Колыбельная для Титана
Шрифт:
— Очень, — обиженно пробухтела в ответ.
Мы помолчали, глядя друг на друга: я — исподлобья, Соколов — выжидательно, сверху вниз. Это бесило. Хотелось вскарабкаться на стремянку, чтобы оказаться одного роста с ним и больше не ловить на себе эти высокомерные взгляды. Ну или, как альтернативный вариант, согнуть его пополам легким джебом [17] в солнечное сплетение.
Особенно сильным это желание стало, когда он сунул руки в карманы и равнодушно спросил:
17
Джеб (от англ. jab —
— Это все?
«Нет! — захотелось крикнуть мне. — Еще я хотела тебе передать, что ты сволочь, подлец и хам!» Но это было бы так… недостойно… наверное. Я же все-таки Полина Казакова! Бросаться парню на шею и устраивать истерику ради внимания? Да не бывать такому!
— Это все! — отрезала, гордо задрав нос.
Богдан ухмыльнулся:
— Тогда можешь уходить.
Нет, он все-таки нарывался на скандал! Только я не сдамся — фигли он меня из себя выведет! Я буду держаться до последнего, аки скала! Я же гордая, как орел, и крутая, как обрыв… Тьфу, не туда занесло!
— Как раз так и собиралась поступить, — почти выплюнула в ответ, утешая себя мыслью, что выскочу из того дома, и станет легче. А если не станет — я ему камень в окно швырну. Это точно поможет, уж я-то себя знаю.
А Богдан уже не просто улыбался: он щерился во все зубы. Как волк, учуявший добычу. Я даже на всякий случай глянула на кусочек неба в окне: мало ли — вдруг сегодня полнолуние, а у Евы не один, а целых два братца с сюрпризом.
— Смотри, не потеряйся по дороге, — проурчал он.
Я сузила глаза:
— Не дождешься!
— Но, пожалуй, я тебя все-таки проведу, — склонил парень голову набок. — А то мало ли что…
И открыл дверь. Вернее, попытался открыть. Потому что правый рукав в рубашке я ему по шву пришила так, что рука не поднималась. Хотя это было очень странно: от локтя и ниже она по-любому должна была быть свободной.
Мы замерли. В шоке. Оба. Причем я была даже больше в шоке, чем Богдан. Как?! Как мне это удалось?! Я же так старалась сделать все правильно! И была уверена, что на этот раз получилось! Неужели… это что, судьба?!
— Капец, — устало опустилась я краешек дивана. — Все. Я сдаюсь.
— Не понял? — удивленно изогнул бровь Богдан.
Я тяжко вздохнула:
— Что непонятного? Я пыталась тебе готовить, и бедный дракон покончил со своим жалким существованием прямо у тебя на руках. Пыталась стирать — и в результате уничтожила твое белье. А теперь вот это… я ведь умею шить, веришь? В детстве любимой игрушкой была швейная машинка — так я сшивала все подряд.
Богдан опустил глаза на свою рубашку и философски отметил:
— С тех пор, собственно, ничего не изменилось. Ты и сейчас сшиваешь все подряд.
Невесело усмехнулась.
— Вот потому и сдаюсь, — пожала плечами. — Пока в своих попытках помириться окончательно не угробила все, что у тебя есть.
На секунду Богдан замер, смешно хлопая ресницами, а потом протянул:
— Так вот что
это было! Ты пыталась помириться! А я-то думал, ты мне мстишь за что-то… Слушай, а так, чисто ради интереса: мысль попросить прощения тебя не посещала?Теперь настал мой черед выразительно удивляться.
— Я просила! — возмущенно тыкнула в него пальцем.
Парень отрицательно покачал головой.
— Я не просила?!
Тот же жест, подкрепленный пристальным взглядом серых глаз. Я смущенно (никогда бы не подумала, что однажды совмещу эти два слова в одном предложении) поскребла лоб:
— Ну, тогда… сейчас прошу!
— Прощения? — уточнил Богдан.
— Э… — Я сглотнула. Неудобно-то как… и непривычно! Я как бы по «завоеванию» больше. Крепость там неприступную взять, реку с крокодилами вброд переплыть, на дуэли с кем-нибудь сразиться… а вот прощения просить — это не моя стезя.
— Ну?! — строго не попросил — потребовал продолжения Соколов.
Блин, и не придумаешь же ничего. По всему выходит — вот он, мой последний шанс. То есть реально последний: это после дракона у меня еще идеи были, а после рубашки — уже нет. Так что же делать-то?!
С другой стороны, что за идиотский вопрос?! Я вон как далеко зашла, столько всего придумала, извратилась как никогда прежде. Еще и от папы влетело… Дважды!
«Короче, фиг с ним, с отсутствием опыта. Буду брать энтузиазмом и смекалкой», — решила для себя и подпрыгнула с дивана. Встала перед Богданом: ноги на ширине плеч, руки по швам (очень хотелось принять какую-нибудь боевую стойку, исключительно для внутреннего спокойствия, но побоялась, что это будет неправильно воспринято) — и отчеканила:
— Прошу прощения за свое неподобающее поведение. Впредь обещаю быть сдержаннее в проявлении чувств, в частности гнева, ревности и подобных им, а также — не повышать голос без крайней необходимости.
Лицо Богдана стало очень задумчивым.
— Хорошо сказала, — кивнул он наконец. — Так… по-деловому, четко. Алекс, как будущий юрист, тебе бы аплодировал стоя. А вот у меня пара вопросов.
— Да? — сделала маленький шажок в сторону Соколова. Он кивнул:
— Например, что ты подразумеваешь под «крайней необходимостью»?
— Э-э-э… — сделала вид, что сильно задумалась, и подступила еще ближе. — Какой-нибудь форс-мажор. Война, землетрясение, цунами. Пожалуй, если будет цунами, я буду орать особенно громко, — добавила, прикинув, где — мы, а где — море. Расстояние впечатляло. — Ну и так, по мелочи.
— Например? — сделал шаг навстречу Богдан. Теперь я была вынуждена поднять лицо, чтобы смотреть ему в глаза.
— Ну… — вздохнула, вытягивая губы трубочкой и старательно стреляя глазами. — Мы ведь все живые люди…
— То есть?.. — в том же духе продолжил уточнять парень.
Я закрыла рот так резко, что клацнула зубами.
— Если ты специально, вот прямо как сейчас, будешь выводить меня из себя! — отчеканила совершенно серьезным тоном, но тут же постаралась сгладить ситуацию, видя, как он снова начинает мрачнеть. — Но в ответ разрешаю тебе делать то же самое.
— Разрешаешь? — насмешливо повторил парень и вдруг протянул ко мне руку.
Я скосила глаза, наблюдая, как он медленно пропускает между пальцами черную прядь по всей ее длине: от виска к груди.