Королевская семья

Про Марию мало что можно сказать; её почти никак нельзя описать. Ровным счётом она была «никакая». Кроме глаз, унаследованных от отца – авантюрных, бесстрашных, энергичных, в эрцгерцогине невозможно найти ничего примечательно. Длинные прямые волосы обрамляли лицо, интересное только своей живостью и интеллектом. Эффектные наряды с сочными и насыщенными красками ещё больше смазывали несущественные положительные стороны, поэтому Мария довольствовалась серой амазонкой с чёрной отделкой. В этом она была строга и внушительна.

Уговорив Беллону, что она выглядит безупречно, подруги покинули комнаты и направились туда, где их уже ждала, или должна была ждать, дочь баронессы фон Даберлёф - во двор принца Робина, к конюшням. Там уже стояли подготовленные кони и обмундированное сопровождение в лице двух лакеев и четырёх стражников из королевской гвардии. Это была самая надёжная охрана, какую только можно было придумать. Проверенные и надёжные люди, прошедшие скрупулёзную проверку и подготовку, гордость любой армии. К тому же, с лёгкой руки Робина Третьего, у них был не столько грозный, сколько нарядный вид. Красные мундиры шитые золотом, с широкими отворотами отороченными чёрной тесьмой сидели на мускулистых солдатах, как литые. Вдоль воротника толстой линией шла вышивка, подчёркивая солидность их миссии. Ботфорты были начищены до зеркального блеска настолько, что даже слепили глаза, отражая в себе свет. Известно было, что для такого эффекта, в казармах к гуталину добавляли шампанское, но так готовились только к таким важным выездам, как этот. Треуголки с алой каймой смотрелись элегантно. В довершение ко всему, на руках у них красовались перчатки с такими же золотыми узорами, как и на мундирах.

Принцесса считала, что это всё было излишним, и армия должна выглядеть более скромно, на что король непременно отвечал: «Где-нибудь, может она и должна быть попроще, но у меня во дворце, прямо под носом, она будет такой, какой мне приятно её видеть. В прекрасном месте, всё должно соответствовать ему». Спорить с этим человеком бесполезно, также как и со всеми монархами, поэтому никто не вступал в пререкания.

Шагая по двору с подругами, Беллона встретилась со своим садовником. Он, как всегда, был целиком и полностью погружён в работу, однако оторвался от неё, чтобы поприветствовать молодую госпожу.

– Утро доброе, ваше высочество!

– Здравствуй, Норман! Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, спасибо за беспокойство.

Девушка улыбнулась и, повертев головой, кивнула Марку, подрезавшему рядом листья.

– Вы сегодня так восхитительны…- покраснев, сказал он и снова уткнулся в цветы.

– Ты очень любезен, Марк, спасибо. Мне крайне важно знать, как я выгляжу…

Беллона сама вогнала себя в краску.

– Вы не умеете плохо выглядеть, ваше высочество, – вмешался старик – но, позвольте поинтересоваться, куда вы собрались?

– Я еду на охоту…

– Вы же терпеть не можете подобных вещей?

– Да, но… лучше пожелай мне удачи, я безумно волнуюсь.

В принцессе действительно ощущалось переживание. По спине у неё пробежала дрожь.

– Да прибудет с вами Господь, ваше высочество! До свидания!

Когда оставались последние секунды до того, как нужно было ступить во двор брата, Беллона снова почувствовала тревогу. Она никогда ни совершала ничего подобного. Без разрешения отца, без одобрения своих действий, без согласия Марии, которая хоть и вела себя непринуждённо, но всё равно показывала, что до сих пор против всего этого. Утешала одна Габриэль, веселившаяся с семи часов и вдохновлённая предстоявшей скачкой. Несмотря на представление о них Робина-младшего, все три девушки отлично сидели в сёдлах, особенно виконтесса. Возможно, лучшей стала бы принцесса, но ей редко представлялся случай вдоволь накататься на лошади, в то время как Габи делала это в своё удовольствие, сколько ей было угодно.

Оказавшись на дорожке, напротив конюшни, Беллона увидела свой эскорт, в том числе и Матильду фон Даберлёф, единственную придворную, с кем принцесса могла бы соперничать в красоте. В фиолетовом одеянии, она слащаво улыбалась, ощущая свою значимость и вызываемую реакцию у мужчин. Дразня вызывающим видом и соблазнительными взмахами ресниц, виконтесса гордо держала голову, высоко её подняв. В общем, сладкий запретный плод, который манил, но не подпускал к себе.

Принцесса загляделась на эту красивую девушку. Соперницей её назвать было трудно – они ничего не делили между собой и ни разу не вступали в словесные баталии, но каждая встреча оборачивалась колкостями со стороны Матильды и призрением в ответ от Беллоны. Что имели они друг против друга? Ничего конкретного, но это «ничего» проскакивало как молния или электрический заряд между двумя полярностями. Одна выигрывала преобладанием опыта, другая его отсутствие заменяла природными талантами; разные, но обе с амбициями и желанием быть по заслугам награждённой в этой жизни. Беллона ещё не знала чем и за что она хотела быть награждённой, а вот баронесса фон Даберлёф чётко видела, что хочет получить и каким образом.

