Корсар

Это нужно, важно и правильно.

— Нам стекло разбили, снова, — всхлипываю от боли и переполняющего страха. Закусываю дрожащую губу, а горло распирает ком непролитых слёз.

Надо держаться, я должна быть сильной, Артём отдаст деньги, и всё наладится. Обязательно. Эта откровенная ложь — спасительная соломинка, чтобы от ужаса ноги не протянуть.

— Твою мать, — шипит в трубку и чем-то гремит. — Ранена?

— Руки немного порезала, но всё в порядке. Правда-правда.

Ничего не в порядке! Но не могу ему об этом сказать, потому что и так сделал слишком много. Нельзя заставлять делать невозможное.

— Адрес! — требует, а я не сразу понимаю, что это он ко мне обращается. — Адрес свой назови!

— Зачем?

Сначала до слуха доносится отрывистая брань, а потом Роджер говорит:

— На карте кружочек поставлю, буду на ночь целовать, — нервно смеётся. — Говори, Ева, адрес, не зли меня.

И снова подчиняюсь, потому что, во-первых, в шоке и прострации нахожусь, а, во-вторых, почему-то именно с ним спорить не получается. Бросив: “Запрись и сиди тихо, я скоро”, отключает телефон, а я отползаю в самый дальний угол, хватаю упаковку бумажных полотенец с полки, отрываю почти половину и зажимаю кровь. А потом наконец-то даю себе разрешение разрыдаться.

10. Роджер

— Ты куда? — спрашивает Аня, когда я запихиваю в карман мобильный после разговора с Евой и куртку надеваю, не с первого раза попав в рукав. — Что-то случилось?

Отмахиваюсь, потому что сам справлюсь, да и Аня так себе компаньон для подобных поездок. Она толковая баба, но со своими проблемами привык разбираться самостоятельно, не хватало ещё секретаря с собой брать. Да и не думаю, что Ева обрадуется.

— Где Фельдшер? — спрашиваю, запихивая в карман куртки кошелёк и ключи. Вроде, всё взял. В голове полная неразбериха, в мыслях — сумбур, но заставляю себя усилием воли успокоиться и не думать о том, какое жгучее внутри желание кое-кого покалечить. Нет, нужно держаться, не поддаваться ярости, тогда всё можно исправить. Важно самому дров не наломать, а то только хуже будет.

Нужно убедиться, что с Евой всё в порядке. Мать их, найду, кто это сделал — хребет через рот вырву.

— Возле треков пасётся, — отвечает, искоса поглядывая на меня. — Позвать?

— Сам справлюсь, — рявкаю, хотя умом-то понимаю, что уж Аня точно ни в чём не виновата, но срываюсь, потому что черти пляшут внутри, готовые в любую секунду вырваться наружу и поубивать всех на хрен.

— У меня со слухом пока всё хорошо, можно было и не орать, — ворчит, глядя на меня в упор.

— Ладно, извини.

— Да без проблем, — пожимает плечами и снова что-то строчит на клавиатуре ноута.

— Мы сейчас с ним уедем, справитесь здесь?

Аня, не отрывая взгляда от экрана, кивает.

— Там один заезд всего остался и на сегодня всё. Так что точно справимся, не переживай.

— Если будет что-то срочное, звони.

И выхожу из ангара, набирая по пути номер Фельдшера. Он нужен мне сейчас, когда с Евой случилась беда. Злость кипит внутри, бурлит бушующим морем, а в глубине сознания трепещет мысль, что давно не был таким заведённым, не испытывал такой, выворачивающей наизнанку, жажды крушить всё на своём пути. Я ведь дал её братцу деньги, которых он явно не заслужил, так какого чёрта им снова окна побили? И где он шастает, если она одна дома? Мать их, нужно было взять его за шкирку, перекинуть через сидение мотоцикла и проследить, чтобы вернул долг. Но сделанного не воротишь, придётся разгребать последствия моей доброты, раз я таким идиотом оказался.

— Фельдшер, быстро иди к стоянке, в одно место прокатимся. Срочно! — бросаю в трубку и нажимаю “отбой”. Для долгих разговоров совсем не осталось времени, пусть шевелится.

