Копье Дракулы

В Константинополе Святое копье вскоре приобрело статус, пожалуй, самой почитаемой святыни. По крайней мере, в послеиконоборческую эпоху, то есть после 843 года, в византийской богослужебной практике вошло в традицию торжественное поклонение Святому копью с участием императора и патриарха в Великие четверг и пятницу – предпасхальные дни, которые в седьмом – девятом веках посвящались поклонению Древу Креста Господнего. В числе ряда авторов этот факт засвидетельствовал и византийский император-интеллектуал Константин VII Багрянородный, правивший с 911 по 959 год, в своей книге «О церемониях византийского двора». Устав храма Святой Софии – Типикон Великой церкви – описывает процедуру поклонения Святому копью.

За два последующих столетия византийским императорам удалось собрать в Константинополе все важнейшие реликвии Страстей Господних, ранее хранившиеся не только в Иерусалиме, но и в нескольких других городах Ближнего Востока. Поэтому к концу одиннадцатого века столица Византийской империи стала для христианского мира, в сущности, настоящей Святой Землей, не менее святой, чем Палестина. Слава об этой коллекции зазвучала по всей Европе после письма императора Алексея Первого Комнина, правившего с 1081 по 1118 год, отправленного где-то между 1091 и 1095 годами графу Фландрии с просьбой о помощи против турок. В этом послании император довольно подробно перечислил хранящиеся в его столице христианские реликвии, не забыв и о Святом копье.

Существует предположение, что в целях проверки подлинности византийского сообщения об имеющемся в Константинополе собрании священных предметов туда специально направлялись западные паломники. В числе таковых был, например, неизвестный по имени мирянин, житель Северной Франции или Фландрии, скорее всего, из числа будущих крестоносцев. Не позже 1098 года он записал рассказ о своем путешествии, известный сегодня под названием «О граде Константинополе». Эта уникальная рукопись сохранилась в единственной рукописной копии конца двенадцатого или начала тринадцатого века, созданной в монастыре Сантес-Креус, что в тридцати километрах от города Таррагоны в испанской Каталонии. Ныне эта рукопись хранится в Публичной библиотеке города Таррагоны. Упомянутый анонимный путешественник свидетельствует, что во дворце императора наряду с другими святынями Страстей Христовых находится «копие, которым был пронзен Его бок».

На основании сообщений десятков паломников можно уверенно утверждать, что в конце одиннадцатого века все константинопольские реликвии Страстей, в том числе и копье, были сосредоточены в дворцовом храме Богородицы Фаросской, в специально оборудованном реликварии. С большой долей вероятности предполагается, что размещалось это священное хранилище в приделе восточной части южного храмового нефа, а сам реликварий был уникальным сооружением со скатами из хрусталя и деревянных перекрытий, пропускающими солнечные лучи. Этот преломляющийся свет создавал мистически сияющую и переливающуюся среду, золотые солнечные блики перетекали по поверхности реликвий, которые в большинстве своем оставались доступными для созерцания.

Именно там, в 1200 году, Святое копье наряду с другими святынями Страстей Господних увидел и кратко описал новгородский паломник Добрыня Ядрейкович – будущий новгородский архиепископ Антоний. В его книге «Паломник» есть следующее сообщение: «Се же во царских Златых палатах: Крест Честный, Венец, Губа, Гвозди, Кровь лежащее иная, Багряница, Копие, Трость…»

31 июля 1201 года священные реликвии Фаросского храма едва не оказались разграблены толпой обезумевшей черни, ворвавшейся в императорский дворец в ходе аристократического мятежа и попытки узурпации власти одним из константинопольских вельмож. Южная часть храма была сожжена, а одна из стен реликвария полностью разрушена. И только выдающееся красноречие скевофилакса этого храма – хранителя ценностей – Николая Месорита, а более того, копья подчиненных ему стражников остановили и вразумили народ.

В связи со спасением святынь Фаросского храма Месорит оставил потомкам риторически украшенную речь, произнесенную в присутствии императора вскоре после описанных драматических событий. В речи он дал метафорическое описание важнейших реликвий Страстей, в том числе и копья Лонгина: «Копие, Господне ребро, прободившее, имеющее вид обоюдоострого меча, в форме крестного знамения. Тот, чей взгляд острый и проницательный, увидит, что все оно окровавлено, окрашенное кровью и сверхъестественно источившейся из ребра Спасителя водой».

Счастливо избегнув разграбления чернью, святыни спустя три года оказались во власти знатных грабителей – участников Четвертого крестового похода. Латиняне штурмом захватили Константинополь в 1204 году по наущению венецианцев, которым участники похода задолжали крупную сумму за провиант и перевозку. Перед этим крестоносцы захватили христианский город Задар на берегу Адриатического моря, но захваченных в нем ценностей и стоимости самого города, переданного во владение Венеции, не хватило на покрытие долга. И христианское войско оказалось под стенами Константинополя. Французский рыцарь Робер де Клари видел Святое копье и описал его в своих мемуарах, известных в переводе на русский язык под названием «Завоевание Константинополя». Он свидетельствует, что, осматривая захваченный восхитительный и богатейший дворцовый храм, крестоносцы в числе прочих реликвий обнаружили и «железный наконечник от копья, которым прободен был наш Господь в бок».

