот раз смех был совсем другой, и Кирилл понял, что его считают дураком. В самом деле, мог бы догадаться, что майка нужна Дыбе не для себя, а для какой-нибудь махинации. Для «оборота».

— Нет, Дыба, — решительно сказал Кирилл. — Я подарки не продаю… Ну-ка отцепитесь там, я поехал.

— Да ты постой, — с досадой проговорил Дыба. — Давай обсудим. Хочешь, я ещё рубль добавлю? Вот гляди: три трояка и новый целковый. Олимпийский! За него двух бумажных не жалко! Мечта коллекционеров.

Он протянул растопыренную ладонь с деньгами. Два его приятеля — Димка Обух и Козочка — стукнулись лбами, стараясь поближе разглядеть блестящий рубль.

— Где взял, Дыба? — завистливо спросил Обух.

— Где надо… Не лапай. Долг получил. Чирок наконец отдал. Я из него, паразита, целый месяц долги выколачивал. Важны не деньги, а принцип.

— Какой Чирок? — удивлённо спросил Кирилл.

— Не знаешь, что ли? Он вроде в вашей школе учится. Плюгавенький такой.

— Петька Чирков?

Дыба пожал плечами.

— Этот самый Петька, наверно. Проспорил ещё в июле, а потом всё от меня бегал… Ну как, сторгуемся?

— Нет, Дыба, не сторгуемся, — сказал Кирилл. — Хоть ты мне олимпийские сто рублей давай золотой монетой.

— Ну и вали, — разочарованно проговорил Дыба. — Надумаешь — приходи…

Кирилл выехал мимо котельной в тихий Стрельцовский переулок, уцелевший среди нового микрорайона. В конце переулка стояла водопроводная колонка, и Кирилл хотел смыть угольную пыль, пока не въелась в кожу.

Он крутил педали и думал о странном случае с Чирком. Что общего у Чирка с Дыбой?

Петька Чирков был тихий, похожий на четвероклассника мальчишка с длинными белесыми ресницами. «Благополучный троечник», — говорила Ева Петровна. Такой он был незаметный, что про него даже забывали иногда на перекличках. Идут на экскурсию, проверяют, все ли собрались, и говорят, что все, а потом: «Ой, Чиркова нет…» Его не обижали ребята, не ругали учителя. Его никуда не выбирали. К тому же раньше была у Чиркова какая-то болезнь: в пятом классе он полгода провёл в санатории.

Где Чирок мог столкнуться с «королём» Дыбой? Что он ему проспорил? За что отдал рубль?

И… где он этот рубль взял?

Он же сегодня просил у Кирилла двадцатчик, говорил, что нет ни копейки!

Кирилл даже тормознул при неожиданной мысли. А потом промчался без остановки мимо колонки.

Сегодня, когда Кирилл с мальчишками проходил мимо гардероба, Чирок их окликнул:

— Не ходите к двери, там Нинушка певцов караулит. Лучше спрячьтесь, она сейчас сюда пойдёт.

Сам-то он не боялся завуча: в хоре не пел. Он сидел на корточках рядом с дверью в учительскую раздевалку и шнуровал ботинок.

Благодарные беглецы проскочили мимо Чирка в тесную комнатушку с вешалками. Там висели два или три плаща. Кирилл ещё подумал: «Кто в такую жару ходит в плащах?» Больше ничего подумать не успел. Распахнулась дверь, появился пожилой сердитый «чертёжник» Александр Викентьевич, и началась заваруха…

«Ловко сработано, — с нарастающей злостью думал Кирилл и так жал на педали, что рубчатая резина врезалась в босые ступни. — Заманил в раздевалку, чтобы след от себя отвести, и смылся. И сидел потом тихонько на собрании как ни в чём не бывало! Кто подумает на такого скромного мальчика?»