Конкур со шпагой

– Ладно, - сказал Яков, - давай возьмем пока то, что лежит на поверхности. Здесь мы ничем не рискуем: если не понадобится, отложим в сторону - легче будет копать глубже. Про шпагу знали многие, а о том, что она долгое время хранилась у Всеволожских, - никто. Кроме своих, разумеется. Мягко, осторожно, но настойчиво профессор и Всеволожская дают нам понять, что, как это ни горько и стыдно, вора надо искать в самом доме, и тишком, с оглядкой указывают на своего прекрасного Павлика, подчеркивая, что дело это сугубо семейное, действовать надо по возможности деликатно, чтобы не вынести сор и не навлечь позор. Здесь вариантов я вижу всего два: либо они действительно уверены в этом, устраняются, предпочитают действовать нашими руками, хотят, чтобы мы помогли убедить Павлика вернуть шпагу любым путем, либо - и это мы принимаем с натяжкой им прекрасно известно истинное положение вещей, и тень на Павлика наводится умышленно, чтобы вернее скрыть то, что они знают и что никогда по доброй воле не откроют нам с тобой. Они единомышленники, в этом я уверен. Смотри, что мы узнаём от них: Павлик - балбес, почти пьяница, моральное ничтожество. Он вечно в долгах, но недавно дела его резко поправились, он даже помогает матери, но главное - в день пропажи футляра Павлик принес билеты в кино. Причем Всеволожская вначале заявляет, что ей неизвестно, где мог быть Павлик в это время, выпроводив ее и Глашу из квартиры, а позже "вспоминает", что просила его починить розетку. Павлик же что?

– Павлик уклоняется от этого вопроса.

– Почему?

– Значит, есть причины.

– Молодец, Оболенский, мудро. Дальше: у Павлика масса дурных знакомств. Хотя бы Мишка Полупанов, который вполне мог быть не только посредником между Павликом и покупателем шпаги, но даже инициатором кражи.

– Вообще он мог действовать и самостоятельно. Разузнать все необходимое через Павлика не составляло труда...

– Но за футляром-то он не приходил. Приходил за ним скорее всего именно Павлик, - уперся Яков.

– Почему? Раз уж Павлик был дома, он мог любому открыть двери. И тому же Мишке. А что мы, собственно, за него уцепились, за Мишку?

– Кандидатура больно подходящая. Не он ли был у профессора под видом одного из музейных работников?

– Вряд ли. Слишком глуп и не интеллигентен. Такой визит насторожил бы профессора. А вот пошарить в его квартире, когда тот был в отъезде, он вполне мог. Надо выяснить, когда они с Пашкой сошлись и какую информацию Полупанов от него получил.

– Действительно, мы с тобой Пашку с Мишкой вертим так и сяк, потому что у нас больше никого нет. Надо шире забирать, особенно среди Пашкиных дружков. Ты продолжай пока работать с семейством Всеволожских и этого горца с рынка на себя возьми. Сколько у нас рынков? Всего-то? На день работы.

– А горцев на рынках? Всего-то на год?

– Суркова в помощь возьми. Он по рынкам большой спец. И машину дам. Берешься?

– А ты что - в отпуск пойдешь?

– Ишь ты, заревновал. Не бойся, мне тоже спать не придется. Списком займусь, что профессор составил. Я думаю сразу из этого списка коллекционеров выделить. Даже если на шпагу не выйду, следы какие-то все равно появятся. Ну, давай! У тебя адрес Пашкиной жены ведь есть? А телефон? Позвонить бы сначала. А может, ее к нам вызвать, да построже? Жена про мужа гораздо больше знает, чем мать про сына, а?

– Не стоит. Я сам съезжу. Она наверняка вечером дома - у нее малыш.

Лена Всеволожская жила в двухэтажном доме с деревянной лестницей. Во дворе - стриженный "под нуль" старый тополь, в подъезде, как положено, темно.

Дверь в квартиру обита, несколько кнопок для звонков, почтовый ящик с распахнутой дверцей.

Я позвонил наугад.

– Здравствуйте, - сказала Лена.

– Я из милиции...

– С Павликом что-то случилось?
– испуганно перебила она.

– Нет, нет, я совсем по другому вопросу. Вы позволите войти?

– Вообще-то вы не вовремя: я Алешку укладываю. Подождете? Только не разговаривайте с ним, а то он очень общительный - в отца - и потом до полуночи не угомонится.

