Короткая рокировка
Шрифт:
Уже в библиотеке, прислонившись спиной к книжному шкафу, Гарри дрожащей рукой вытер со лба выступивший пот и зажмурился. Вот только этого ему и не хватало. Чтобы Снейп вспомнил, как некий герой едва не приполз к нему на коленях, умоляя… трахнуть его, черт возьми. Нужно называть вещи своими именами.
Он был готов выть от стыда и бессилия, но это не помогло бы вернуть брошенные в гневе слова. Господи, вот теперь он точно опозорился, дальше некуда. Раньше эти воспоминания удавалось подавить. С тех пор, как он вернулся в Хогвартс, после памятного разговора с Гермионой, окончившегося жестокой головной болью и самым ужасным на его памяти похмельем, Гарри не вспоминал о том, что фактически… переспал со Снейпом. Нет, конечно же, это нельзя назвать сексом. Он просто возбудился,
Гарри закусил губу и сполз на пол, привалившись к шкафу, не обращая внимания, что сидит в полной темноте. Так было даже лучше. В библиотеке оказалось слишком много застекленных стеллажей, а теперь он не решился бы даже собственному отражению в глаза посмотреть…
– Идиот! Я полный идиот!
– прошептал он в темноту.
Гарри с силой запрокинул голову, больно стукнувшись затылком о створку шкафа, и на короткое мгновение боль отрезвила его. К сожалению, чтобы избавиться от стыда этого было недостаточно. Сколько ни бейся головой о стены, а легче не будет.
Это было сумасшествие, - убеждал себя Гарри, сжимая в руках книгу, не замечая, что пальцы свело от напряжения. Просто сумасшествие, которому он поддался. Легкие прикосновения, губы, безжалостно терзающие его сосок, сладкая дрожь от осознания недозволенности происходящего и тянущее напряжение в паху - внезапно все это вспомнилось с такой отчетливостью, будто снова происходило с ним наяву.
Мерлин подери, да с той ночи прошло столько времени, а он ни разу не притрагивался к себе, даже не чувствовал потребности, думая лишь о том, как бы с наименьшими потерями пережить последствия собственной победы. И последний, кто к нему так прикасался, был именно Снейп. О, господи!
Смутное желание оказалось вовсе не плодом воспоминаний. Оно вполне отчетливо давало о себе знать по мере того, как во всех подробностях всплывали события той ночи. Это было унизительно - чувствовать себя во власти животной похоти, но так сладко подчиняться ритму, ведущему к самому пику, так восхитительно ловить губами дыхание с легким привкусом виски, стонать в этот рот, каким-то невообразимым образом еще успевая целовать твердые губы, повинуясь самым низменным инстинктам… Целовать мужчину.
– О, боже, - наверное, в сотый раз повторил Гарри, но на этот раз вслух.
– Только не это!
Он думал о Снейпе. Боже, его даже не беспокоило, что причиной возбуждения были воспоминания о мужских ласках. Тот факт, что образ бывшего профессора вряд ли подходит для эротических грез, подсознание тоже оставило без внимания. Более того, его это вполне устраивало, потому что отрывочные картины, сменявшиеся перед глазами, с каждой минутой приобретали все более непристойный характер. Гарри тонул в них, уже не в состоянии отбиваться от возникающих образов, бесстыдных и оттого еще более притягательных. Вот он, совершенно обнаженный, стоит перед Снейпом, и равнодушный взгляд профессора скользит по его телу. Несколько мгновений и он уже прижимается к мужчине, одежда Снейпа царапает кожу, и не понять, возбужден тот или нет. Чувствовал ли Снейп хоть что-то, прикасаясь к нему? Когда дотрагивался до его члена, когда Гарри кончал, вцепившись в него, умоляя не останавливаться?
Участившееся дыхание едва ли было следствием пробежки до библиотеки, а напрягшийся член подтверждал, что пережитое однажды наслаждение до сих пор имеет над ним власть. Гарри застонал и сдался: книга упала на пол, а рука переместилась на джинсы, туда, где возникла вполне ощутимая выпуклость. Снова прикусив губу, чтобы не сорвался нечаянный стон, юноша сжал свой член сквозь плотную ткань, запрокинув голову и полузакрыв глаза. Он уже пал так низко, что держаться каких-то дурацких принципов не имело смысла. Он его хочет.
