Королева не любившая розы

10 марта Людовику стало лучше, и он даже намеревался, когда окончательно поправится, выехать к армии в Пикардию. Однако улучшение длилось недолго. От кровопускания, рвотного и слабительного короля выворачивало наизнанку. Но к концу месяца, когда болезнь снова немного отступила, она велел перенести себя из старого замка в новый, поближе к жене. Вместо лекарств Людовик начал пить минеральные воды и, почувствовав облегчение, намеревался уехать в Версаль. Но когда лейб-медик Бувар стал возражать против его отъезда, дескать, он его этого не переживёт, больной вполне резонно заявил:

–Вы – невежда! И скорее сами загоните меня в гроб своими снадобьями!

В первый день апреля он встал с постели и провёл весь день в рисовании карикатур, что стало в последнее время его любимейшим занятием. То же было и на второй день.

3 апреля Людовик захотел пройтись по галерее. Его поддерживали под руки с двух сторон, а камер-лакей Дюбуа нёс за ним стул, чтобы король мог присесть, когда устанет. Это оказалась его последняя прогулка. Позже, если даже он вставал с постели, то уже не просил себя одеть. Только приказал открыть окно, откуда открывался красивый вид на аббатство Сен-Дени – усыпальницу французских королей…

По вечерам секретарь Люка или один из врачей читал ему вслух «Жития святых», в основном, пассажи о смерти. А по понедельникам в его комнате служили особую обедню, причём он сам написал текст службы, моля Господа даровать ему милость «умереть хорошо».

Вскоре произошла опала Нуайе: «старичок» вместе с канцлером проводил тайные совещания у иезуитов о том, как сделать регентшей королеву и побудить короля составить завещание.

10 апреля, в Страстную пятницу, король вызвал его к себе и поговорил с ним на повышенных тонах, после чего Нуайе попросил отставку и получил её. Вместо него военным министром стал Мишель Летелье.

Хотя Анна Австрийская говорила с мужем о своих правах на регентство, Людовик ХIII не желал вручать ей неограниченную власть, заявив членам Совета:

–Вы не знаете королеву! Вы осуждаете зло, которое возникло во время регентства покойной королевы Марии де Медии, нашей достопочтенной матери; хотели бы вы, чтобы королевство оказалось в ещё более худшем положении? Королева нуждается в руководстве и контроле со стороны Совета!

В конце концов, он согласился, чтобы объявить жену регентшей, но с очень ограниченными полномочиями. Гастон же должен был стать генеральным наместником королевства. Испросив у Анны Австрийской аудиенцию, Мазарини убедил её внешне подчиниться воле короля, чтобы не провоцировать умирающего. Вероятно, именно тогда они договорились разделить власть после смерти Людовика ХIII.

Это было последнее председательство короля на Совете. Большую часть дня он полулежал в своём кресле у окна с видом на аббатство Сен-Дени.

–Ах, – сказал он однажды Тревилю, указав на королевскую усыпальницу. – Там я скоро отдохну…Моё бедное тело, боюсь, сильно растрясёт – дороги находятся в плохом состоянии.

Однажды, увидев процессию знати, следующую за королевой из старого замка, король мрачно заметил:

–Эти люди приезжают сюда, чтобы увидеть, насколько быстро я умираю, особенно господин Бофор. Ах, если бы я только мог выздороветь, то заставил бы их всех дорого заплатить за желание видеть меня мёртвым.

19 апреля он сказал врачам:

–Я просил Бога этой ночью располагать мной, если такова Его воля; я умолял Его Божественное Величество укоротить мою болезнь.

Он чувствовал, что надо торопиться, и распорядился, чтобы назавтра к двум часам пополудни в его комнате собрались королева, сыновья, принцы крови, герцоги и пэры, министры и главные королевские чиновники. Утром, обтирая его салфеткой после очередного приступа болезни, Дюбуа поднял одеяло и Людовик увидел своё тело:

–О, Боже! Какой я худой!

После пополудни к нему пришли. Король велел откинуть полог кровати и, сказав несколько слов жене, брату и принцу Конде, обратился с речью ко всем присутствующим. Затем статс-секретарь де Лаврийер, обливаясь слезами, зачитал королевскую декларацию: Анна Австрийская станет регентшей, Месье – генеральным наместником при малолетнем короле. Главой Совета должен был стать кардинал Мазарини, а канцлер Сегье, сюринтендант финансов Бутилье и статс-секретарь Шавиньи – министрами и членами Совета. В отсутствие же герцога Орлеанского председательствовать будет принц Конде или Мазарини. После чего в комнату пригласили членов парламента, которых король попросил зарегистрировать этот документ. При этом он пояснил:

–Пока мой сын не достигнет совершеннолетия, королевством будет управлять регентский совет, а не регентша. В этом совете королева будет обладать правом одного голоса, и все решения будут приниматься большинством голосов.

Анна Австрийская смертельно побледнела, а в комнате установилось тягостное молчание. Уже давно всем было известно, что Людовик XIII не доверяет своей супруге, но никто и помыслить не мог, что она подвергнется подобному публичному унижению. Однако этим дело не кончилось. Король вновь заговорил и, обращаясь к членам парламента, слабым голосом произнёс:

–Её Величество всё испортит, если станет регентшей, как покойная королева-мать.

На этот раз Анна Австрийская в слезах бросилась к изголовью мужа. Однако Людовик XIII приказал ей подняться, ибо, добавляет Таллеман де Рео, «он хорошо её знал и испытывал к ней презрение». Общее смущение ещё более усилилось. Чтобы действовать наверняка, монарх потребовал от Анны и Месье поставить свои подписи под только что прочитанным документом. Сам же он ещё прежде начертал собственноручное примечание:

–Изложенное выше есть моя последняя твёрдая воля, которую всем надлежит исполнять.

Королева подписала, рассудив, что в подобный момент спорить не следует. Однако годы, проведённые в Лувре, не прошли для Анны Австрийской даром: накануне, на всякий случай, она заверила у нотариуса свой протест против обязательства, «вырванного у неё под принуждением».

Король высказал пожелание, чтобы изгнанные из страны вернулись, но не все:

–Памятуя о дурном поведении герцогини де Шеврёз и о том, что она до сих пор сеяла смуту в нашем королевстве, о сношениях её с нашими врагами за пределами страны, повелеваем запретить ей, как мы запрещали, въезд в нашу страну во время войны и желаем, чтобы даже после заключения мира она могла вернуться лишь по распоряжению королевы-регентши, с ведома Совета и с тем условием, чтобы не проживать вблизи от двора или королевы.

Зато Клод де Рувруа, герцог де Сен-Симон, был рядом со своим господином в его последние дни.

На следующий день, 21 апреля 1643 года, состоялось другое важное событие: дофин наконец-то получил «большое крещение». Ввиду того, что римский папа, приглашённый в крёстные, слишком долго тянул с ответом, обряд совершил епископ Мо. Крёстными же стали принцесса Конде и кардинал Мазарини – большая честь, о которой не мечтал даже Ришельё. Церемония прошла просто и скромно в часовне при замке Сен-Жермен. Людовик сам не мог присутствовать и послал Дюбуа, ожидая от него подробного рассказа. Вскоре к нему пришли Анна Австрийская, Мазарини и виновник торжества.