Королева не любившая розы

Кстати, оба не стеснялись брать взятки. Чтобы сохранить все выгоды своего положения, Брюлары старались поддерживать хорошие отношения с королевой-матерью и с домом Гизов. Они строили планы брака принца Гастона с герцогиней де Монпансье (её мать овдовела и вышла замуж за герцога де Гиза), но, похоже, повторяли ошибку Кончини, не принимая в расчёт короля.

А вот Анна Австрийская своё влияние на супруга утратила окончательно. Пылкая любовь уступила место собственническим чувствам с примесью ревности. В двадцать один год испанка была в расцвете своей красоты и многие молодые дворяне тайно вздыхали по ней.

–Королева была привлекательна, ей были присущи мягкость, доброта, обходительность, в её характере и уме не было и тени притворства, – так характеризовал её в своих мемуарах Франсуа де Ларошфуко, в молодости состоявший в свите королевы.

Любителей говорить комплименты его жене король принимал за опасных обольстителей, забывая, что Анна – испанка, а в Испании отдавать королеве почести входило в ритуал. В своих мемуарах Франсуаза де Мотвиль, её дама, утверждала, что Гастон позволял себе большую вольность по отношению к невестке, прикрываясь именно «испанской галантностью». А в марте в Люксембургском дворце во время балета «Праздники Юноны», в котором Анна предстала в облике богини, в одной из сцен молодой герцог Анри де Монморанси встал перед ней на одно колено и продекламировал:

Богиня! У твоих я ног.

Надеждой робкой замираю.

Тебя один достоин бог,

И всё ж любви твоей алкаю.

О, если б на единый миг

Я на его небесном троне

Воссел, его принявши лик,

В его пурпуре и короне!..

При этих словах Людовик вскочил с места и вышел из зала, а Анна побледнела от страха. Позже госпожа де Мотвиль засвидетельствовала:

–Королева оказала мне честь, сказав мне – и при этом смеясь над своим былым тщеславием, – что она никогда не думала о чувствах, которые мог питать к ней герцог Монморанси: она не замечала их и воспринимала всё, что говорили о ней в обществе, как дань, которую, как она думала, все обязаны приносить её красоте.

–Она не чувствовала себя оскорблённой, когда в неё влюблялись, – подтверждал Ларошфуко.

Друзья Монморанси посоветовали ему некоторое время держаться подальше от двора (а, главное, от Анны Австрийской). А лицемерная Мария Медичи добровольно взяла на себя задачу убедить своего сына в том, что весь этот шум, оскорбляющий молодую королеву, был всего лишь происками врагов Монморанси.

Во время этого знаменитого балета Анну впервые увидели два молодых человека, один из которых сыграл значительную роль в её жизни. В те времена знатные особы имели право появляться на всех праздниках без приглашения, и они этим правом воспользовались. Младший из них был Карл Стюарт, принц Уэльский, наследник английского престола. Его же спутника звали Джордж Вильерс, герцог Бекингем. Вместе друзья направлялись инкогнито в Испанию, чтобы договориться о браке принца с инфантой Марией, сестрой Анны Австрийской. Путь лежал через Францию, где они остановились у герцога де Шеврёза, состоявшего в родстве со Стюартами, и посетили Люксембургский дворец. На следующий день юный Карл написал своему отцу:

–Королева Франции – самая красивая.

А Бекингем, вернувшись в Англию, прислал в подарок Анне Австрийской восемь лошадей, и она их приняла.

В апреле 1623 года молодую королеву ждало ещё одно унижение: Людовик, подстрекаемый своей матерью, приказал, чтобы в его отсутствие доступ мужчинам в её покои был закрыт. Таким образом, она обрекалась на заточение в Лувре, как её невестка Елизавета, королева Испании, в Эскориале.

–Но это может нанести ущерб моему авторитету как правящей королевы Франции и инфанты Испании! – воскликнула Анна.

Тем не менее, Марии Медичи посредством Ришельё удалось убедить сына, что если приёмы из Лувра будут перенесены в её дворец, это позволит избежать многих зол из-за молодости и неопытности Анны. В ответ та отказалась приезжать к королеве-матери, в чём её поспешила поддержать герцогиня де Шеврёз. Двор молодой королевы казался скромным по сравнению с великолепным двором Марии Медичи, и испанке приходилось во всём уступать свекрови, из-за чего её политическое влияние было ничтожно.