Очередная мысль появилась в голове юной дочери короля. Какое же всё-таки произведёт впечатление она на графа Аморвила? Намереваясь вести беседу как можно больше конкретно с ним, нужно знать, о чём следует говорить и как себя лучше преподносить. Какие качества проявить, а какие напротив – оставить незамеченными? Всё это сложно и неопределённо. Беллона проклинала отсутствие в своей жизни юношей и молодых людей, общаясь с которыми она могла бы к настоящему моменту быть готовой и мало-мальски знающей что-то. Из двух фраз кинутых Дереком, помнилось лишь предвзятое отношение к женским особям. Хотя он подчеркнул, что иногда его мнение и меняется. Но что нужно, чтобы его взгляд на принцессу стал положительным? Как свернуть цепь рассуждений мужчины в необходимое русло? «Жаль, что не удалось толком поговорить и обо всём расспросить Марию» - думала Беллона. Та, конечно, всегда была рядом, но уже не тот момент, чтобы просить советовать. Искушённой в такого рода делах была и Матильда, но от той помощи ждать не приходилось, а напротив, можно было опасаться подвоха или каверзных ситуаций. Габриэль с утра заявила, что если их противница позволит себе что-нибудь не то, она собственноручно переломает ей все кости и вправит ум на подобающее место. Высказавшись в резкой форме и тем самым успокоив подруг, Габи чувствовала себя защитницей и ангелом-хранителем.

Запрыгивая на лошадей с помощью лакеев, все девушки обменялись обычными любезными словечками. Как бы того не хотелось, а в пределах дворца соблюдать вежливость было святым законом. К тому же Беллона не хотела доставлять неприятности матери, которая могла попасть в неловкое положение перед своей подругой и фрейлиной – баронессой Клотильдой. Может, так оно было и лучше – как всегда стараться не обращать внимания на раздражающий предмет и тем самым беречь своё спокойствие. Принцесса пользовалась известной мудростью: «Дурак спорит с каждым, а умный с равным». К первым ей относиться не хотелось, а ко вторым не хотелось причислять Матильду.

Подоспевшие слуги открыли ворота, выпуская собирающихся на выезд. Благо, что у принца был свой путь из дворца в город и вообще на дорогу; не пришлось пользоваться парадными вратами с перекидным мостиком и тем самым наводить шум. Хоть та тропа была и более безопасной, а эта шла через тенистый лес и сначала сворачивала во владения старого генерала Меджимела, потом в город, а уже после в Финкер-Оренстофф.

Дорога эта была проложена потому что западное крыло было главным, королевским во времена Робина Первого. После разрушений революции 1995-1999 годов, этой части замка не осталось – оно было взорвано и растащено по частям «недовольными». Юный принц, взошедший на престол, не захотел жить в комнатах, наполненными счастливыми, но горькими воспоминаниями о родителях. Он построил новое здание, более свободное и, в отличие от остальных строений дворцового комплекса, трёх, а не двух этажное. Оно было более функциональное, современное, без лишнего пафоса и декоративности. Реставрировав и полностью восстановив пышность и торжественность сохранившихся построек, сделав их ещё изысканнее, чем прежде, Робин Первый отделал свои покои в сдержанной манере. Строгие и чёткие линии, гладкие стены без лепнины и скромные карнизы. Однако удержаться от панно на потолках он не смог, и художники изобразили в каждой комнате картину по тематике. В столовой – вакханалию с пиршественной сценой и трапезничающими людьми, в кабинете – воина-победителя, стоящего на шкуре дикого зверя с венком, венчающим голову и поверженными врагами у ног, в салоне для вечеров – кружащихся в хороводе прекрасных дев и амуров с арфами. Ещё одним и последним украшением были часто встречающиеся арки. Они были повсюду: двери, окна, любые углубления и полки, всё это обрамлялось арками. Даже картуш над основным входом был вделан в очередную. На нём, кстати говоря, красовались пламя и вода Карлеалей – их родовой герб, а под ним девиз «Горячее сердце и неиссякаемая справедливость». Как бы говорилось, что несмотря на всю вспыльчивость натуры королей, они всегда всё решали правильно и рассуждали благородно, великодушно. Нужно заметить, что среди них действительно не было тиранов, деспотов или предателей интересов своего государства.

Но в этой части замка почти до полудня было темно и хмуро, поэтому Робин Второй сразу перебрался на место прежних монархов, а новостройку оставил наследнику. Так с тех пор и повелось. Каждый новый принц приукрашал свои апартаменты и теперь внутренняя обстановка не сильно отличалась от обстановки всего дворца, а вот внешний фасад вызывал какой-то дисбаланс всей композиции.

Двор так же не отличался изяществом; по траве всегда топтались лошади, и здесь ничего не сажалось. По краям стены прикрывали кусты жасмина и редкие клумбы розового и сине-фиолетового люпина, который разросся и, воспользовавшись свободой, рос как попало.

Итак, десять всадников тронулись в путь. Лёгкой рысцой они оказались на той самой тропе, которая вскоре должна была превратиться в широкую дорогу. По сторонам редко зацветший из-за недостатка солнца орешник-лещина прятался под сенью столетних дубов, кроны которых густо закрывали небо и смыкались над головами, а стволы с морщинистой корой, щербатой и в некоторых участках тронутой лосем, или молодым оленем закрывали от глаз чащу леса. Кое-где виднелись небольшие ёлки, с очень тёмной хвоей и рыжеватыми шишечками. Землю плотно покрывал папоротник и, местами, влажные мхи. Там, где старые и грозные деревья располагались не так близко друг с другом, светились крошечные полянки с выбившимися дикими вишнями, которые всё равно не смогут разрастись, так как их корням не было места.