Корсар
Шрифт:
Мне слишком хорошо знакома боль утраты, когда внутри лишь сосущая пустота, от которой нет спасения.
— Мама была замечательная, — говорит, откашлявшись, а я сижу, затаив дыхание, чтобы не спугнуть откровенность. — Столько лет прошло, а до сих пор не верится, что её нет. Каждый раз приезжаю сюда и кажется, что это просто дурной сон.
Роджер присаживается на край надгробной плиты и замолкает, продолжая поглаживать широкой ладонью холодный камень, словно силы этим черпает.
Проходит секунда, другая в звенящей тишине, а я потираю озябшие ладони. Не тороплю, не настаиваю. Просто жду. И, в конце концов, Роджер
Когда Роджер рассказывает о том, как нашёл мать, почти бездыханную, избитую до полусмерти Уродом на кухонном полу, внутренне сжимаясь, впитывая полынную горечь боли самого лучшего мужчины на свете. Боли, с которой ничего не поделаешь, с ней можно только жить.
Каждое слово — раскалённым гвоздём мне в сердце, и лёгкие сжимает, потому что я, оказывается, всё это время сидела, затаив дыхание, до боли стиснув кулаки.
— Ева, всё в порядке? — спрашивает, поднимаясь на ноги и подходя ко мне. Присаживается на корточки напротив, берёт мои ладони в свои и целует. — Ты бледная…
Лихорадочно киваю, загипнотизированная взглядом, изо всех сил стараясь не разрыдаться. Только моего нытья Роджеру и не хватает.
— Я же тогда чуть не убил его, понимаешь? — говорит, а я снова киваю. — Меня оттащили добрые соседи, а я до сих пор жалею, что не смог закончить начатое.
— Я тебя понимаю. — Провожу рукой по упавшим на лицо волосам, поглаживаю бороду, а Роджер зажмуривается, борясь с собой.
— Я очень хотел это сделать, очень. Потом несколько лет жил мечтой его убить, сны видел, как сворачиваю его шею, а он хрипит, хоть перед смертью понимая, каким мерзким подонком был. Идея фикс была, от которой до сих пор не избавился окончательно, но он меня опередил. Сдох, тварь. И это хорошо. Жаль только, что не я его придушил.
— Наверное, к лучшему, — замечаю, а Роджер морщится.
— После того, как избил его, меня отправили на зону. Ева, ты слышишь меня? Я на малолетке три года жизни оставил, понимаешь?
— Да. Что же здесь непонятного?
— Именно там, на малолетке, я и сдыбался с Карлом, с которым после отсидки мы влезли в байкерский клуб "Чёрные ангелы". Это, Ева, не мои друзья, с которыми тебя знакомил, далеко не они. Это криминальное болото, которое нас засосало по самый мозжечок. Я много дерьма в этой жизни сделал, очень много.
Его голос тих и спокоен, хоть и понимаю, чего стоят ему эти признания, сколько сил тратит на то, чтобы говорить и не сорваться.
— Ты ел младенцев и насиловал школьниц? — спрашиваю, а Роджер замирает, а потом отрицательно машет головой.
— Сумасшедшая, да? Не совсем же я кромешный утырок, — горько смеётся и кладёт голову мне на колени, уткнувшись в них носом, обжигая дыханием даже сквозь ткань штанов. Перебираю волосы на затылке, глажу татуированную шею и жду, когда он продолжит.
В тишине проходит ещё несколько минут и, кажется, уже не скажет больше ничего, но всё-таки говорит:
— Мне приходилось в этой жизни делать другим людям очень больно, по-настоящему больно. Я сам на это пошёл, сам выбрал этот путь. И то, что мне
было всего восемнадцать ничего не меняет и уж точно не оправдывает.— А сейчас?
— В смысле?
— Сейчас ты тоже делаешь людям больно?
Он молчит, а у меня в голове мелькают мысли, что это всё, наверное, не то, о чём мечтают романтичные барышни в моём возрасте. Но я слишком сильно прикипела к Роджеру душой, пусть и знакомы сущую ерунду, чтобы отказываться от него из-за того, что делал когда-то в прошлом.
— Я могу, конечно, легко могу кадык вырвать, шею сломать или ещё что-то, — улыбается, поднимает голову и смотрит на меня, — но я давно отошёл от дел клуба. Сейчас я свободен от того дерьма, но эта свобода обошлась мне слишком дорого.
Дотрагиваюсь до повязки, а он одним движением срывает её, обнажая пустую глазницу. Веко полуопущено, но Роджер даже так не пугает меня. Наклоняюсь вперёд, крепко обхватив его за щёки, и целую в искалеченный глаз. Роджер вздрагивает и тяжело дышит.
— Есть ещё что-то, что мне нужно знать? — спрашиваю, когда натягивает повязку снова.
— Кроме того, что я сидел в тюрьме, торговал оружием, бил и мучил людей по чьей-то указке, трахался, бухал и лишился глаза, когда моему лучшему другу приказали меня убить? Больше нечего.
Замираю и прислушиваюсь к себе, переваривая сказанное.
— Ева, послушай меня сейчас внимательно. Очень. Я мог всё это от тебя скрыть, абсолютно всё. Ты бы никогда об этом не узнала, уверяю. И не хотел говорить, потому что слишком велик риск, что такой я — не совсем благородный и вовсе не принц — окажусь тебе не нужен.
— Ты думал, что я в ужасе сбегу, да? Искать себе молодого и красивого, выпускника элитного ВУЗа, мальчика из хорошей семьи?
— Да, чёрт возьми, да! Потому что именно такой тебе подходит. Ты чистая девочка, у тебя вся жизнь впереди, а я искалеченный гнилой придурок! — выкрикивает и вскакивает на ноги. — Пошли отсюда.
Берёт за руку и тащит в обратном направлении, не оглядываясь, а я еле поспеваю за ним. Не вижу выражения его лица, но бешеная энергия разливается вокруг, почти пугая.
Вот и поле, а Роджер вдруг поворачивается ко мне и жёстко фиксирует ладонью мой затылок.
— Ева, я ненавижу всё это дерьмо, понимаешь? Я себя ненавижу.
— Роджер, успокойся, всё же нормально, чего ты?
Он смотрит на меня, тяжело дыша, пальцами исследует моё лицо, словно запомнить хочет, в памяти каждую черту сохранить, а я тянусь к нему, чтобы понял, что не боюсь. Когда обхватываю его за сильную шею, резко выдыхает и впивается в губы злым, яростным поцелуем. Его губы жёсткие, почти ранят, а сам Роджер будто хочет что-то нам обоим доказать. Когда язык врывается в мой рот, стон вырывается из моей груди, а Роджер отстраняется и, тяжело дыша, прислоняется своим лбом к моему.
— Я люблю тебя, Ева, — хрипит, но руку от моего затылка не убирает, словно боится, что вырваться попытаюсь. — Я сдохну без тебя, понимаешь? Не знаю, кто тебя мной проклял... Что ты сделала со мной, рыжая ведьма, моя золотая девочка?
— Я ничего не делала, но не хочу тебя оставлять, ты нужен мне. Понимаешь?
— Помнишь мои слова, что тебе нужно найти молодого и красивого, а не меня? — Когда киваю, растягивает губы в ухмылке и говорит низким, вибрирующим голосом: — Забудь, не было этого. Или хребет молодому и красивому сломаю.