Королева туфель

— Она влюблена в тебя. — Женевьева соскользнула со стола. — Это каждому ясно.

Он снова покачал головой:

— Я могу позвонить тебе завтра?

— Полагаю, что да, месье Ренар. — Она чувствовала горечь.

— Женевьева. — Закари крепко обнял ее за плечи. — Мы встретимся завтра, где-нибудь в другом месте. Там, где сможем побыть вдвоем.

— Я не знаю, Паоло.

Она чувствовала его запах. Этот потрясающий лимонный аромат.

— Скажи да, — молил он.

— Да, Паоло, мы встретимся завтра.

Наверху, в магазине, Ольга сидела за конторкой, ее спина была прямой, как кочерга.

Женевьева пробормотала небрежное приветствие, пробежала мимо, но Ольга ничего не ответила и не поднялась, чтобы открыть дверь. Выходя на улицу, Женевьева обернулась. Русская все так же бесстрастно сидела за столом. В ней чувствовалась опустошенность, ее лицо казалось лицом мертвеца, лишенным чувств.

27

В тот вечер чета Шелби Кинг отправилась в театр с бостонскими знакомыми Роберта, которые заехали в Париж, путешествуя по Европе. Эти Фэншоу были, конечно, просто ужасны. Увидев их в фойе, Женевьева содрогнулась. Друсцилла нелепо суетилась с допотопным тяжелым пальто, Чарльз с маниакальным видом полировал свои очки до тех пор, пока они не засверкали так же ярко, как и его лысина. Женевьева решила убедить Роберта отправиться вместе с ними в Фоли. Там гарантировано легкое и веселое представление и всегда можно раствориться в шумном веселье, подогретом парами шампанского. Обычно в Фоли проходило великолепное шоу, американские туристы вроде этой парочки обожали его. Но Роберт вознамерился продемонстрировать свою «парижскую изысканность» и выбрал билеты на спектакль, который, как он слышал, получил редкие отзывы (хотя сам он не читал ни одного из них). Пьеса, в которой выступали двое мужчин и женщина, одетые как цирковые клоуны, говорящие между собой по-французски быстро и пылко (это было столь типично для Роберта — предположить, что пьеса будет на английском!) и разъезжающие по сцене на велосипедах.

У них была ложа, Женевьеве это нравилось, потому что она преспокойно могла разглядывать людей в зале при помощи театрального бинокля, но сегодня Друсцилла открыла для себя новое преимущество ложи, которое заключалось в том, что вокруг нет посторонних людей и можно без стеснения вопить Женевьеве на ухо.

— А что они сейчас говорят? — Друсцилла наклонялась к Женевьеве, окутывая ее плотным облаком сладчайших духов.

Мысли Женевьевы были поглощены Паоло Закари. «Я хочу его, — твердо сказала она себе. — Я изголодалась по его любви. Почему я должна ждать до завтра?»

— О чем они говорят? — снова прошипела Друсцилла.

— О… — Женевьева сосредоточилась на какое-то время на том, что происходило на сцене, пытаясь уловить обрывок диалога.

— Высокий мужчина сказал женщине, что она похожа на рыбу. А она ответила, что его мать проститутка.

Друсцилла побледнела, что стало заметно даже в полумраке зрительного зала, несмотря на толстый слой румян.

— Тогда коротышка сказал, что долгие годы знал мать долговязого и может поручиться, что она действительно была хороша в постели, и он не слышал ни одного плохого слова в ее адрес.

— Мерси! — Друсцилла обмахивалась программкой. — А вы уверены, что они говорили именно это?

— Абсолютно. — Женевьева вглядывалась в партер. Сегодня вечером там было очень много бриллиантов, декольте и плохих париков. Среди всего этого народа она насчитала не так уж много знакомых.

Друсцилла тщательно исследовала программку.

— Думаю, это вот-вот должно закончиться, но после антракта все снова пойдет своим чередом.

Женевьева попыталась улыбнуться. Кто-то в ложе на другом конце зрительного зала разглядывал ее в бинокль. Женщина. Она не могла разглядеть незнакомку, но у нее возникли смутные подозрения.

В антракте Женевьева отделалась от Роберта и четы Фэншоу под предлогом того, что ей надо припудрить носик, и отправилась в бар в поисках знакомых, с явным удовольствием ловя свое отражение в высоких зеркалах. Смелое платье от Мирбор с абсолютно открытой спиной было из тех нарядов, которые скорее подчеркивают наготу, нежели скрывают ее. Она хотела, чтобы Закари увидел ее в этом платье и его бархатных туфлях. Туфли, как жадные рты, языки, облизывающие и заглатывающие ее ступни… Она все еще чувствовала запах его кожи.

Кто-то похлопал ее по плечу. Вайолет де Фремон в платье, сияющем подобно внутренности устричной раковины, с широким жемчужным ожерельем, обвивающим шею, в изысканных туфельках цвета голубиного пера с крошечными шариками вместо каблучков, инкрустированными перламутром.

— Женевьева, дорогая, как я рада тебя видеть.

— Привет, Вайолет. — Женевьева спросила себя, так ли натянуто выглядит ее улыбка, как у графини.

— Я вспоминала тебя недавно. Мы должны обязательно как-нибудь встретиться за ленчем. — Вайолет перевела взгляд на туфли Женевьевы. — Господи, какой чудесный оттенок бархата. Закари?

Едва заметный кивок.

— Я вижу, твои тоже.

Ее улыбка стала еще шире.

— Знаешь, я на днях видела клочок этого бархата в мастерской Паоло.

— Правда? — Женевьева изо всех сил боролась с собой, чтобы выдержать удар. — А ты заметила, Паоло хранит наши с тобой колодки рядом, на одной полке?

— Надо же, кто бы мог подумать!.. — Улыбка Вайолет, как кусок резины, растянулась до предела. — Господи, дорогая, я только что видела… Извини меня, но я должна подойти и поздороваться.

Мгновение холодного удовлетворения, но какое короткое мгновение! А она подумала, что единственная видела его мастерскую… Ведь он так сказал, правда? Правда? Ей бы так хотелось собрать все туфли графини в большую кучу, полить бензином и поджечь их…

За пять минут до окончания заключительного акта, в котором трое актеров продолжали перемещаться по сцене и вести беседу (только теперь на ходулях), какой-то человек вскарабкался на сцену и принялся читать, очевидно наобум, отрывки из газеты, а актеры недоуменно перешептывались, пожимали плечами и раскачивались из стороны в сторону.

— Это тоже часть пьесы? — поинтересовалась Друсцилла, когда появился менеджер театра и двое дородных привратников поднялись на сцену.

Еще один человек с верхнего яруса поднялся и принялся кричать: «Дада мертв! Дада мертв!» А кто-то еще, вероятно Тристан Тцара, завопил: «Дада возродился!» — и принялся метать капустные кочаны в привратников, которые все еще боролись с человеком, сидящим напротив сцены.

Женевьева заметила, как в другом конце зала Вайолет де Фремон целует на прощание друзей и уходит из ложи. Сегодня вечером муж не сопровождал ее.

— И где, вы сказали, мы сегодня ужинаем? — поинтересовалась Друсцилла. — Надеюсь, что французская кухня не склонна к экспериментам, подобно французскому театру.

Они ужинали у Мишо. Запрокинув голову, Женевьева с наслаждением глотала устриц, чувствуя, что Друсцилла, вытаращив глаза, разглядывает ее длинную белую шею.

— И как вы только можете глотать их целиком? — спросила она. — Разве вы не боитесь подавиться?

— Обожаю устриц, — Откликнулась Женевьева. — Это все равно что глотать огромный живой океан.