Копья летящего тень. Антология
Шрифт:
45
Вокзал в Симферополе. Духота, запах шашлыков, пота и прокисших фруктов; ревущий на русском и украинском языках репродуктор, черноволосые кавказцы и цыгане, вытоптанный курортниками чахлый скверик, где на каждой скамейке кто–нибудь сидел или лежал…
Поставив чемодан на замусоренный пол возле забитой окурками и огрызками урны, Дэвид Бэст вопросительно посмотрел на меня. Молча открыв замки, я приподняла крышку… Себастьян спал в позе младенца, находящегося в материнской утробе.
— Вставай, — негромко сказала я, — приехали…
Себастьяну понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя.
— Мы
— Вылезай, — еще тише сказала я, — пока никто на нас не смотрит…
Себастьян проворно вылез, огляделся по сторонам, улыбнулся своей ослепительно–жемчужной улыбкой.
Сев на корточки, мы по очереди отхлебнули из бутылки пива. И когда очередь по второму кругу дошла до меня, я поставила бутылку на пол и испуганно прошептала:
— Смотрите…
По вокзалу с властным, начальственным видом разгуливали двое милиционеров. На меня и на Дэвида они, разумеется, не обратят внимания, но на Себастьяна… Опять спрятать его в чемодан?
Обведя зал ожидания проницательным взглядом йога, Себастьян встал и неспеша направился в другой конец, будто там кто–то его ждал. Мы с Дэвидом недоуменно переглянулись.
Стройный, хрупкий, грациозный, в пестрой индийской рубашке, с иссиня–черными волосами и смуглым, вызывающе–красивым лицом, Себастьян обращал на себя внимание буквально всех.
— По–моему, мы слишком рано распаковали его, — с сожалением произнесла я. Дэвид нервно курил, глядя на приближающихся милиционеров.
И тут я поняла, куда так целенаправленно шел Себастьян. В противоположном конце зала, прямо на полу, сидели цыгане. Подойдя к ним, Себастьян непринужденно уселся рядом, тоже на пол, и улыбнулся. И вся эта банда моментально облепила его, громко крича что–то на своем грубом, гортанном наречии. А Себастьян сидел, скрестив ноги, и улыбался. Цыгане подняли такой шум, что оба милиционера повернулись и пошли посмотреть, в чем дело. Мы с Дэвидом тоже на всякий случай пошли туда.
Вокруг цыганского сборища толпились любопытные: вокзальные алкоголики, нищие, туристы…
Продолжая улыбаться всем своей сияющей, жемчужной улыбкой, Себастьян вдруг вскочил, поднял руки вверх, запрокинул голову и заголосил совершенно незнакомым мне фальцетом. Он пел что–то по–индийски, помогая себе всем своим гибким, змеиным телом. А цыгане хлопали в такт, восторженно вопя. Они считали Себастьяна своим!
Снисходительно улыбаясь при виде этой разнузданной сцены, оба милиционера развернулись и пошли на перрон.
Я отчаянно махала рукой Себастьяну, показывая на часы: до отхода автобуса оставались считанные минуты. И он, сопровождаемый беснующейся толпой своих дальних сородичей, побежал за нами.
46
Автобус катил мимо кукурузных полей и белых украинских домиков, мимо дворов с индюками, мальвами, поспевающей черешней, мимо придорожных базарчиков, мимо покрытых лесом холмов… Виноградники по обе стороны шоссе, открытая степь, внезапно распахнувшееся за поворотом дороги море…
Коктебель.
Киммерия…
Мы поселились на краю поселка — в сарае, сколоченном из досок и побеленном изнутри известкой. Дыры в крыше были затянуты кусками полиэтилена, хлопающими, как парус, в ветреный день. Снаружи висел огромный замок, а через широкие щели в двери можно было без труда разглядеть обстановку самой «комнаты»: три ржавые кровати, самодельный
трехногий стол, полка, завешенная обрывком старого полотенца. Стульев не было. Через тонкие деревянные стены было слышно все, начиная с семейных ссор в другом конце двора и кончая кошачьими драками и лаем собак. Но самое главное — здесь постоянно было слышно море. По утрам, не вставая с постели, можно было определить по звукам, какая погода. А в шторм казалось, что волны подкатываются к самой двери — настолько отчетливо был слышен стук камней и шипение воды при каждом набеге волн на берег.Мы искали Лилиан повсюду. Обошли все киммерийские пляжи, объездили на катере все бухты, прошлись по музеям, облазили все холмы. Мы спрашивали у местных жителей про девушку с длинными рыжими волосами, но никто ничего не знал.
Может быть, ее вообще не было в Киммерии?
***
— Давай попробуем еще раз, — сказал Себастьян через два дня, когда оба, он и Дэвид, стали уже проявлять беспокойство по поводу возвращения в Воронеж.
Я протянула ему блокнот Лилиан, других ее вещей у меня не было. И Себастьян, держа в руках блокнот, погрузился в транс. По выражению его смуглого лица мы с Дэвидом могли только догадываться, где странствовал его взгляд. На его лице появилась страдальческая гримаса, веки с длинными ресницами задрожали, тонкие ноздри раздулись. Что он там такое увидел?
Наконец Себастьян вернулся из своего странствия. Некоторое время он продолжал сидеть с закрытыми глазами, потом произнес устало и печально:
— Я видел ее…
Мы с Дэвидом разом вскочили со своих скрипучих кроватей.
Себастьян снова замолчал, и мы, как ни велико было наше нетерпенье, не решались задавать ему лишних вопросов.
— …на выступе скалы… — продолжал он, — …ее лицо, руки, грудь, камни около нее — все в крови… Еще я видел птиц. Они сидели на скалах, чуть выше, и ждали…
Себастьян замолчал и печально взглянул на нас. Мы с Дэвидом не в состоянии были произнести ни слова.
— …а еще выше, на самой вершине горного массива, стоял старинный замок с башнями.
Мы с Дэвидом переглянулись.
— Помню, Лилиан говорила мне в Воронеже о каком–то замке, — неуверенно произнес он, — но тогда я не придал этому никакого значения.
— Может быть, Лилиан забралась на кара–дагские скалы и упала вниз? — предположила я.
Себастьян ничего не ответил.
— Ну так пойдемте же скорее туда! — вдруг спохватился Дэвид. — Иначе Лилиан погибнет!
Слова Дэвида навели меня на весьма печальную мысль, и я спросила у Себастьяна напрямик:
— Лилиан жива?
Он опустил голову.
— Думаю, что жива… — еле слышно ответил он, — хотя… каким–то иным образом… Да, она жива! Но только в Киммерии…
— Что ты хочешь этим сказать? — нетерпеливо оборвала я его.
Себастьян ничего не ответил.
Спешно собравшись и закрыв ржавым ключом огромный замок, мы направились по берегу в сторону Кара–Дага.
***
Утесы темнели над водой, как опрокинувшийся набок корабль. Два черных утеса. В тихую погоду на них садились чайки, а в шторм утесы почти полностью скрывались под водой, уступая натиску бешено пенящихся волн. Идеальное место для самоубийцы! Отправиться туда вплавь и, если не удастся по дороге нахлебаться вдоволь горько–соленой воды, высадиться на черные камни и принять какую–нибудь отраву…