Королева не любившая розы

Филипп III пренебрёг советом своих министров и сопровождал Анну из Бургоса до самой границы, сказав на прощанье:

– Дочь моя, я добыл тебе лучшее положение в христианском мире, какое только мог. Ступай, да благословит тебя Бог.

В ответ девочка не могла сдержать слёз.

На островке посредине пограничной реки Бидассоа были воздвигнуты великолепные павильоны, где две принцессы могли привести в порядок свои туалеты перед посадкой на баржу, которая должна была доставить их на новообретённую родину. Берега реки охранялись лёгкой конницей и королевскими гвардейцами под командованием маршала де Бриссака, так как тысячи зрителей собрались, чтобы поглазеть на придворных. Чуть ниже вдоль берега виднелись павильоны и трибуны, задрапированные белым и жёлтым шёлком для испанских и французских дам, не принимавших участия в торжественной церемонии передачи принцесс.

20 ноября Анна Австрийская попрощалась с отцом и придворными и отправилась в Ирун в сопровождении герцогини Сесса, которая должна была передать её представителю Людовика ХIII и забрать Елизавету Бурбон. Путешествие молодой королевы было утомительным: дороги были размыты из-за сильных дождей и лошади с трудом тащили повозки с её вещами. Всего в этой процессии насчитывалось около ста колесниц, запряжённых тремя лошадьми, и двести мулов с бархатными вьюками, украшенными гербами Испании. Там были двенадцать парадных туалетов Анны разных цветов, в том числе, три сплошь расшитые золотом и жемчугом, ещё платья с кружевами на каждый день, а также бельё, обувь, плащи, шляпы, галантерея, туалетные принадлежности, посуда, церковная утварь, письменные приборы и, конечно же, драгоценности: золотые цепи и бриллианты, жемчужные колье, браслеты, диадемы и обручальное кольцо с плоским алмазом (их тщательно оценили и взвесили, чтобы они соответствовали приданому Елизаветы). Прохождение этой колонны по улицам Бордо заняло, к удивлению и забаве горожан, девять часов.

Ночь на 23 ноября Анна провела в цитадели Ируна. На рассвете обоз переправился через реку, а в полдень со скалистых высот на берег спустились испанские дамы и кавалеры. В час дня прибыла будущая принцесса Астурийская. Под приветственные возгласы и залпы артиллерии Елизавета взошла на баржу, после чего её доставили на остров Федан, где она вошла в павильон, украшенный белым знаменем Бурбонов. Одновременно Анна поднялась на свою баржу с противоположного берега реки и, высадившись на острове, вошла в павильон с жёлтым флагом Испании. Далее она дала аудиенцию французским придворным, а Елизавета – испанским. Анна Австрийская сидела в парадном кресле, одетая в наряд из зелёного атласа, расшитого золотом, с широкими и длинными рукавами, украшенными букетами из бриллиантов. Маленький воротничок из тонкого фламандского кружева окружал её нежную шею, а на голове у неё была маленькая кокетливая шапочка с нитями жемчуга и плюмажем из перьев цапли, из-под которой на плечи ниспадали рыжевато-золотистые локоны. Правда, её изящную фигурку немного портила необъятная юбка. Позади инфанты стояли герцогиня де Сесса, графиня де ла Торре и главные идальго из её свиты. А по бокам от её кресла полукругом на бархатных подушках по испанскому обычаю сидели дамы и фрейлины.

Через некоторое время Анна вышла из павильона и обменялась нежным поцелуем с Елизаветой. После чего девушки, которым предстояло помирить давно враждовавшие династии Габсбургов и Бурбонов, поболтали с четверть часа, в то время как придворные обменивались заранее заготовленными торжественными речами. Покончив с этим, герцог Узеда приблизился к Анне и, опустившись на колени, поцеловал её руку, которую затем вложил в руку герцога де Гиза. Последний же подвёл инфанту к барже, украшенной французским флагом. Затем Гиз повторил церемониал, передав уже Елизавету герцогу де Узеда. Герцогиня де Невер заняла своё место позади Анны, а герцогиня де Сесса – Елизаветы, которая не могла удержаться, вопреки этикету, от горьких рыданий во время прощания со своей французской свитой. Наконец, баржи отчалили под залпы пушек и одобрительные крики зрителей. Ту ночь инфанта провели к крепости Байоны, а ранним утром отбыла в Бордо, где её с нетерпением ожидал Людовик.

Люинь, уже вернувшийся назад, предложил своему царственному другу развеять его страхи единственным возможным способом – тайком посмотреть на девочку. Король согласился, и друзья отправились в Кастр, где кортеж Анны остановился на отдых. Из окна гостиницы им удалось увидеть, как инфанта садится в карету, но это был лишь краткий миг – Людовик почти не разглядел свою наречённую. Кортеж инфанты тронулся в путь, а потому король сел в собственный экипаж и приказал догнать испанцев. Когда чужая карета на полном скаку поравнялась с каретой, в которой ехала Анна, та выглянула, чтобы как следует разглядеть наглеца. И Людовик, поражённый её красотой и смущённый собственной отвагой (немыслимой прежде для сына властной Марии Медичи), крикнул ей:

– Я – король инкогнито! Я инкогнито! Гони, кучер, гони!

