Корни гор
Шрифт:
Вместо ответа тролль зачавкал и облизнулся длинным темным языком. Любой окаменел бы от ужаса при таких звуках, но кузнец понимал, что тролль вовсе не покушается съесть его самого, а лишь выражает свое одобрение съеденному угощению.
– Ты получишь еще хоть три таких свиньи, так что хватит и твоему семейству, и всей родне, – продолжал Стуре-Одд. – А в придачу я хочу предложить тебе забавную работу. Что ты скажешь насчет того, чтобы одурачить твоих соплеменников с Квиттинга?
Жалкое племя,Потомки тюленя,Глупы, как белки,Тощие, мелкие,– отозвался тролль, и даже в его каменном голосе легко было расслышать презрение.
Стуре-Одд удовлетворенно кивнул.
– У меня есть немножко железа, которое выплавили квиттингские тролли.
Тролль ответил не сразу. Он несколько раз обернулся вокруг себя, бормоча что-то неразборчивое себе под нос. Потом он остановился и три раза торжественно топнул о камень.
Сколько ночей —Столько свинейПусть мне несут —Вот плата за труд!– промычал он, и Стуре-Одд усмехнулся в темноте. Тролль ответил хорошо, и даже стих на этот раз получился несколько лучше обычного. И все останутся довольны. Хороший меч стоит четыре с половиной или пять эйриров серебром, а свинья – пеннингов сорок пять, то есть в десять раз дешевле. Это если бы тролль ковал за ночь всего один меч, но нечего и сомневаться, что он справится гораздо быстрее.
Каждую ночьПоесть я не прочь.Пусть люди идутИ мясо несут!– опять запел тролль, воодушевленный собственным успехом, —
Буду я ждать,Железо ковать.Иди поскорей,Готовь мне свиней!– Завтра все будет —Вот рады-то люди!– в лад ему ответил Стуре-Одд и пошел прочь, смеясь над собой и своим неуклюжим стихом. Тролль добродушно загрохотал ему вслед: живя в своей горе, он полагал, что в искусстве складывать стихи, как и в искусстве ковать железо, ему нет равного во всех девяти мирах*. И Стуре-Одд ничуть не возражал, чтобы у его соседа было столь приятное мнение о себе. Отчего же не порадоваться, если никому от этого не плохо?
Следующим вечером «дикое железо» перевезли к Дымной горе. Чуть ли не все население Аскефьорда провожало волокуши, но постепенно, по мере приближения к горе, робкие отставали, оставались на тропинке обсуждать между собой чудесные дела, и до самой пещеры дошли с кузнецом только хирдманы, грузившие железо. Крицы сложили возле пещеры, а возле кучи положили жареную свинью.
Стемнело, и с приходом ночи тролль в своей подземной кузнице принялся за работу. Возле Дымной горы к тому времени не осталось ни единого человека. Но любой, кто вышел бы во двор и глянул в ее сторону, легко различил бы в непроглядной зимней ночи ее вершину: над ней гудел столб яркого багрового пламени. Багровое сияние сожгло бледный лунный свет, и даже сама луна спряталась в тучи от страха. Ослепительные искры целыми каскадами разлетались над вершиной, как брызги источника, летели по ночному небу, играя на лету отблесками красного, рыжего, белого, синего пламени, сыпались на лес и гасли в мокром снегу.
Воздух гудел, по нему бежали ощутимые волны от содрогания горы, слышались размеренные удары, подземный гул. В подземной пещере, полной отблесков багрового огня из горна, старый тролль держал на каменной наковальне раскаленный до белого блеска огромный кусок железа, держал огромной рукой, безо всяких клещей, бил по нему каменным кулаком, заменяющим молот, и увлеченно пел:
Тролли копалиКровь великанов,Тролли сплеталиЗаклятья железа.Тролли твердилиЗлые обеты,Тролли калилиЗлобою горны.Тролли чертилиКоварные руны.Стучи, моя сила,Дроби чары троллей,Забудет железо,Что вплавлено в кровь.Забудет о злобе,Забудет о мести,И будет послушноРукам во-ро-гов!Хо-хо-хо!И тролль притоптывал возле наковальни, размашисто колотя по железу, иногда попадая по своим каменным пальцам и не замечая этого. Он бил и разбивал невидимые чары, распрямлял закрученные заклятья, изменял дух железа, как простой человеческий молот изменил бы его очертания. Чудовищный кузнец хохотал от радости, и хохот его гремел, как каменная лавина в горах; его выпученный глаз ослепительно блестел теми же багровыми, рыжими, белыми, синими отблесками, длинный язык высовывался из пасти и слизывал брызги окалины со щек цвета темного кремня. И кусок железа под его кулаком послушно видоизменялся, распластывался, вытягивался, становился похожим на змею с тонким длинным телом и острой головкой. Рождался меч тролля. Разноцветные искры перебегали по багровому телу клинка, точно он прямо с наковальни рвался в бой.
Дымная гора содрогалась, испуская ослепительные облака пламенных искр, и столб багрового пламени над ее вершиной казался клинком, что пронзит и спалит небеса. Увлекаясь, тролль стучал своим кулаком-молотом все сильнее и громче, теперь его удары и дикие отзвуки песни-заклятья были слышны по всему фьорду. Здесь и там люди просыпались, с изумлением и ужасом чувствуя, как сама земля содрогается под их домами, как дрожит и пригибается пламя в очагах. Робкие заворачивались с головой в одеяло, смелые накидывали одежду и выбегали во двор, с криками показывали друг другу багровое пламя в небе над вершиной фьорда. Казалось, пламя будет расти и расти, достанет до неба, потечет по склонам горы, затопит Аскефьорд, сжигая все на своем пути, сметая леса, обращая дома в пламенеющие звезды, высушит морскую воду, и обнаженное ложе фьорда покроется горьким дымным паром… «Пар всюду пышет, и жизни питатель, лижет все небо жгучий огонь…» [9] Даже Стуре-Одд невольно держался за свои костяные руны, тревожась, не зря ли замешал тролля в человеческие дела. С этой дикой силой всегда так: призвать ее нелегко, но куда легче, чем укротить потом.
9
«Старшая Эдда». Пер. С. Свириденко.
Грохот и содрогание земли продолжались почти до рассвета. Только когда прошла ночь, тролль успокоился. Аскефьорд, совсем не спавший, облегченно вздохнул. С первыми проблесками света Стуре-Одд с сыновьями уже явился к пещере. Каменная площадка перед ней была усыпана, словно исполинскими сосновыми иголками, блестящими острыми мечами. Изумленный Слагви схватил один из них и тут же вскрикнул: на его ладони выступила кровь. Мечи еще не остыли, и в рассветных сумерках виделось, как на них перемигиваются, медленно затухая, короткие багровые искры. Остывая, мечи делались темно-серыми, почти черными, с заметным синеватым отливом.
– Из «дикого железа» вышли «дикие мечи», – сказал Слагви, заматывая порезанную руку платком.
– А ты впредь будешь умнее! – ответил ему отец. – И не будешь, как глупый младенец, хватать руками что попало! Они еще не готовы, чтобы их трогали.
– Кусаются, – сказал Сёльви, перевязывая руку брату.
– Кусаются, – подтвердил Стуре-Одд. – Похоже… Тут еще не все.
– Примерно треть. – Сёльви окинул взглядом россыпь мечей. – Не мог же наш добрый сосед перековать всю кучу за одну ночь!
– Но уж в три ночи он управится! – с уважительным одобрением сказал Слагви. – Мы бы год возились… Больно, слушай…
– И время хорошее! – заметил Стуре-Одд. – Как раз выйдет три ночи полнолуния. Самое сильное время!
– Такое сильное, что как бы в руках удержать, – буркнул Сёльви, поглядев на перевязанную руку брата.
С мечами троллиной работы Стуре-Одд обошелся как с живыми змеями: его сыновья держали на земле раскрытый куль из рогожи, а кузнец палкой сгребал в него мечи, сколько влезет, а потом все трое вместе затаскивали куль на волокушу. Когда они собрали все до одного и доставили добычу домой, Стуре-Одд в свою очередь разжег огонь и принялся за работу. Каждый из «диких» клинков он брал клещами, раскалял в горне его верхний конец, а потом клал на наковальню. Возле рукояти он выбивал сложную руну, составленную из трех: сначала делалась прямая черта «ис», потом верх ее украшался стрелкой «тюр», а правая сторона – топориком «торн». Сложная руна делала многое: она запирала внутри злобу мечей, но выводила наружу их сокрушающую мощь, призывала силу Тюра, обращенную против врагов, и силу Тора, обращенную против нечисти. Вторая сторона клинка помечалась руной «альгиз» – взывая к светлым богам Асгарда, она призывает их защиту на сражающегося.