Пара минут и мы уже мчим по ночному городу, а перед мысленным взором переливается неоновыми буквами адрес. Я знаю этот район, где никогда не горят фонари, а всякая шваль жмётся по углам, ища на жопу приключения. И там она живёт? Это же неправильно, чёрт возьми, так не должно быть. Точно не золотой девочке там обитать, где любой утырок может переломить её волю и надругаться.

— Ты так и не объяснил, что стряслось, — замечает Фельдшер, когда глушим моторы возле полуразвалившейся халупы. — Хотя это, наверное, и неважно.

Он стоит напротив, худой и длинный, с чемоданчиком, наполненным медикаментами и разными врачебными причиндалами под завязку, и флегматично осматривается вокруг. О, этого человека точно ничем не проймёшь, и не такое видал во времена нашей лихой молодости.

— Я и сам толком не понял, но твоя помощь точно пригодится.

Фельдшер передёргивает плечами, как всегда, готовый на всё, что могу ему предложить. Мы работаем вместе уже много лет, а знакомы и того дольше. Ещё с тех времён, когда он был студентом меда, а мы с Карлом громили палатки несговорчивых бизнесменов. Его главное достоинство, помимо высокого профессионализма и золотых рук, — молчаливость. Никаких лишних вопросов, тишина и спокойствие. Даже под пытками не выдаст того, что знает. Проверено.

Толкаю покосившуюся, набухшую от сырости, деревянную калитку и попадаю в крошечный двор, где под выбитым окном растёт розовый куст, пока ещё с многочисленными проплешинами молодой листвы. Домишка крошечный, ветхий с наверняка дырявой крышек и плесенью в углах. Зубы сводит от мысли, что ей приходится ютиться в таком хламовнике. Увезу отсюда, точно увезу, пусть даже не рыпается, только сначала её травмы полечим.

Набираю номер Евы, чтобы не испугалась шума. Сердце гулко стучит в груди, пока слышу лишь длинные гудки. Возьми трубку, чёрт тебя подери!

— Роджер? — Мне показалось, или рада мне?

Наверное, придумываю себе то, чего нет, но пусть это и самообман, готов терпеть, лишь бы так тепло внутри было.

— Открывай, мы приехали. — Подхожу к двери и пару раз стучу. — Давай, детка, не томи.

— Мы? — В голосе настороженность, и я улыбаюсь. — Ты там не один, что ли?

Трусиха, какая же трусиха, но её можно понять.

— Я врача привёз, осмотреть порезы.

Ева отключается, а в следующее мгновение слышу звук торопливых шагов. Сердце колотится о рёбра всё громче, почти оглушительно, до боли, когда она дверь открывает, а глаза красные, и нос чуть распух. Плакала, етить его в кочерыжку! После этого зрелища желание бить морды становится невыносимым. Как только ещё не убил никого по дороге? Просто удивительно.

— Всё будет хорошо, — произношу, когда она улыбается мне. Мне, чёрт возьми, улыбается! И это точно не самообман. — Где твой брат?

Это самый животрепещущий вопрос, потому что хочу в рожу его глянуть да вопросов парочку задать.

— Он ушёл куда-то, — пожимает плечами, и руки за спину заводит.

— Девушка, — встревает Фельдшер, — мне бы руки помыть.

Ева переводит на него взгляд, улыбается и указывает подбородком влево.

— Там ванная, проходите.

Фельдшер уходит в нужном направлении, и вскорости слышен шум льющейся воды.

— Не надо было приезжать, ты же занят, наверное, было, — смотрит куда-то в сторону, а на щеках красные пятна проступают.

— Покажи руки, — прошу, пропустив мимо ушей доводы её совести. — Сильно поранилась?

— Нет, ничего страшного, всё уже прошло, — отнекивается, но ладони за спиной прятать продолжает. — Да там и не сильно было, правда.

Делаю шаг в её сторону, а она отступает, пока не упирается спиной в стену. Беру пальцами подбородок и слегка провожу подушечкой большого пальца по нежной коже.