И галопом умчался назад. Тем же вечером Анна и Людовик познакомились во дворце епископа Бордо. Сначала юную испанку приняла в большом зале королева-регентша в присутствии многочисленного двора. Обняв невестку и обменявшись с ней несколькими словами, Мария повела её во внутренние покои, где жил Людовик ХIII. Король уже ждал её вместе с Люинем, одетый в мантию с орденом Святого Духа и опоясанный мечом. Поспешно выступив вперёд, он взял Анну за руку и неловко чмокнул её в лоб. После чего замер на месте, глядя на улыбающуюся инфанту. Наконец, по знаку матери, Людовик снова робко взял девочку за руку и отвёл её в укромную глубокую нишу окна. После их получасового разговора к паре снова присоединился Люинь. Затем герцогиня Невер представила Анне французских дам, а королю – испанских. Людовик приветствовал их с хмурой сдержанностью, но потом вдруг повернулся к своему фавориту и прошептал несколько насмешливых слов по поводу витиеватой речи графини де ла Торре. В ответ Люинь сдержанно рассмеялся.

Жених и невеста понравились друг другу. Анна показалась Людовику на редкость хорошенькой: высокого роста (она носила туфли, подбитые войлоком), с гибкой фигуркой и нежной, почти прозрачной кожей. Король очень мило ухаживал за ней. Казалось, он, наконец, осмелел и даже заинтересовался этой девочкой, которая одаривала его нежными улыбками.

На следующий день Людовик зашёл к Анне в её апартаменты во время церемонии одевания, представил инфанте своего гувернёра господина де Сувре и придворного лекаря Эроара и мило побеседовал с ней. У инфанты возникло небольшое затруднение – ей потребовалось алое перо, которое бы вместе с белым украсило её прическу. Показав ей свою шляпу, к которой были прикреплены перья обоих цветов, Людовик галантно предложил взять то, которое ей понравится. Инфанта, благодарно улыбаясь, воспользовалась предложением, и тогда король неожиданно попросил:

– Не подарите ли вы мне один из Ваших красных бантов? Я приколю его к тулье (в те времена лента была залогом любви)…

Ничто не предвещало неприятностей, когда двадцать пятого ноября в день Святой Екатерины юная чета отправлялась на церемонию венчания в местном соборе. Эти дети, которым ещё не исполнилось и четырнадцати, прекрасно смотрелись вместе: Людовик – кареглазый жгучий брюнет, и Анна – блондинка с яркими глазами. Король был великолепен в камзоле из белого атласа, расшитом золотом, и в широкополой шляпе. Его невеста тоже выглядела чудесно в платье из серебряной ткани, шлейф которого несли принцесса де Конти и герцогини де Гиз и де Вандом. На голове у Анны сверкала бриллиантовая диадема, подаренная ей отцом, и зрители были восхищены её грацией, когда, опираясь на руку герцога де Гиза, она проследовала к алтарю. Мария Медичи тоже присутствовала на церемонии, одетая в траурные одежды, хотя её шею трижды обвивало жемчужное ожерелье, а на груди виднелся бриллиантовый крест. В самую последнюю минуту пришлось срочно искать замену кардиналу де Сурди, неожиданно отлучившемуся по личным делам. Благословение на свадьбу было дано епископом Сента. Бракосочетание состоялось в пять часов пополудни, а в шесть новобрачные покинули собор в сопровождении факельщиков. Так как день выдался трудным и изнурительным, свадебный пир (вопреки традиции) отменили.

Усталые новобрачные поцеловали друг друга – и отправились каждый в свою опочивальню. Сославшись на усталость, Людовик потребовал ужин в постель. Но, как выяснилось, для короля вечер ещё только начинался, и зря он надеялся, что его оставят в покое. Мария Медичи считала, что он должен немедленно исполнить свой супружеский долг (иначе его брак могли признать недействительным), и потому решила настроить сына на более легкомысленный лад. С этой целью королева-мать послала к нему нескольких дворян, особо искушённых в вопросах любви, чтобы молодые люди подбодрили юношу. Гиз, Грамон и ещё несколько придворных окружили королевское ложе и принялись рассказывать Людовику всякие фривольные истории. Однако он лишь вежливо улыбнулся и попытался заснуть, чтобы набраться сил для завтрашней охоты. Около восьми вечера в спальне открылась дверь и на пороге появилась Мария Медичи. Увидев сына в постели, она суровым тоном произнесла:

– Сын мой, обряд венчания – это всего лишь прелюдия к бракосочетанию. Вы должны отправиться к королеве, Вашей супруге. Она ждет Вас…

Людовик привык во всем подчиняться матери, поэтому покорно ответил:

– Мадам, я только ждал Вашего приказания. Я пойду к жене вместе с Вами, если Вам так угодно.

Накинув халат и сунув ноги в домашние туфли, он направился в опочивальню Анны. Следом за ним туда вошли Мария Медичи, две кормилицы, гувернёр короля де Сувре, лейб-медик Эроар, маркиз де Рамбуйе, хранитель королевского гардероба с обнажённой шпагой в руке, старший камердинер Беренгьен с подсвечником, граф де Гиз, граф де Граммон и еще несколько придворных. Анна Австрийская, вопреки утверждениям свекрови, вовсе не ждала супруга, а крепко спала, и была изумлена и даже испугана, когда, проснувшись, увидела всю эту процессию, входящую в её покои.

– Дочь моя, я привела к Вам короля – Вашего супруга. Прошу Вас: примите его и любите! – громогласно произнесла Мария Медичи.

В ответ, Анна, покраснев от смущения, пробормотала по-испански:

– У меня нет иного желания, мадам, как только повиноваться Его Величеству, моему супругу, и угождать ему во всём.

К счастью, здесь же находились несколько камеристок и придворных дам, выбранных Филиппом III для своей дочери из числа испанок, знавших французский язык. Они перевели слова юной королевы. В присутствии множества свидетелей король сбросил халат и лёг рядом с женой. Оба они выглядели смущёнными и несчастными. Мария Медичи подошла к ложу и тихо произнесла несколько фраз. Что именно она сказала – неизвестно. Но, видимо, давала некие советы, называя при этом всё своими именами. Потому что, пока она говорила, Анна Австрийская покраснела как маков цвет, а Людовик стал бледнее подушки.