Королева не любившая розы

Другим событием стала казнь графа де Бутвиля. Этот дворянин, вынужденный укрыться в Нидерландах после двадцати двух дуэлей, оставил Брюссель, вздумав устроить двадцать третью посреди Королевской площади в Париже. Он был схвачен и отведён в Бастилию вместе с секундантом, графом де Шапелем. Людовик ХIII, по своему обыкновению, спросил мнение Ришельё, как следует поступить с арестованными. У кардинала был свой личный мотив ненавидеть дуэли: его старший брат, Альфонс дю Плесси, погиб во время поединка. Следствием чего явилось его жёсткое заключение:

–Речь идёт либо о прекращении дуэлей, либо об отмене эдиктов Его Величества.

И король сделал свой выбор. Обоим дуэлянтам отсекли головы, несмотря на заступничество Конде, Монморанси и других принцев крови.

–…и с падением этих двух голов, одна из которых принадлежала к дому Монморанси, французское дворянство, столь щепетильное, всегда готовое драться на дуэли, протестовало уже не одними криками ужаса. Впрочем, король до некоторой степени успокоил умы, назначив всем им свидание под стенами Ла-Рошели, объявив, что сам будет руководить осадой.

Что дало повод остряку Бассомпьеру (гугеноту в душе) сказать друзьям:

–Вот увидите, господа, мы будем так глупы, что возьмём Ла-Рошель.

Бекингем намеревался привлечь на сторону Карла I герцогов Лотарингского, Савойского, Баварского и эрцгерцогиню Изабеллу Клару Евгению, управлявшую Нидерландами от имени Испании. С этой целью он отправил лорда Эдварда Монтегю, одного из своих самых верных друзей, к герцогине де Шеврёз, сбежавшей в Лотарингию после процесса Шале и ставшей любовницей тамошнего герцога.

Но Ришельё через своих агентов, узнав о намерениях Бекингема, сообщил о них королю, не скрыв, что любовь герцога к королеве была единственной причиной всех этих смут. Ещё 28 июня король и кардинал выехали из Парижа, но по дороге Людовик XIII занемог в Виллеруа, и Ришельё пришлось действовать самому. Рассмотрение общих вопросов было передано Марии Медичи, в то время как Анна Австрийская поспешила к больному супругу. Старшему камергеру короля де Юмьеру был отдан приказ не впускать никого в комнату своего господина, не испросив на то разрешения у августейшего больного. Бедный камергер, полагая, что это приказание ни в каком случае не относится к королеве, пропустил её без доклада. Десять минут спустя Анна, вся в слезах, вышла из комнаты своего супруга, а де Юмьер получил приказание оставить двор.

Королева возвратилась в Париж, где узнала об аресте агента герцога Бекингема. Ришельё знал, что Монтегю должен был прибыть в Лотарингию и Савойю через Фландрию, поэтому именем короля отдал приказание графу де Суассону, замок которого находился на границах Барруа, где должен был проезжать английский агент, следить за ним и по возможности арестовать. А так как троюродный брат короля имел сильное желание выслужиться перед кардиналом, то сразу же по получении приказа принял меры к его исполнению. Он приказал двум своим людям переодеться в подмастерьев и следить за Монтегю, который тогда находился в Нанси. Когда же лорд прибыл в Барруа и был недалеко от французской границы, один из людей Суассона поспешил вперёд, чтобы уведомить своего господина. Граф тотчас же сел на лошадь и в сопровождении десятка своих друзей устроил засаду на дороге, по которой ехал посланник Бекингема, и арестовал его.

Король объявил об аресте Монтегю в присутствии всего двора. Услышав об этом, Анна Австрийская смертельно побледнела. После чего отправилась в часовню, где принялась горько рыдать. Зная о доверии Бекингема к Монтегю, королева испугалась, как бы с ним не было письма к ней от герцога, ибо в том положении, в котором она теперь находилась, её могли бы выслать в Испанию. Среди солдат, сопровождавших лорда, был отряд жандармов, и королева вспомнила, что года два или три назад она предоставила место юнкера в этом отряде Лапорту, когда после событий в Амьене он попал в немилость короля. К счастью, бывший паж королевы решил провести время поста в Париже, и Анна Австрийская тайно приняла его в Лувре в 12 часов ночи.

