Контрольное вторжение
Шрифт:
Я кивнул, не догадываясь, куда он клонит.
— Кроме того, от нашего мира полегло больше двадцати тысяч человек, а кохонов вообще никто не считал. Догадываешься, почему это стало возможным?
— Не говори загадками.
— Война между реальностями никогда бы не случилась, если бы между ними не было никакой связи. — Он сжал кулак и потряс им над головой.
— Тут ты прав, — легко согласился я.
— А связь между нашими мирами возможна только потому, что существуют объединяющие их элементы.
— Объединяющие элементы — это, надо полагать, мы? Те, кто существует одновременно
— Точно. Когда ты убил изначального Васнецова на Марсе, кохоновские порталы начали сжиматься. Они сосали все больше и больше энергии. А после того, как ты сам переместился сюда, последний окончательно схлопнулся. Сис Лавилья так и не успел вернуться.
— Блин!
Самый вонючий и самый лучший агент КБЗ, тот, кому я обязан жизнью, навсегда остался среди торгов и мертвецов.
— Его можно спасти?
— Нет. Солнечная Система и Федерация отныне никогда не пересекутся с Соединенными Штатами Земли. Никто из нас не узнает, что там происходит. Может быть, когда-нибудь какой-нибудь впечатлительный подросток в ночном кошмаре узрит иную реальность, но так и не поймет, что он увидел.
— Зато мы гарантированы от вторжения торгов, которые, надо думать, сильно расплодятся в мире кохонов, — с некоторой долей радости констатировал я, хотя погибший негр не шел у меня из головы.
Кстати, почему погибший? Он все еще жив и ждет помощи в ином мире.
— Ты уверен, что разделенные миры продолжают существовать? Может быть, мир кохонов просто исчез?
— По теориям Титова получается так.
— Титов ошибался. Он доказал это своей смертью. Он убил себя, потому что поверил мне. Тебе нужны другие доказательства? — Мой двойник топнул ногой, голова в холодильнике согласно вздрогнула, нежно зазвенели воткнутые в нее трубочки жизнеобеспечения. — Александр Титов погиб, чтобы устранить возможность войны между мирами.
— Какой войны? Кого с кем? Для войны нужны минимум двое, как, кстати, и для любви. Никакой войны не будет.
— Война начнется между твоим и моим миром в течение ближайших двадцати лет с вероятностью девяносто пять процентов. Твой и мой мир сцепятся в смертельной схватке, в которой не уцелеет никто.
— Бред! — хмыкнул я. — Ты несешь чушь! Какого хрена мы будем…
— У нас есть технологии, позволяющие довольно точно предсказывать будущее. Война неизбежна. Наш долг исключить саму возможность военного столкновения. — Мой двойник побледнел, и его лицо стало напоминать черно-белую фотографию, на которой двумя красными пятнами сверкали налитые кровью белки глаз. — Мы должны навсегда разделить наши миры. Сделать их воистину параллельными. Во имя всеобщей безопасности.
— Каким образом? — спросил я, хотя и без дополнительных объяснений уже все понял.
— Компьютер бункера перепрограммирован. Выйти отсюда нельзя. Чтобы надежно прервать межпространственную связь, необходимо уничтожить все связующие элементы. Поэтому никто не покинет это помещение, и никто сюда не войдет до тех пор, пока мы с тобой не умрем.
— Но зачем? Мы же не враждуем. Наоборот, мы прекрасные союзники. У нас есть уникальный шанс создать огромный прекрасный двойной мир, где всем хватит места.
На его лице я прочитал неподдельную жалость
ко мне и со всей очевидностью понял, что силовой кокон не спасет меня. И даже «Спартак», который не раз помогал мне, сейчас абсолютно бессилен. Смерть моего собеседника ничего не изменит. Я могу легко продырявить лоб «братишке», и он даже не станет защищаться. Он давно уже умер. Сюда явился лишь его труп. Пустотелый, лишенный души остов пришел, дабы огласить мне окончательный приговор.— В том-то и дело, что не хватит нам места, — горестно изрек Петр. — В биологии самая жестокая конкуренция возникает между похожими видами. А мы очень похожи. Мы — практически одно и то же. Как красные и белые в Гражданскую.
— Социальный дарвинизм — антигуманистическая буржуазная теория, — автоматически пробормотал я. — Мы же все-таки люди, брат. Хоть красные, хоть белые.
— Ты на улицу давно выглядывал? Люди… Трупы зарывать негде. Миллиарды мертвецов! А если бы возможности создавать переходы не было, каждый сидел бы в своем болоте и квакал в свое удовольствие, — мой двойник тяжело вздохнул. — Я считаю, что нет смысла растягивать удовольствие, — он горько усмехнулся. — Мой тебе совет: не тяни с последним парадом. Это не больно. Не очень больно. Прощай.
Я думал, что он возьмет лучемет и снесет себе башку выстрелом. Или на манер древних самураев вспорет живот лазерным тесаком. Ну, или в самом крайнем случае, подобно Гитлеру, проглотит гламурную ампулу с ядом. Нет. Предсмертного шоу не последовало. Он просто умер. Его взгляд остановился. Мышцы напряглись, потом расслабились, и мой непохожий на меня двойник застыл и медленно сполз на пол. Все. Конец.
Я выключил силовой кокон и подошел к свежему трупу. Проверил пульс, заглянул в зрачок. Еще один покинул нас… Смерть вырвала из наших рядов… Земля пухом…
— Открыть дверь! — крикнул я.
— Запрещенная операция, — с готовностью отозвался компьютер.
— Кем запрещенная?
— Петром Васнецовым.
— Это я. Запрет снимается. Открыть дверь!
— По условиям запрета необходимо разрешение двух допущенных. Ваше разрешение получено. Ожидаю разрешение от товарища Готлиба или товарища Титова.
— Они мертвы. Ты это знаешь.
— Данное обстоятельство запретом не предусмотрено, — промурлыкало в моей голове.
— А еще одно мое разрешение не подойдет? — попробовал схитрить я.
— Нет, — компьютер был непреклонен.
Мне стало безумно жаль себя. С ощущением полной обреченности в душе я обошел по периметру свою камеру воистину пожизненного заключения. По дьявольской задумке двойника, она должна была стать моей могилой. Отличный будет склеп. Прочный. А ведь в соответствии с моим статусом мне полагалось покоиться на Красной площади. Где-нибудь рядом с Верхними торговыми рядами, ибо у стены мест уже не осталось. Но я не собирался умирать! Даже ради Человечества. Жизнь представляла для меня ценность сама по себе вне зависимости от какого-то там Человечества. И вообще я не уверен, что союзнические миры нужно разделять во избежание некоего гипотетического конфликта, который якобы может произойти в будущем. Титов поверил в эту чушь и убил себя, а я не верю. Имею право не верить кому попало на слово.