Королева в раковине

Ночь десятого мая. На площади перед Берлинской оперой горит сатанинский гигантский костер. Пламя полыхает под рев клаксонов проезжающих автомобилей и крики огромных толп. Это сжигают сокровища еврейского духа, редкие древние книги. В языках пламени, взметающихся высоко к небу, от имени германской культуры, сыны сатаны изливают свою ненависть, испепеляя священные, пророческие, научные, литературные произведения еврейских авторов.

Семья Френкелей собралась в гостиной. Филипп всплескивает руками:

— Люди сжигают книги. В конце концов, начнут сжигать живых людей, — цитирует он поэта-выкреста Генриха Гейне.

Он говорит о счастье интеллектуала и патриота Артура Френкеля, который не дожил до этого варварского зрелища. Еврейская культура сгорает в пламени. Филипп в смятении. Кроме самого устрашающего акта нацистов его мучает духовная проблема евреев. Еврейская ассимилированная молодежь отвернулась от культуры своего народа и захвачена современной культурой: модернистской западной музыкой, литературой, театром. Она совершенно не знает и не интересуются еврейским языком и духовными сокровищами, улетающими пеплом в языках пламени в небо.

Еще раньше он очень переживал тот факт, что еврейство чуждо молодым членам семьи Френкель. Их интересовал «Коммунистический манифест», воспламенивший мир. Волна нового искусства прокатилась по всей Германии. Деятели культуры, вслед за Бертольдом Брехтом, пропагандировали социалистические идеи в годы успеха Германии. Под влиянием этих идей молодые Френкели начали говорить о большом общественно-экономическом разрыве между богатыми и бедными. Когда нацисты вышли из подполья, и люди начали прислушиваться к их пророчествам, Филипп размышлял о том, что двадцатые «золотые» годы Германии усыпили человеческие чувства. Артур и его дети называли его пессимистом. Лотшин назвала его «Папа Римский» из-за его консерватизма.

Бертель леденеет от ужаса:

— Гитлер провозглашает, что будет властвовать тысячу лет. Действительно, такое может быть?

И весь дом взорвался хохотом.

Времена изменились. В последние годы Филипп чувствует поддержку молодых студентов-евреев. Они объединяются в еврейские профессиональные союзы студентов, в спортивные еврейские организации «Макабби» и «Бар Кохба». Френкели с большим вниманием прислушивается к рассказу Филиппа о положении в еврейской общине.

Дед покидает гостиную. Он стал нервным стариком. Он знает, что должен умереть, чтобы освободить внуков от заботы о нем. Гейнц, Лотшин, сестры-близнецы и Фердинанд не двигаются с места.

Евреев арестовывают и повергают унижению, увольняют с работы. При поддержке властей богатые евреи бегут из страны. Маргот Клаузнер, наследница сети обувных магазинов «Лайзер», продала все свое имущество новым владельцам и эмигрировала в страну Израиля. Товарищи и друзья, близкие и далекие изгнаны из университетов. Представители свободных профессий уволены из общественных организаций. Филипп обескуражен. Евреи никак не могут постигнуть то, что положение их медленно, но неотвратимо ухудшается и уже не остановится. «Хуже быть не может», — говорят они и горько шутят. С точки зрения логики, просвещенная Германия самоуничтожится, если не поставит границ своему нравственному, общественному, экономическому падению.

Бледная Бертель врывается в гостиную. Банда нацистов в коричневых мундирах набросилась на двух бородатых евреев, крича: «Свиньи — жиды!» Затем, озверев, начали рвать их бороды. Евреи распростерлись на земле, под ногами бандитов. Они были без сознания, в крови. Нацисты хохотали. Бертель и товарищи из подразделения стояли, остолбенев, и не бросились на помощь к несчастным. Все в гостиной окаменели. Кстати, добавляет Бертель, она вместе со всем подразделением видела, как сжигали книги на площади перед оперой. Филипп вскочил со своего места и прежде, чем покинуть дом, предупредил:

— Положение становится невозможным. Спасайте ваши души.

Бертель поддерживает его:

— Семья Вайс продает свою мясную лавку. Они купят колбасную лавку в Тель-Авиве.

Филипп подтверждает, что решил ускорить отъезд семьи своей сестры, владелицы лавки:

— Реувен не поедет с родителями. Он инструктор в молодежном сионистском движении и останется готовить молодежь к репатриации.

Бертель подчеркивает, что Реувен уже не хочет присоединиться к коммунистической молодежи.

Руфь первая из семьи с мужем и сыном уехала в Аргентину. Ей помогают знакомые евреи, которые раньше сбежали в Южную Америку. На своих автомобилях перевозят ее вещи, посуду, драгоценности.

Ильзе с мужем Германом тоже собираются в Аргентину после медового месяца в Париже. Герман Финдлинг связан с Ильзе уже более пяти лет. Однажды он увидел симпатичную гимназистку с длинными косами, идущую по улице. Он, молодой студент-медик, пошел за ней, разговорился, и с тех пор они не расстаются. Его родители, восточноевропейские евреи из маленького городка, приехали на свадьбу с кислыми лицами. Сын их не послушался и женился на сироте, без отца и матери, из ассимилированной семьи.

Атмосфера в доме Френкелей тяжелая.

Служанок еврейских домов осыпают на улицах проклятиями. В письмах угрожают тем, что их ожидает самое худшее, если они не покинут дома евреев. Кетшин оставила дом, заливаясь слезами. Служанки уходят с большим выходным пособием, вдобавок к заработной плате. Сестры Румпель не приближаются к дому. Фрида, преданная семье в течение многих лет, подвергает свою жизнь риску. Она ни за что не хочет оставить деда и своих детей.

— Он долго не останется у власти, — успокаивает она Ильзе.

Ильзе не перестает рыдать, глядя на ящики, забитые одеждой, постельным бельем, посудой. Они готовятся в долгую дорогу морем, по следам сестры Руфь, в Южную Америку.

Жизнь усложняется со дня на день. Сердце адвоката Фрица Пельца, элегантного и высококультурного человека, с которым встречается Лотшин, обливается кровью. Земля Германии горит под ногами, а избранница его не желает с ним уезжать в Аргентину. Не только потому, что не хочет оставлять деда одного в Германии. Она говорит о том, что должна выполнить обещание, данное покойному отцу и записанному в его завещании, заботиться о младших — сестре Бертель и братике Бумбе.

— Женюсь я только на тебе, — сказал он Лотшин и сбежал в Южную Америку.

И тут в ее жизни появился упрямый симпатичный ашкеназский еврей. Калман встретил ее в помещении еврейской общины и с тех пор не оставляет ее. Он высокого роста, сухощав, темноволос. Когда он отбрасывает гладкие пряди назад, обнажается широкий лоб. Он смотрит на мир сквозь круглые очки в темной оправе, которые придают ему серьезность. Его не волнует, что красавица не может забеременеть, он мечтает взять ее в жены.