Королевский гамбит

— Верно, Дельфина, лишь юноше такое под силу, — подтвердил он. — Да, я слышал, что знаменитый художник Леонардо Флорентинец сейчас находится в Милане, в замке герцога Сфорца. Говорят, у него большая мастерская и множество молодых, работающих на него подмастерьев. Ученичество у такого человека, как Леонардо, было бы прекрасной возможностью для тебя, родись ты мальчиком, разумеется.

— Родись я мальчиком, — многозначительно отозвалась я. — Но поскольку я всего лишь слабая женщина, ты можешь сообщить маме, что я согласна выйти замуж за синьора Никколо.

Радостный крик донесся из-за двери.

— Какое счастье! — воскликнула Кармела, открывая замок и распахивая дверь настежь.

Столь сердечной, одобрительной улыбки, таких нежных объятий я не удостаивалась с тех пор, как вышла из пеленок. Я тоже нежно обняла ее, пытаясь сдержать набежавшие вдруг слезы, ведь уже много лет мой вид вызывал у нее одно раздражение. Я забыла, что такое бескорыстная материнская любовь, давно уже притворялась, что не замечаю атмосферы молчаливого недовольства, окутывавшего нас, словно поношенным плащом, который нам в силу обстоятельств приходилось делить между собой. И ныне, когда, казалось, мы скинули эту потрепанную накидку, я собиралась вновь разочаровать ее.

Я довольно холодно, хоть и с вымученной улыбкой, вырвалась из ее объятий.

— Я рада, что мое решение осчастливило тебя, матушка. Только, пожалуйста, окажи мне одну небольшую любезность. Прошу, подожди еще день, прежде чем сообщать ему о моем ответе.

Она на мгновение нахмурилась, и я испугалась, что она мне откажет. Еще один день, и я исчезну, никому не причинив вреда, лишь моему отцу придется отправить вежливое послание об отказе синьору Никколо. Однако, если весть о помолвке разнесется по городу, мой уход от будущего жениха отразится на моих родных. И хотя это обстоятельство не меняло моего замысла, мне не хотелось доставлять родителям и братьям неприятности.

К моему облегчению, она обрадовалась.

— Ну что ж, полагаю, спешить сегодня не будем. Но завтра же первым делом твой батюшка сообщит ему.

Затем она принялась живо перечислять все, что следует сделать к свадьбе. Я уселась на край кровати и молчаливо слушала ее, когда она ходила взад и вперед по небольшой горнице. Отец мой тем временем, с улыбкой извинившись, вышел из помещения, но прежде мы, когда он остановился в дверях, обменялись понимающими взглядами. Я тоже улыбнулась, хотя и с некоторой грустью. Впрочем, я была уверена в том, что могу положиться на родителя и он поможет мне в осуществлении моего замысла.

И моя уверенность не подвела меня. Той же ночью, когда я вернулась к себе после вечерней трапезы, я обнаружила под своими одеялами старый жакет, мужскую кожаную куртку и короткие штаны, принадлежавшие некогда моему младшему брату.

Задержавшись ненадолго, прежде чем потушить свечу, я написала записку, где сообщала о своем уходе. Еще днем я составила мысленно трогательное послание, но теперь, когда подошло время перенести слова на бумагу, уже раз испытанное чувство вдруг показалось ненастоящим и преувеличенным. Я неуверенно грызла свое перо, ища вдохновения. Наконец, я остановилась на нескольких скупых фразах, не очень нежных, зато более правдивых, чем любое цветистое прощальное послание:

«Я должна уйти. Не беспокойтесь обо мне. При случае пришлю весточку. Дельфина».

Спрятав записку, я разделась и зарылась под одеяла. Мне удалось заснуть, и, проспав два или три тревожных часа, я встала задолго до рассвета. Собрав при свете небольшой свечки несколько предметов, которые намеревалась взять с собой, я молча натянула чужую одежду.

Конечно, это был роскошный наряд для молодого подмастерья. Жакет, хоть и поношенный и слегка вышедший из моды (да, он был одного темно-синего цвета, без буфов и прорезей на рукавах), мог еще послужить. Алые короткие штаны более соответствовали моде, будучи того же яркого цвета, какой носили в то время большинство молодых мужчин. Одеваясь, я с непривычки немного провозилась, но вскоре справилась. Нарядившись, я почувствовала, что краснею в темноте, испытывая дерзкое ощущение свободы — нет, почти обнаженности — без вороха юбок на теле. Должно пройти некоторое время, прежде чем я научусь носить этот наряд, не чувствуя себя голой.