Тогда некоторые из византийских реликвий были просто украдены кем-то из крестоносцев, в том числе и знаменитая Туринская плащаница. О ней Робер де Клари скупо сообщает, что «никто – ни грек, ни француз – никогда не узнал, что сталось с этим саваном, когда город был взят». Но большинство святынь Страстей Господних, в том числе и Святое копье, попали во владение императоров созданного крестоносцами на захваченных ими территориях Византии государства – Латинской империи.

Первым латинским императором стал граф Балдуин Девятый Фландрский – под именем Балдуин Первый, а последним – его племянник Балдуин Второй, правивший с 1228 по 1261 год. Оккупационное государство все пятьдесят семь лет своего существования безуспешно пыталось подавить сопротивление православных греков силами военных наемников. Первоначально их нанимали на деньги от распродажи захваченных в Константинополе ценностей, но, в конце концов, все, что можно было продать, было продано, и Балдуину Второму уже приходилось одалживать деньги где только можно по всей Европе. Крайние финансовые затруднения довели императора Балдуина Второго до того, что он даже отдал своего единственного сына Филиппа венецианским торговцам в качестве залога для ссуды денег. Венецианцам же заложил он и двадцать две реликвии из Фаросского храма, в том числе и «железо святого копия, которым на кресте был пронзен бок Господа нашего Иисуса Христа». Поняв, что выплачивать долги он оказался не в силах, Балдуин в 1238 году передал французскому королю Людовику IX Святому, правившему с 1226 по 1270 год, право выкупить залог и владеть всеми реликвиями навечно. Французский король недаром именовался Святым: за огромные деньги он приобрел для своей страны главные священные предметы христианского мира. Только за Терновый Венец Спасителя была выплачена фантастическая по тем временам сумма, равная половине национального годового бюджета Франции. В 1239 году Венец Спасителя, а в 1241 году и прочие священные реликвии были перевезены из Константинополя во Францию морем; греки пытались перехватить ценный груз в пути, но потерпели неудачу. Юридически право на владение всем комплектом святынь было закреплено особой грамотой, подписанной Балдуином и скрепленной его золотой печатью в июне 1247 года.

Специально для хранения приобретенных святынь по повелению Людовика Девятого в Париже был построен королевский храм-реликварий в готическом стиле, освященный в 1248 году. Этот храм именовался Сен-Шапель – что означает Святая Капелла, – и он был призван превратить Париж в новый священный центр христианского мира: недаром даже само название «Sancta Capella», по-французски Sainte-Chapelle, является традиционным латинским наименованием Фаросского храма Константинополя.

Вскоре случилось то, что неизбежно должно было случиться: Латинская империя прекратила свое нелепое существование. В 1261 году Константинополь был захвачен греческим императором Михаилом Восьмым Палеологом, правившим с 1259 по 1282 год и восстановившим Византийскую державу, а Балдуин Второй в панике сбежал из города на венецианской галере, второпях не захватив даже императорские регалии.

А через некоторое время, на удивление католическому миру, в основательно разграбленном Константинополе вновь появляется некая византийская коллекция реликвий, которую греческие императоры охотно демонстрируют важным гостям своей столицы. В их числе оказалось и копье Лонгина!

В 1403 году посол кастильского короля Руи Гонсалес де Клавихо, проезжавший в Самарканд ко двору Тимур-Амира во время посольства 1403–1406 годов, видел «железо от копья, которым Лонгин поразил Господа нашего Иисуса Христа» в особой башне при храме Святого Иоанна Предтечи. По описанию де Клавихо из дошедшего до нас его «Дневника путешествия в Самарканд ко двору Тимура», копье хранилось в позолоченном серебряном ларце, закрывавшемся шестью парами опечатанных круглых застежек и особым замочком, открывавшимся серебряным ключом. Тусклый железный наконечник был вделан в покрытую золотом дощечку; он был тонким и острым как шип, имел в своей нижней части отверстие для крепления на древке. Длина наконечника составляла примерно одну пядь и два дюйма, ширина – около двух дюймов. На конце острия виднелись следы крови, причем кровь казалась свежей.

В конце 1437 года или в начале 1438 года «копье, которое вошло в бок нашего Господа», в храме Святой Софии осматривал испанский идальго и любознательный путешественник Перо Тафур, сообщивший нам об этом событии в своей книге, написанной им около 1454 года в форме автобиографии с элементами рыцарского романа. В ней испанец также сообщает о том, как позже судьба его забросила в Германию, где такую же реликвию – «железное копье длиной в локоть» – ему показывали в немецком городе Нюрнберге, а он несколько опрометчиво сообщил, что уже видел Святое копье в Константинополе. Реакцию нюрнбергских клириков на это свое замечание Тафур описал следующими словами: «Уверен, что если бы не было там сеньоров, было бы мне опасно оставаться с немцами из-за того, что я сказал».