Хочет Снейпа! По-настоящему, а не так, как было в прошлый раз. Отдаться его власти, плавиться под чувственными прикосновениями, наслаждаться откровенными ласками и снова стонать в приоткрытые для поцелуя губы. Он не любит его. Не может любить, потому что любовь - это что-то другое. Это ласка, нежность, взаимность… А не извивающееся от желания тело на влажных простынях, не жадные губы, терзающие плоть, не возбуждающая противоестественность запретного удовольствия. Он хочет Снейпа. Ох, лучше бы это был кто-то другой. Кто угодно…Возбуждение только усиливалось, пока пальцы боролись с молнией на джинсах. Гарри вытянул ногу, открывая доступ к напряженной плоти, и, едва его пальцы сжали затвердевший член, судорожно вздохнул. Как приятно! Почти так же, как тогда, когда пальцы, ласкавшие его, были пальцами Снейпа.
Ладонь скользила по всей длине, большой палец покружил по увлажнившейся головке, и снова - привычный ритм, отрывистые движения, и как вспышка перед глазами: ладонь Снейпа, охватившая его член, воздух холодит влажный после поцелуя сосок, черные волосы разметались по его груди… Это было слишком. Жалобный стон сорвался с губ юноши, перед закрытыми глазами восстановилась вся картина его падения: собственное извивающееся от желания тело, жалкие просьбы продолжать, не останавливаться, еще и еще, смятая простыня и запах возбуждения.
– Да… о боже, да… - возглас вырвался против воли, но Гарри уже не слышал себя.
Бедра приподнялись, рука задвигалась быстрее, как и в тот раз, доведя до пика за считанные мгновения, волна дрожи, прокатившаяся по всему телу, и липкая влага на пальцах. Приятная истома, превратившая все мышцы в желе, и четкое осознание, что он безнадежно погиб.
Дрожащей рукой Гарри потянулся за палочкой, чтобы наложить очищающее заклинание, и с заметным опозданием обнаружил, что его ладонь блестит от капель спермы.
– Господи, я жалок, - пробормотал он.
Доставать палочку левой рукой было не удобно, но ему удалось извернуться и, едва заклинание прозвучало, Гарри торопливо застегнул джинсы и поднялся, чувствуя, что ноги его еле держат. Спрятав палочку в карман, он подобрал книгу, отброшенную несколькими минутами раньше, положил ее на полку и нетвердым шагом вышел из библиотеки. Наверное, если бы сейчас он наткнулся на Снейпа, то не испытал бы абсолютно никаких эмоций. На сегодняшний день с него хватит. Если Снейп захочет, пусть выгоняет его завтра, потому что сегодня он никуда не уйдет. Он просто не в состоянии.
Гарри проснулся с четким осознанием, что его ждут неприятности. Почему он был в этом так уверен, юноша сообразил не сразу. В кои-то веки он выспался, на часах было четверть двенадцатого, в окно светило солнце, и его переполняла жажда деятельности. Когда же он пробудился окончательно и вспомнил события предыдущего дня, первой мыслью было не высовываться из своей комнаты. Вообще. До последнего дня пребывания здесь.
Сказанное Снейпу само по себе могло привести к вполне предсказуемым последствиям, а, восстановив ход событий до конца, он и вовсе со стоном рухнул обратно на подушку. Нет, ужасно было не то, что он поддался слабости. Хуже другое. Что, если Снейп опомнился, осатанев от злости, бросился за ним, и застал… в весьма недвусмысленной ситуации? Гарри закрыл лицо руками и замотал головой, не желая даже представлять, как теперь посмотрит в глаза профессору. Твою мать, да он вообще глаз поднять не сможет!
На кухню он спускался в самом скверном расположении духа. Время близилось к обеду, организм требовал нормальной еды, но у Гарри все валилось из рук. Начать следовало с того, что он безнадежно загубил мясной пирог, с которым провозился достаточно долго, чтобы узреть обуглившиеся останки предполагаемого обеда было достаточно обидно. Пришлось снова обойтись бутербродами. Из того, что осталось в кладовке, он планировал приготовить ужин, а потом аппарировать в Хогсмид. Если Снейп питается одним кофе, это его дело. Сам Гарри голодать не собирался. Вдобавок он поранил палец, пока нарезал бекон, разбил чашку и залил джинсы чаем. День явно не задался.