Корпус Вотана (Недомаг-мажор)

— И что теперь делать? — Васильчиков растерянно смотрел на Сурового.

Сын члена Государственного Совета написал рапорт на сына члена Государственного совета. К таким испытаниям жизнь его не готовила.

— С генералом Неомиром я говорил, он не возражает, чтобы преподать мальчишке урок. — Суровый умолчал, что разговор состоялся перед поступлением Ярослава Вотана в Корпус.

— Ну тогда, конечно… Нельзя нарушать наши священные традиции. А хорошая порка, она еще никому не вредила. Кстати, а сколько горячих разрешил генерал?

— Обычную норму — сто.

— Полностью согласен. — Васильчиков начертал “Утверждаю” и поставил размашистую подпись.

— Прямо груз с плеч, Степан Игнатович. Вот что значит — человек на своем месте. Пять минут, и проблема решена. Спасибо.

— Спасибо не булькает.

— А то, коньяк с меня. Честь имею!

Суровый не лукавил, говоря, что Васильчиков избавил его от проблемы. Теперь, если даже со стороны Неомира будут претензии, полетит голова того, чья подпись стоит на документе. Сам полковник завизировать бумагу “забыл”.

Глава 40

По понедельникам после завтрака в Корпусе проходило большое построение. Рутинное мероприятие, на котором командиры рот якобы докладывали о результатах за прошедшую неделю, а начальник Корпуса их якобы слушал и отдавал распоряжения на неделю текущую. После чего личный состав проходил строевым шагом перед начальством.

На самом деле, управлением и планированием занимался специальный отдел штаба, он же готовил для начальства отчеты и предложения, в которые включалась не только официальная, полученная от командиров подразделений, информация, но и доклады осведомителей, а также записи камер наблюдения. И уходили эти отчеты не только начальнику Корпуса, но и кураторам в министерстве обороны и других, не афишируемых, органах.

Поэтому главной задачей построения оставались объявления, касающиеся жизни всего Корпуса, поздравления особо отличившихся и “проработка” тех, кто отличился со знаком “минус”.

После построения кадеты возвращались в расположение, где до них доводился план на день и назначения в наряды, после чего все отправлялись на занятия.

В этот раз в первую учебную роту отправились сержанты всех учебных взводов, до выпускных, включительно.

Войдя в расположение, кадеты увидели стоящие посреди прохода табурет и приспособление именуемое “парта отличника”. Проще говоря — скамья для порки. Наказуемый становился коленями на нижнюю раздвоенную ступеньку, животом укладываясь на наклонную часть. Руки и ноги фиксировались ремнями.

Традиционно телесные наказания проводились по субботам, поэтому появление “парты” в начале недели стало неожиданностью для всех.

— Товарищи кадеты. — Начал Суровый. — В первом взводе произошел случай, бросающий вызов самим устоям нашего Корпуса. Думаю, вы все о нем прекрасно знаете. Кадет Вотан, выйти из строя!

Ярослава словно пыльным мешком ударили. Он стоял, не желая верить ушам. В школе ему перепадало за шалости как и другим мальчишкам, но наказание всегда происходило кулуарно, за закрытыми дверями кабинета директора. И, признаться, было больше символическим, чем серьезным. А сейчас его собирались выпороть на глазах почти двух сотен человек.

Кто-то подтолкнул Ярослава в спину, и он вылетел на середину взлетки, едва не опрокинув скамью.

— Надо же, как торопится получить горячих! — Раздались смешки.

Вслед за ними послышались щелчки затрещин, которыми сержанты восстанавливали порядок.

— Разговорчики в строю! Кадет Ярослав Вотан. За многочисленные нарушения дисциплины, пренебрежение правилами Корпуса и кадетским словом, вы приговариваетесь к ста ударам хлыстом третьего класса по ягодицам и спине.

У Ярослава затряслись поджилки.

Третий или оранжевый класс, к школьникам не применяли никогда. Максимум, второй синий, да и то к отпетым негодяям из числа старшеклассников. Удар болевым химическим хлыстом второго класса соответствовал порке ремнем.

Третий класс приравнивался к плети. Его использовали для наказания кадет старших курсов и студентов и только с разрешения официальных опекунов, которыми для учащихся выступали директора их заведений.

Но самым страшным в применении химических хлыстов была не боль от ожога, пусть и довольно чувствительная, а его последствия.

Хлыст не рассекал кожу, а прокалывал микроскопическими иголками, через которые впрыскивался яд медузы Serpens Jaculus Super Caput,который искажал сигнал от болевых рецепторов мозгу.

Боль реальная и та, которую воспринимал мозг, отличалась в разы, в зависимости от концентрации яда.

От типа хлыста зависела продолжительность воздействия.

Боль от удара хлыстом первого (зеленого) класса, проходила за полчаса.

Второго (синего) — за 2–5 дней.

Третьего (оранжевого) — за неделю минимум.

А четвертый (красный) мог приковать человека к постели на месяц, а то и убить.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться? — Раздался встревоженный голос вбежавшего в роту начмеда. — Прошу прощения за опоздание, мне нужно было зайти за инструментами.

— Слушаю вас, товарищ капитан.

— Считаю применение хлыста третьего класса в отношении кадета недопустимым. Максимум второй. И сто ударов — это ни в какие ворота. Пятьдесят — это потолок.

— Леон Генрихович, я уважаю вас, как специалиста в медицине и не лезу со своим уставом в ваш, так сказать, монастырь. Но определять наказание для моих кадет буду я сам. Оно пройдет в полном объеме и так, как я объявил. Ваше дело проследить, чтобы кадет не умер во время порки и сразу после нее.

— Я протестую.

— Ваше право. Можете направить его как положено, в письменной форме на имя начальника Корпуса. — Кадет Вотан, нам вас целый день ждать? Раздевайтесь!

— Как раздеваться?

— Вы что же, даже раздеваться не научились? Сержант Смирнов проведет с вами соответствующее занятие.

Ярослав покраснел и принялся раздеваться, стараясь не смотреть на строй. Его страх был напрасным, лица однокашников были мрачно сосредоточенными, без тени улыбки. Каждый понимал, что наказание чрезмерное, и что в любой момент сам может оказаться на месте Ярослава.

Сложив одежду на табурет, Ярослав остался стоять в одних трусах.

— Кадет, мы не на стриптизе, платить за каждую снятую вещь вам никто не собирается. Раздеться, означает раздеться догола! И не краснейте как девица! У всех присутствующих там то же самое, просто у некоторых размером побольше. Смирнов! Помогите кадету устроиться со всеми удобствами.

Сержант зафиксировал лодыжки Ярослава, вторым ремнем — поясницу. Заставил до боли вытянуться вперед и прикрепил руки к передним ножкам “парты”.