Рассказав ему об ужасном положении, в котором она находилась, королева прибавила:

–Я знаю Вас как человека, которому могла бы довериться, и Вы один в состоянии уберечь меня от опасности, которой я подвергаюсь!

Уверив её в своей преданности, Лапорт, спросил, чем он может ей это доказать.

–Вот в чём дело, – сказала Анна, – надо, чтобы Вы тотчас же возвратились в свой отряд, и во время сопровождения милорда Монтегю нашли бы удобный случай переговорить с ним и узнать, нет ли чего, касающегося меня, в отнятых у него бумагах, и скажите ему, чтобы он в своих ответах ни под каким видом не произносил моего имени, ибо это его никак не может спасти, а меня погубит!

–Я готов умереть за Ваше Величество! – ответил ей преданный слуга.

–Благодарю Вас, Вы – мой спаситель!

Анна отдала Лапорту все находившиеся при ней деньги, и тот отправился в путь в ту же ночь.

Он прибыл в Куаффи в то самое время, как Монтегю под охраной французского войска в девятьсот всадников во главе с графом Суассоном начал свой путь в Париж. Лапорт занял своё место между товарищами, но так как было известно, что отпуск его ещё не закончился, барон де Понтье, знаменосец отряда и приверженец Анны Австрийской, понял, что причина, понудившая его вернуться в полк, была гораздо более важная, нежели необходимость сопровождать Монтегю. Лапорт дал понять своему товарищу, что ему необходимо поговорить с пленником и тот в ближайший же вечер предоставил ему эту возможность.

Чтобы развлечь лорда Монтегю, с которым, несмотря на пленение, обходились как с вельможей, граф Суассон приглашал всякий вечер офицеров для составления ему партии в карты. Лапорт был также приглашён вместе с другими. Пленник, видевший пажа во время путешествия герцога Бекингема во Францию, сразу узнал его и, считая одним их самых преданных слуг королевы, понял, что он находится тут не без особой причины. Улучив минуту, Монтегю устремил пристальный взгляд на Лапорта и когда тот обернулся в его сторону, они быстро обменялись взглядами, которых никто не заметил, исключая Понтье.

Барон, не выказывая этого явно, назначил однажды вечером, когда не доставало четвёртого для составления партии, Лапорта, который с радостью принял предложенное ему за карточным столом место. Как только он сел, лорд коснулся своей ногой его ноги, и это дало ему понять, что Монтегю его узнал. Во время игры Лапорт нарочно оставил карандаш, которым записывали призы, а Монтегю спрятал его так, что никто не заметил.

На другой день, когда возобновилась игра, Лапорт снова поместился между пленником и Понтье, в то время как с другой стороны англичанина сидел сам граф Суассон. Лапорт умышленно уронил часть колоды на пол. Монтегю, с обычной своей вежливостью, поспешил нагнуться, чтобы помочь ему исправить неловкость, и вместе с картами поднял записку, которую незаметно спрятал в карман. На другой день пленник, всегда отличавшийся предупредительностью, подошёл к Лапорту и протянул руку. Последний поклонился в ответ на такую вежливость и почувствовал, что при пожатии руки Монтегю передал ответ на вчерашнюю записку.

Посланник Бекингема утверждал, что не получал от своего господина никаких писем к королеве, что имя её не упоминается в отнятых у него бумагах, и закончил свою записку уверением, что Анна Австрийская может быть спокойна и что он скорее умрёт, нежели скажет или сделает что-либо неприятное для неё.

Несмотря на это, Лапорт продолжая всякий день играть с Монтегю. Он не мог послать письмо по почте из опасения, как бы оно не было перехвачено, не мог и оставить свой отряд без того, чтобы не возбудить подозрений. Как ни было велико нетерпение Лапорта, однако он медленно приближался к Парижу вместе с конвоем пока, наконец, на страстную пятницу, они не въехали в Париж, и так как в этот же день пленник был препровождён в Бастилию (Ришельё освободил его в апреле следующего года), то Лапорт был уже совершенно свободен.