Королева в раковине

Это напряжение сводит с ума Гейнца. Его обвинили в том, что он косвенно поддерживает Гитлера, ибо сотрудничает с гигантской корпорацией Круппа. Дед глубоко затягивается сигарой и с удовольствием выпускает кольца ароматного дыма. Дед серьезно боится, что Гейнц своими пророчествами катастрофы расстроит больного сына. Дед, Артур и Гейнц глубоко погрузились в кресла. На столе в чашках дымится кофе, горкой лежат печенье и марципаны. Тонкие струйки дыма от сигарет смешиваются с облаком ароматного дыма сигары деда.

— Положение тяжелое, — повторяет Гейнц, нарушая покой кабинета.

Напряжение требует разрядки — какой-то исчерпывающей, умеренной реакции деда. Неужели его умный внук верит в то, что этот клоун сумеет вскружить голову немецкому народу своими истерическими позорными воплями против тех, кто стремится к миру, — вслух размышляет дед, не ожидая ответа от сына и внука. Гитлер призывает к ненависти и вызывает отвращение своими нападками, играя на иррациональных инстинктах. Дед, германский патриот, не будет терпеть и не допустит отчаяния в доме:

— Просвещенная Германия будет прислушиваться к злословию и клевете этого идиота?! Народ еще зализывает раны Мировой войны, но, в конце концов, должен вернуться к нормальному существованию и разумной оценке всего, что случилось, во имя своего будущего. Я родился в Германии, я знаю эту страну.

Артур поддерживает его:

— Германия — культурная страна. Она не пойдет за таким клоуном, как Гитлер. Народ преодолеет безработицу и вернется к нормальному состоянию.

Гейнц не успокаивается. Дед и отец не улавливают резкого изменения пропаганды. Йозеф Геббельс, мастер современных средств массовой информации, со своими помощниками, отравляет мозги масс новейшей технологией лживой пропаганды, с большим успехом завоевывая миллионы поклонников. «Развлечение великолепно служит хорошей пропаганде». Геббельс, по сути, насилует массы своей пропагандой, тонко продуманной, и еще никогда с такой мощью, не промывавшей мозги граждан Третьего рейха. Такого, можно сказать, «гроссмейстера» в этом деле Германия не знала. Верная Геббельсу пропагандистская машина организует собрания и массовые сборища. Этот человек, стоящий во главе пропагандистской машины, продает народу наглую, неприкрытую ложь. Всяческими блестящими уловками он отупляет мозги масс, зажигает в их душах ненависть агрессивной нацистской пропагандой. По улицам без конца маршируют нацистские батальоны Гитлера. Лозунги, листовки, гигантские знамена и флажки, статьи, радиопередачи… Ролики, демонстрируемые в кинотеатрах, факельные шествия, театральные представления, ревущие микрофоны и рупоры, беспрерывно изрыгающие в — «Хайль Гитлер» и патриотические песни, — все это обрушивается на страну, подавляет, вводит в состояние безумия весь народ. По всей стране созданы специальные нацистские школы, где будущих нацистских лидеров уверенно учат, что только Гитлер в силах создать тысячелетний рейх. Сколько раз бы не проходили его верные рабы мимо портрета вождя, они отдают ему честь.

Гейнц потерял покой. Бледный человечек, выходец из мелкобуржуазной семьи, сумел околдовать сброд. Он разжигает ненависть толпы к евреям, коммунистам, ко всем, кто не верит в превосходство арийской расы, и угрожает уничтожить всех, кто стоит у него на пути. Гитлер заходится в истерике: «Головы будут размозжены!» Толпа впадает в транс.

Гейнц серьезно обеспокоен: новая реальность не может пробить благодушие отца и деда. Ни социал-демократы, ни коммунисты не в силах сдержать подъем и натиск сильнейшей оппозиции под руководством Адольфа Гитлера. Нацисты представляют центральную политическую силу. Буржуа теряют влияние в экономике. Акулы капитала склонны финансово поддержать сильное правое правительство. Гейнц чувствует угрозу в сближении вождей тяжелой промышленности с нацистской партией.

— Надо готовиться к трудным дням, — Гейнц пытается заставить отца и деда прислушаться к голосу разума.

— Ты что, черный ворон, предвещающий несчастья?! — дед морщит лоб и отмахивается от внука. Артур качает головой в поддержку деда.