Я обещал, и мы вошли в комнату. Здесь был полумрак, только в углу горел торшер над столиком с разложенными на нем учебниками и тетрадями. Знакомый мне мальчуган поднял с подушки голову и открыл рот. Я подмигнул ему и приложил палец к губам. Он послушно и несколько разочарованно улегся.

– Сейчас, - Лена присела рядом с ним на край кровати, - я только сказку ему расскажу.

– Мам, я сам расскажу.

– Ну ладно, только быстренько.

– Про зайчика. Жил-был зайчик. Он был очень смелый и никого не боялся. И мог превращаться во всяких зверей. В тигров и в лягушков.

– В лягушек, - поправила Лена.

– В лягушек. Вот раз пошел он гулять, а навстречу ему - кто?

– Лиса.

– Лиса. И говорит: "Зайчик, а зайчик, я тебя съем, ладно?" Зайчик взял и как превратится в волка! И... убежал от лисы.

– Все?

– Нет. Лиса - за ним. Вот-вот догонит. Тогда зайчик опять превратился в зайчика и спрятался. И лиса его не нашла. Все. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, - Лена нагнулась к нему и что-то спросила шепотом.

– Нет, - ответил Алешка, подумав, - не буду. Завтра, - и отвернулся к стенке, подложил ладошки под щеку.

Лена поцеловала его и подошла ко мне, села.

– Вы не обращайте на меня внимания. Я буду вас слушать и колготки Алешке штопать. Хорошо?

Я вкратце рассказал ей суть дела. О пропаже шпаги она уже знала, но после моего рассказа сильно встревожилась и категорически заявила:

– Паша тут ни при чем. Он слабовольный, разболтанный, легкомысленный, но совершенно честный. Он к любой лжи относится с брезгливостью и очень тяжело переживает, когда с ней сталкивается, а уж чтобы самому совершить нечестный поступок - нет, это невозможно. Его можно обмануть как ребенка, но заставить украсть - никогда.

– Вам виднее, конечно.
– Мне надлежало быть абсолютно нейтральным. Скажите, Лена, позавчера вечером он был с вами?

– Нет, - грустно и просто сказала она.
– Павлик теперь редко с нами бывает. Я ему запретила приходить домой пьяным, а он в последнее время почти всегда нетрезв. Вчера он ездил к свекрови - отдал ей билеты в кино, а потом...

– А потом?

– Потом пошел к ней домой, она просила его починить розетку.

– Починил?

Она усмехнулась:

– Конечно. Павлик может цветной телевизор починить. Или новый сделать. Что ему розетка? Конечно, починил. Только ругался очень, говорил, как они ухитрились ее испортить! Вообще, он в последнее время очень много ругается. И жалуется: все его обижают, никто не любит, никому не нужен. И с матерью у него испортились отношения.

– Давно?

– Не очень. Мне кажется, у них был какой-то тяжелый разговор. По-моему, относительно ее предстоящего замужества.

– Имеется в виду профессор Пахомов?

– Извините, но я не считаю себя вправе говорить на эту тему. Это слишком близко к сплетне.
– Немножко смягчила свой отказ: - Я мало что знаю об этом и у Павлика никогда не спрашивала, но чувствую, что обстановка дома в последнее время какая-то неспокойная, тревожная. Беда какая-то надвигается, а сделать ничего нельзя. И хуже всех приходится Павлику. Я пыталась помочь ему. Знаете, у него очень много приятелей и знакомых, но совсем нет друзей. Все пользуются его добротой, мягкостью, а взамен - ничего. Когда он институт бросил, никто из его группы даже не позвонил. Теперь эта ужасная работа... Этот Полупанов. Глаша правильно его Полупьяным прозвала. Объявился он недавно, впрочем, у Павлика каждый день новые знакомства. А этот прилип к нему, на работу устроил... Павлик, кажется, даже боится его, а порвать с ним не хочет. Или не может. Хотя, по-моему, главные неприятности начались именно с появлением Мишки Полупанова.

– А конкретно?

– Да стоит ли? Это ведь только мои предположения.

– Поймите меня правильно, Лена. Вовсе не праздное любопытство заставляет меня быть назойливым.

Она вздохнула. Чем больше я говорил с ней, тем больше она мне нравилась. Про таких, как Лена, часто говорят: "Уютная, домашняя женщина". Но я увидел в ней и другое: мужество, спокойную уверенность в себе. Такие женщины бывают очень надежными друзьями, гораздо надежнее многих мужчин. На ее глазах хотелось делать что-нибудь хорошее, чтобы она похвалила или радостно засмеялась. Дурак Пашка.