К несчастью, мне надо было справиться не только со смущением. Хоть на мне были простая коричневая куртка, а под ней женская, заменявшая рубашку сорочка, жакет так облегал мои женские округлости, что выдавал мой пол. На миг задумавшись, я снова стащила с себя одежду и проворно разорвала запасную сорочку на длинные полосы. Затем я тщательно, будто перебинтовывая рану, обмотала ими грудь, пока выдающиеся вперед выпуклости не скрылись из виду.

Я вновь надела жакет, и на сей раз результат был гораздо удовлетворительней. Обрадовавшись, я подпоясалась кожаным ремешком, к которому привязала тяжелую матерчатую суму с несколькими монетами и кое-какими безделушками. В заплечный мешок я положила смену белья и другие личные вещи. Затем я обратила свой взор на то последнее, что требовало моего внимания на пути моего полного преображения.

Никогда не кичась своей внешностью, я всегда, следует признаться, гордилась своим густым черным волосом. Распущенные, мои волосы ниспадали за спиной темными волнами до бедер так густо, что я могла легко закутаться в них и прикрыть свой стыд. Я носила косу, которую либо перевязывала лентой, либо, создавая различные сложные фигуры, обматывала вокруг головы. С тех пор как я поднялась с постели, у меня через одно плечо смиренно спускалась тяжелая коса.

С мрачным видом я схватила ее одной рукой, держа в другой небольшой нож, нарочно спрятанный для этого мною в бельевом сундуке. Затем, морщась от недоброго предчувствия, принялась резать.

Мне потребовалось всего несколько мгновений. Я поднесла отрезанную косу к лицу и на миг почувствовала дурноту, словно отрезала живую плоть. Может быть, я действительно испытала ощущение легкости, ибо без привычного груза волос мне казалось, что я могу двигаться с таким же проворством, как в детстве. Положив украшенные лентами пряди волос на кровать, я поднесла свечу к зеркалу и принялась изучать результат дела рук своих.

Даже в сумерках мое отражение было с поражающей ясностью видно в драгоценном овале обрамленного металлом стекла. Но это была не я, не Дельфина. Я с испугом глядела на темноволосого парня с широкими глазами, всего несколько лет назад расставшегося с детством. Он походил на моих братьев, только был стройнее. Миловидный юноша, правда, с жесткими очертаниями рта, свидетельствовавшими о непреклонном характере. Что же касается обмотанной груди, то те, кто обратил бы на это внимание, примут это за попытку бедного юноши подражать своим кумирам, носящим подбитые жакеты, придававшие их фигурам больше мужественности.

Я изумленно улыбнулась, и моя крепко стиснутая грудь стала вздыматься. Мне это по силам, сказала я себе. Конечно, мне следует постоянно быть настороже, особенно отправляя естественные надобности или изредка купаясь, а в остальном — просто избавиться от женских привычек. Прекрасным образцом мне послужат братья — достаточно подражать им в поведении и манере речи, чтобы выдать себя за мальчика. И увенчаю я свой маскарад, приняв мужское имя. Как же мне называть себя?

— Дино, — прошептала я своему отражению, выбрав себе имя, напоминавшее мое собственное и поэтому легко запоминавшееся. — Я Дино, в будущем великий художник, возможно, даже соперник великому Леонардо.

Произнеся эти слова вслух, я вдруг поняла, что моя мечта может воплотиться в жизнь, и мне тут же захотелось отправиться на поиски приключений. Я протянула руку за плащом, а затем, увидев отрезанную косу, изогнувшуюся, как спящая кошка, на моем покрывале, застыла в нерешительности. Я могла оставить ее в назидание своей матери, но тогда она догадается о моем преображении. И, понимая, что она наверняка пошлет моих братьев на поиски, я не могла оставить столь явную улику.

Я схватила косу, положил на ее место записку, потушила свечу и тихо спустилась по лестнице в кухню. Здесь еще тлели несколько угольков под очагом. Я помешала их, и оранжевые языки пламени жадно заплясали предо мною. Я застыла, завороженная их безостановочным движением. Затем, вздохнув для успокоения, я решительно предала огню последнее напоминание о своей женской природе.