В июле с Анной случился нервный приступ, она упала и поранила руку и лицо, так что её даже пришлось уложить в постель. Поговаривали о «падучей». Но короля это происшествие совершенно не тронуло. Летом 1623 года Людовик, подверженный перепадам настроения, забросил все дела и пропадал на охоте – в вёдро и в дождь, ночью и днём, в жару и в холод, забывая поесть и поспать, как сообщал в своей депеше Корсини. Чтобы не возвращаться лишний раз в Париж, он велел построить для себя небольшой охотничий домик близ городка Версаль. Охота была для него не просто развлечением, а разрядкой: после стольких месяцев напряжения он испытывал жгучую потребность хотя бы ненадолго отвлечься от подступающих со всех сторон проблем. Правда, носиться по лесам за диким зверем было довольно рискованным занятием: Людовик падал с лошади, его кусали собаки, один раз он чуть не утонул в реке.

–Я просто не знаю, как может человеческое тело сносить такие тяготы, – писал итальянский дипломат. – Что до всего остального, он совершенно не занимается делами, из чего следует, что, если он продолжит вести такую жизнь, просто невозможно, чтобы у него не появился фаворит, даже желательно, чтобы он был; остаётся молить Бога, чтобы он даровал ему в фавориты добронравного и благонамеренного человека.

В фавориты Людовика одно время прочили капитана королевских гвардейцев, не ладившего с Брюларами, Жана Кайлара д’Андюз де Сен-Бонне, более известного как господин де Туара. Несмотря на пышный титул, он был бедным дворянином из Лангедока, младшим из девяти детей. Ровесник Ришельё (он родился в 1585 году), служивший ещё Генриху IV, Туара сделался верным спутником Людовика на охоте. Он решил попытать удачу и стать вторым Люинем, начав настраивать короля против его министров и принца Конде. Но Людовик, не желавший, чтобы ему указывали что делать, быстро пресёк эти попытки. Всё-таки, король извлёк кое-какие уроки из прошлого. Ему нужен был надёжный товарищ, покорный его воле, однако он бы не потерпел, чтобы тот забрал власть над ним самим.

–Король опасается власти того, кто им повелевает; однако он не смеет перемениться, а природа его такова, что он всегда подпадает под чьё-то влияние», – писал венецианский посол Пезаро.

В октябре вдова коннетабля де Монморанси, бывшая статс-дама Анны Австрийской, потребовала предоставить ей должность обер-гофмейстерины, отобранную у герцогини де Шеврёз. Людовик передал этот вопрос на рассмотрение Совета, но в результате решил дело сам, попросту упразднив саму должность. Таким образом, Мария де Роган теперь могла появляться при дворе лишь как супруга обер-камергера и не могла так же часто, как раньше, видеться со своей задушевной подругой.

Конде, вернувшийся из Италии, но сидевший в своей вотчине Берри, исподволь мутил воду, подстерегая случай выйти на первый план. Брюлары пытались нейтрализовать Марию Медичи, которая снова была на коне и плела свои интриги, Монморанси открыто враждовали с Гизами, а новоиспечённый кардинал Ришельё засыпал Людовика посланиями, обличая беззубую внешнюю политику, непротивление Испании и взывая к памяти покойного Генриха IV.

Что же касается Анны Австрийской, то, несмотря на все запреты короля, кавалеры по-прежнему продолжали увиваться вокруг неё. Одним из них был Роже де Сен-Лари, герцог де Бельгард, человек, принадлежавший к другому поколению. Этот старинный фаворит Генриха III предпочитал молодых пажей, но оставался чувствительным и к женским чарам. Он доказал это, соперничая с Генрихом IV в любви к двум его любовницам и выступая в роли волокиты при его вдове. После подобных подвигов он не мог остаться не у дел – и в конце 1623 года принялся ухаживать за супругой своего третьего повелителя. Возможно, к этой «страсти» «древнего волокиту» (ему было 60 лет), подтолкнули друзья королевы, желая повеселиться. Однажды Бельгард спросил у Анны Австрийской:

–Как Ваше Величество поступили бы с тем, кто заговорил бы с Вами о любви?

–Я бы убила его, – последовал ответ.

–Ах, умираю! – воскликнул Бельгард.

Отправляясь в поход, он настойчиво просил королеву «оказать ему милость». Анна была немного обеспокоена, но совершенно напрасно: Бельгард всего лишь хотел, чтобы её белая ручка прикоснулась к гарде его шпаги. Хотя он был искренен и хотел добиться удачи, но его манера ухаживать за прекрасными дамами уже вышла из моды.

–Восхищение, проявленное ко мне герцогами де Монморанси и де Бельгардом, это лишь их справедливая дань привлекательности королевы! – гордо отрезала в ответ на ревнивые попрёки супруга Анна.