Кормилица по контракту

«Сейчас или никогда», — неожиданно решилась она и, прежде чем Вадим успел что-либо еще сказать, сунула ему Антошку.

— Возьмите его. Держите.

Он судорожно сжал руками крошечное тельце, неуклюже наклонился к нему, плечи его напряглись, подбородок выдвинулся вперед.

— Я… уроню.

— Не уроните, — уже совсем успокоившись, твердо проговорила Валя. — Давайте, я вам помогу. Эту руку нужно держать так, а эту вот так. Поняли? И расслабьтесь, он же не тяжелый, легче пушинки.

— В том-то и петрушка, что не тяжелый, — смущенно произнес Вадим. — Весил бы он килограммов двадцать, тридцать, не было бы проблем. А с такими муравьями я чувствую себя полным кретином — вот-вот сомну в лепешку.

— Не сомнете, — успокоила его Валя, — у вас уже неплохо получается.

Она внимательно вглядывалась в лицо Вадима и видела, как оно светлеет на глазах. От этого на сердце у нее стало легко и солнечно.

— Он просто чудо, — тихо сказала она, поглаживая ребенка по редкому, шелковистому пушку на голове, — я его очень люблю. Честное слово.

— Я вам верю, — очень серьезно проговорил Вадим.

Он уже справился с неловкостью и страхом навредить малышу и держался более уверенно и непринужденно. В его облике даже появилась своеобразная, хотя и несколько громоздкая грация.

— Может быть, присядете? — предложила ему Валя.

— Нет, я вполне доверяю собственным ногам.

— А… а хотите, мы покажем, как Антошка берет игрушки? — выпалила она.

— Ну… пожалуй. — Вадим отдал малыша с явной неохотой.

Валя положила Антошку на столик, приблизила к нему погремушку. Тот засиял и потянулся к ней ручонками.

— Вот так! Вот какие мы! — с гордостью приговаривала Валя, косясь на Вадима — какое впечатление на него производят успехи сына.

— Здорово, — произнес тот. — А если я ему дам, он тоже возьмет?

— Почему нет? — Валя протянула ему погремушку: — Нате, пробуйте.

Вадим помахал игрушкой перед носом у младенца.

— Не так близко, подальше, — назидательным тоном заметила Валя.

— Понял. — Он слегка отвел руку. — Вот так?

— Да, теперь в самый раз.

Дверь распахнулась, и на пороге предстала Кира. При виде Вадима, сжимающего в огромных пальцах разноцветную погремушку, лицо ее вытянулось от изумления:

— Вадик! Разве ты уже вернулся?

— Да, — проговорил Вадим, продолжая трясти игрушкой, — встречу отменили.

— Но… ты не позвонил. — Кира медленно подошла к столику.

В голосе ее слышалась плохо скрытая обида.

— Я звонил. Ты не брала трубку. — Вадим наконец перестал играть с ребенком, отдал Вале погремушку.

Антошка разочарованно захныкал.

— Давно он у тебя бодрствует? — спросила Кира у Вали, беря малыша на руки.

— Минут сорок.

— Ему давно пора спать. — Кира окинула Вадима критическим взглядом. — Ты что, держал его на руках?

— Да, — с гордостью ответил тот.

— Он мог тебя выпачкать.

— Ну и что? Я же не в смокинге. — Вадим, усмехнувшись, кивнул на свои джинсы.

Кира, однако, не обратила на его слова ни малейшего внимания и понесла Антошку в кровать, всем своим видом выражая глубокое недовольство. Валя и Вадим невольно переглянулись и оба опустили глаза.

— Ладно, я пошел, — сказал Вадим. — Вечером заскочу. Вы его не балуйте слишком, пацан же, не девчонка.

— В этом возрасте все равны, — возразила Валя.

— И все-таки, — настойчиво повторил Вадим и скрылся за дверью.

— С каких это пор он так интересуется ребенком? — ворчливо спросила Кира, хлопоча у детской кроватки.

— С сегодняшнего дня, — с улыбкой проговорила Валя.

Она решила не посвящать подругу в подробности того, что случилось позавчера.

— Терпеть не могу, когда мужики суют нос в бабские дела. — Кира наконец распрямилась и уставилась на Валю своими птичьими глазами.

— Но это же и его дело, — возразила та, — Антошка его сын. Он имеет полное право заниматься им так же, как и мы с тобой.

— Вот уж нет, дорогая. — Кира сердито и, как показалось Вале, нервно усмехнулась. — Поверь мне, я из опыта знаю, что бывает, когда мужчина играет роль няньки.

— Вовсе он не играет никаких ролей, — начала было Валя, но, взглянув на Кирино сумрачное, напряженное лицо, осеклась и замолчала.

Зачем она спорит? Разве вопрос настолько уж принципиален? Кире хочется чувствовать себя хозяйкой в доме после смерти Лики, а она, Валя, препятствует этому, вступая в ненужные дискуссии. Расстраивает лучшую подругу, лишает ее маленьких крупинок женского счастья — ведь у Киры нет своей семьи, нет близких, только старенькая мать, живущая далеко, на другом конце Москвы.

— Хорошо, — мягко проговорила Валя, — ты права. Но не могла же я выгнать Вадима Степаныча.

— Никто и не велит тебе его выгонять. Путь себе приходит. Главное, ограничивать время его визитов.

— Ладно, — согласилась Валя и незаметно вздохнула, — будем ограничивать.

День прошел, как обычно. Поздно вечером, уже в полудреме, Валя привычно вспомнила Тенгиза. Он всегда вспоминался ей в это время, когда Кира и малыш уже спали, и она наконец могла остаться наедине с собой. Вспоминались их жаркие ночи, его страстные, жадные поцелуи, руки, нежно ласкающие ее тело. Все это было как бы из другой жизни, из волшебной, чудесной сказки, которая внезапно и грубо оборвалась и о которой нельзя было больше и мечтать.

Сегодня, однако, Валины воспоминания внезапно лишились обычной своей яркости и красочности и не пробудили в ней никаких эмоций — ни тоски, ни сожаления. «Я его совсем разлюбила», — подумала она и, блаженно вытянувшись в мягкой постели, заснула крепко и сладко, без сновидений.

17

Теперь Вадим стал наведываться в детскую не только вечером, но и в любое другое время, когда был свободен. Кире пришлось с этим смириться, хоть и скрепя сердце.

Он доставал Антошку из кроватки, брал его на руки, иногда тихонько подбрасывал вверх, и тогда малыш заходился счастливым смехом. В эти мгновения лицо Вадима озаряла улыбка, однако в его темных, глубоко посаженных глазах Валя отчетливо видела все ту же грусть и тоску.

Однажды он пришел, когда они с Антошкой собирались на прогулку. Валя пыталась надеть на малыша чепчик, который тот люто ненавидел, Антошка мотал головой и громко, пронзительно верещал.

— Вам помочь? — спросил Вадим, немного понаблюдав за их отчаянной борьбой.