— О чем вы говорите?! — вскакивает Гейнц. — Миллионы безработных идут за коммунистами или нацистами. Их роты растут на глазах изо дня в день. Вы что, не понимаете? Немцы, уставшие от неизвестности, ищут надежду в пустых и опасных фантазиях.

— Народ проснется. Невозможно обмануть немецкий народ, — терпение деда лопнуло.

Такой немецкий патриот, как он, не может выдержать высокомерия внука, который так легкомысленно угрожает своими прогнозами здоровью его больного сына. Гейнц же упрямо пытается здраво разобраться в положении страны и сделать выводы. Германия пострадала от мирового экономического кризиса более любой другой страны в мире и не может из него выбраться.

Гейнц — дитя двадцатого века, голубоглазый блондин, широкоплечий атлет. Ни одна черта его лица не указывает на еврейское происхождение. Время тяжелое, политические волны захлестывают, и он, как цирковой канатоходец, ступает над пропастью. Гейнц не остановится ни перед чем ради спасения фабрики — главного источника благополучия семьи. В поисках путей спасения он завязывает беседы в трактирах с представителями среднего класса, даже если они являются членами нацистской партии, что вызывает недовольство отца.

Гейнц сблизился с общественной прослойкой, возникшей после Мировой войны, приводит в дом людей из низкого общества. Офицер полиции, не способный поддерживать беседу о Гегеле, Канте или Ницше, при всем при этом чувствует себя у Френкелей, как у себя дома. Он встречается в компаниях с Гейнцем и не отрывает пылающих глаз от красавицы Лотшин. Адвокат Рихард Функе, близкий к верхушке нацистской партии, познакомил Гейнца с этим мужественным полицейским. Дед успокаивает Артура, убеждая его, что времена изменились. Сейчас надо делать такое, о чем неделю назад нельзя было даже подумать. Дед уверяет сына, что бдительно следит за детьми.

— Надо готовиться к тяжелым дням, — не устает повторять Гейнц, сидя в кресле и нервно покачивая ногой.

Изо дня в день по дороге на фабрику терзают его взгляд гигантские плакаты с чудовищной величины буквами и свастикой. Плакаты приклеены к фонарным столбам, к доскам объявлений, в любом возможном и невозможном месте, как предостерегающие знаки, предвещающие недоброе. Нацистские флаги тысячами пестрят на зданиях. Нервы Гейнца натянуты до предела. На шумных демонстрациях клубятся массы вопящих людей. Свистят, распарывая воздух, резиновые нагайки полицейских, гудят клаксонами полицейские машины. Плакаты, расклеенные в переулках, насилуют взгляд и мозг — «Хайль Гитлер» и «Рот фронт», «Гитлера к власти!» «Сегодня Германия — наша! Завтра наш — весь мир!»

Со времени Мировой войны семейная фабрика перестала быть одной из самых больших в стране. Параллельно с ростом и усилением литейных гигантов, средние металлургические заводы, которые сумели устоять, резко сократили выпуск продукции. Не видя иного выхода, Гейнц просит сестру, с ее красотой и неотразимой походкой, помочь привлечь к семейному делу сомнительных бизнесменов. Дружба с ними явно способствует успехам фабрики.

— Вы просто не знакомы с простым Берлином, — горько сетует Гейнц.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, — прерывает его на полуслове дед, — но после Мировой войны Германия не ввяжется в новую авантюру солдафонов.

Инвалиды войны заполняют улицы рабочего Берлина, здесь царствуют безработица, преступность, экономическая неустойчивость, удрученность…

— Не будь черным вороном, еще накаркаешь беду, — корит дед внука. — Гитлер горит желанием развязать новую войну, призывает вернуть территории, которые забрали у потерпевшей поражение Германии. Успокойся, немцы не ввяжутся в новую войну.

Высокий, тощий, гибкий дед ходит по комнате из угла в угол.

— Гитлер вообще австриец, — вмешивается в разговор Артур.

— Австрийцы всегда были антисемитами, — говорит дед.

— Гитлер не понимает немцев, — добавляет Артур.

— Критерий, по которому можно судить, чего действительно желают немцы — это возникающие, как грибы, дома развлечений и растущая популярность Брехта. Везде распевают его куплеты, а ведь это переводы с английского на немецкий язык.

Дед поддерживает сына: