"Король" с Арбата
Шрифт:
– Ну, мы пошли за костюмом.
Нонка что-то бормочет, поворачивается к стенке.
Выходим во двор. Кругом все тихо. Даже воробьи спят.
Из Мишкиного парадного выходит военный. Я было поднял руку для салюта, но это не летчик. У него другая форма. И он какой-то весь хмурый. Руку держит на расстегнутой кобуре. За ним показывается Мишкин отец. Увидал нас с мамой, как будто что-то сказать хотел, да только слабо улыбнулся, махнул рукой. За его спиной еще один военный. На нас строго посмотрел, ладонью подтолкнул летчика в спину. Скрипнула калитка
Мне страшно.
– Что это, мама?
– трогаю ее за рукав. Она стоит, не слышит.
В раме окна - белый Мишка.
– Что это, мама?
Она все так же стоит, зябнет.
К нам бежит Мишка. Уткнулся в мамину грудь, дрожит.
– Ничего, Мишенька, ничего, сыночек,- гладит его по голове мама.- Разберутся… все будет хорошо… Ничего, сыночек.
Спотыкаясь, выходит Мишкина мама. Она в одной тапочке.
– Ничего не пойму… Ничего не знаю,- дрожат у нее губы.- Пойдем, сынок.
Она уводит Мишку, согнутого, сжатого в комок.
– Что это, мама?
– опять спрашиваю я.
– Не знаю, Алеша,- маму всю трясет, она ищет рукой стену, бормочет:-Может, самолет он поломал… не знаю… Пойдем скорее.
Мы бредем по пустой Плющихе. Мама разговаривает сама с собой:
– Господи, на каком же трамвае нам? Всю память отшибло. На пятнадцатом? Нет, сорок седьмой. Или на пятом?
– Мама, я к Мишке вернусь,- говорю я.- Костюм потом купим.
Она тянет меня за руку, сердится:
– Еще чего захотел. Ну, господи, какой же наш трамвай?
Наконец мама вспоминает номер трамвая, и мы, обнявшись, стоим на пустой остановке.
И все- таки мы опоздали. Уже с Каменного моста видно много людей. В толпе разъезжают конные милиционеры. Мама тянет меня в самую гущу. Но к дверям магазина не пробиться. Там люди тесно прижались друг к другу, руками сплелись.
– Алешенька, как же мы так,- шепчет мама,- опоздали. Давай пролезай вперед.
Я не могу пролезть. Пуговицы от рубашки вдавились мне в грудь. Лицо сплющилось об чью-то спину.
– Осади! Осади!
– кричат сверху милиционеры.
– Алеша, где ты?
– слышу я голос мамы.
– А ну, осади! Назад!
– хранят над головой лошади.- Гражданка, назад! Гражданка в синем платке! Назад!
Я вижу, как конный милиционер оттаскивает за платок маму. Она вырывается, платок соскользнул.
Я бью ногами лошадь, молочу кулаками по коленке милиционера, кусаюсь.
– Сволочи!
– кричу я.- Я Сталину напишу!
Конный отпустил маму и - на меня. Я под лошадь. Он завертелся в толпе, потерял меня. А я потерял маму.
И вдруг поток людей всех потянул к дверям. Магазин открылся.
Меня вышвырнуло из этой лавины. Мамы нигде не видно. Наверное, уже в магазине. Я побежал на мост. Отсюда сверху все хорошо видно и даже слышно, как трещат большие двери, звенят стекла.
Около меня стоят два милиционера. Один устало махнул рукой, потянул за рукав другого:
– Ну их всех. Пошли, Степан.
С моста
виден Кремль. Там живет правительство. Вот бы сейчас Сталин посмотрел из окна на этот магазин. Вот бы он всем дал прикурить.И вдруг я вижу мою маму. Она вырвалась из толпы растрепанная, растерзанная и к груди прижимает сверток.
Я бегу к ней. Она видит меня, улыбается.
– Ух, Алеша,- дышит она,- вытри мне лицо.
Мы едем в трамвае домой. Я уже надорвал сверток, пощупал и понюхал черную жесткую ткань костюма. Моего костюма. Первого костюма в моей жизни.
Во дворе на скамейке вся компания. Я поднимаю над головой сверток, сообщаю:
– Покупочка!
Но никто не радуется, никто ничего не спрашивает. Мама берет у меня из рук сверток, хмурится:
– Вот, хвальбун!
В центре скамейки - Мишка. Согнулся, коленки трет. Рядом молчат ребята.
Славик настойчиво сует Мишке свой ножичек:
– Возьми насовсем.
Но Мишка ничего не видит, ничего не слышит. Лидочка тихо говорит:
– Вот помните, тогда Алешку забрали в милицию из-за
конфет. А потом разобрались и отпустили. Так и здесь будет. Разберутся.
Гога из дом пять смеется:
– Сравнила тоже. А если он враг народа?
Мы долго молчим. Какие это страшные два слова «враг народа».
– Летчики не бывают врагами народа,- уверенно говорит Лева.- Сам ты, Гога, враг народа.
Ну- ну, потише, -обижается Гога, - за такие слова ответишь.
Мишка согнулся еще ниже, плечи у него дрожат.
– Не надо, Миша,- гладит его Лидочка.- Вот, честное ленинское, во всем разберутся. Мы все письмо напишем про твоего отца. Мы же его знаем. Он хороший.
– Чего захотела,- ежится Гога.- Еще самих заберут.
– Слушай, ты!
– медленно говорит Женька.- Катись отсюда. Ну! Быстро! Славик, дай-ка ножик.
– Пошел с нашего двора!
– Кто тебя сюда звал?
– Гога, Жога из дом пять, не ходи ты к нам опять,- сочиняет Славик.
Гога послушно идет к калитке, поворачивается, медленно сплевывает, старательно растирает землю ногой.
Наступило первое сентября.
С утра наскоро проверяем, как Славик знает таблицу умножения, все вместе торопимся в школу. Лидочка несет наш общий букет цветов. Славик весело подпрыгивает рядом со мной, то и дело смахивает пылинки с моего нового костюма.
Мишка все отстает, еле передвигает ноги. Всю дорогу его тормошит Лидочка:
– Миша, сколько будет семью семь? Он молчит.
Высоко в синем небе гудит самолет. Мишка поднимает голову, останавливается, по его лицу текут слезы.
– Миша, а сколько будет пятью пять?
– Слушай, Миша,-предлагает Лидочка,-неси ты букет. Почему все я да я.
Он прижимает букет к груди, прячет в него лицо.
– Правда, здорово пахнет?
– суетится Славик.
…Мы расселись за свои парты. Так же, как и в прошлом году. Я с Левой. Лариска с Гогой. И только Мишка один. Его сосед, верзила-второгодник, еще летом уехал жить в другой город.