Космическая шкатулка Ирис

– А оно необходимо? – спросил Радослав. – Пусть они сами решат, вместе им остаться или расстаться.

– Где же они, по-твоему, будут вместе жить? У меня ей ни к чему жить в отрыве от родного континента. Там климат неподходящий, инфекции, к которым у неё нет иммунитета, чужие, темнолицые и довольно злобные люди вокруг. А она как белое пёрышко, лёгонькое и простодушное. У тебя своя семья, свои малолетние девчонки повиснут. Ты думаешь, что Ландыш, если родила, то и повзрослела? Фиолет – кочевник. Он теперь включен в экипаж, в нашу тайную жизнь, и на месте он сидеть не будет. Девушке же нельзя жить в столице, тем более в старом и заброшенном доме. Она была в разработке их тайных спецслужб, как лицо, имеющее контакт с небесным пришельцем. Они её пока что не успели распотрошить на предмет её осведомлённости, времени не хватило, но это не означает, что они о ней и о небесном оборотне забыли. В «Городе Создателя» у неё будет другой цифровой набор к имени, чем был до переселения, так что её там не найдут. Родителям будет предъявлена легенда о её исцелении в особом лечебном центре, куда она попала по милости магини Сирени. А с Сиренью и с её сыном, – моим сыном, – тут Кук несколько задумался и опять издал шумный вдох-выдох, – А-ха-ха! У меня с ними договор. Они теперь мои родственники, как никак. Да если и найдут девушку Иву охотничьи псы-спецы, так ничего не получат. Она же не будет ни о чём помнить, что сразу же и выяснится. Она должна навсегда забыть о нас. О нашем звездолёте. О «Пересвете», о Фиолете. К чему ей в её дальнейшей жизни такое вот обременение памяти? Ты же, Вика, сделаешь ей ещё одну деликатную процедуру по возвращению ей девственности.

– А что сам Фиолет думает о твоём плане на счёт его жены? – спросила уже Вика.

– Он согласен.

Вика долго молчала. – Выходит, он больше к ней не придёт, как я понимаю? Даже попрощаться.

– Чего им прощаться? Если она его навсегда забудет? – злился Кук. – Он прилепился к ней от безвыходности, и вся дальнейшая аномалия её существования с ним должна быть ею забыта. И без моей помощи ей не справиться. Ты же хочешь ей дальнейшего счастья?

– Хочу.

– Так и помоги, чтобы вернуть нам её целёхонькой да здоровенькой для воплощения всех её планов и устремлений в будущем. Не могла же она их не иметь? Если даже они были несколько редуцированы вследствие её серьёзной травмы, они возродятся во всей своей полнокровной яркости. Она восстанет из нелёгкого прошлого жизнерадостной, чудесной девушкой, наполненной мечтами и всем прочим вздором, какой ей и положен по возрасту.

– Ты уверен, Кук, что не затронешь своим вторжением в тончайшие настройки её существа нечто очень важное, чьё непоправимое разрушение вызовет целый каскад уже дальнейших поломок там, где и не угадаешь?

– Если я берусь за такое нешуточное дело, то я в себе уверен.

– А чего ты хочешь от нас? – спросил Радослав.

– Вашего одобрения или, наоборот, возражения по существу. Это непростое решение. Но единственно-разумное. Фиолет признался мне в трудном нашем общении, что не любит эту девушку. Да к тому же он никогда не даст ей ни детей, ни той семьи, на которую её запрограммировал окружающий социум и всякие такие традиции, вшитые уже в её генетику.

– Если тебе так необходимо моё одобрение, так на тебе! Бери! – вспылил Радослав, злясь на мелодраматическую атмосферу всего представления Кука, куда тот его втягивал. – Я в данной новелле о сказочной любви небесного странника Фиолета и хромой Белой Уточки персонаж даже не второстепенный, а попросту отсутствующий. Я и видел-то её мельком, да и то издали. Я не могу питать к ней даже подлинной жалости, поскольку она мне безразлична.

– Я не думаю, что небесный и заблудший бродяга Фиолет, свалившийся на голову бедной местной девушки и искрививший заодно с её повреждённой ногой и её судьбу, не есть персонаж твоей уже новеллы, – загадочно выдал Кук.

– Что ты хочешь этим сказать, Белояр? – встряла Вика, – Радослав к этой истории, действительно, отношения не имеет. Чего ему разыгрывать перед нами бездарный фарс собственной вселенской отзывчивости.

– Ты бы за Ландыш следил, – продолжал Кук, – я видел, как она в столовом отсеке переглядывалась с небесным избранником местных девиц. Так что развитие новеллы вполне может плавно перетечь в твою собственную семью. Ландыш – девушка юная, мечтательная. Не успевшая отмечтать своё нежное и девичье, как ты, старый многоопытный котяра-ходок, на неё навалился и ввёл в курс грубой реальности. Можно сказать, расцарапал когтями её мечты о прекрасном в клочья. А Фиолет тоже не старый красавец, склонный к подобным же не изжитым инфантильным мечтам. Особенно после того, как он сбрил свою чудесную бороду. А ведь Ландыш бородатых мужчин не любит.

– Можно подумать, что ты с нею совместно предавался мечтам, совращая её в звездолёте её матери ещё на Земле. Старый и хищный тростниковый котяра это ты, Кук. А я только домашний кот, бродяга в силу бездомности. – Шутливая отповедь разрядила напряжение. Вика смеялась, Кук смеялся, но шутка ему не понравилась.

– Если Ландыш предпочтёт мне да хоть кого, не только же Фиолет тут молодой, я слёз точить не стану, и сцен ревности не будет. Я своё отревновал давным-давно. Я Ландыш насильно под условный венец не тянул. Я, может быть, жажду одиночества, в котором второстепенные боги – устроители нашей бытовой жизни, мне упорно отказывают. Понятно, что речь не о Вселенском Боге. Тут уж не помяну всуе.

– Вот же безразличный ко всему Будда под банановым деревом! Или где он там сидел? Под вечным баобабом?

– Каким баобабом? Баобабы растут в Африке. А он сидел в Индии, как врут историки, ни хрена ни о чём не знающие.

– Может, он и под елью сидел, да шишки в рот ловил, чтобы семечками еловыми питаться, раз уж о всякой живой душе болел. Хотя и тут у белок и птиц кусок из клюва вырывал. А там в лесу конкуренция за каждую спелую шишку идёт. Я же не о Будде, а о тебе. Ты выветрился от жизненной эрозии до белых до костей. Ничего в человеке чувственного и мясисто-ощутимого не осталось, – резюме Кука, как ничего не значащее шутовство, было пропущено мимо ушей

– Вика, ты будешь мне ассистировать. Вначале я хотел взять Радослава для проведения непростой этой процедуры, как человека опытного. Он, как мне известно, на Паралее практиковал подобное воздействие на сознание и подсознание девиц, но тут он не настроен на помощь девушке, которая ему безразлична.

– Кто доложил о Паралее? Никак небесный странник Фиолет?

– Может, он, а может, и другой кто. Не всё ли равно. А не любишь ты Фиолета. И не зря. Мужчинка с порчинкой.

– С перчинкой, – поправила Вика.

– Нет, именно что с порчинкой. Фрукт он или овощ, я не разобрался, а тёмен он для меня. Прочтения его мыслей я так и не осилил.

– Чего и захотел, провидец! Фиолет – гибрид двух миров, воспитан третьим миром, семью завёл в мире четвёртом уже. Он и сам себя не понимает, заблудился в бесчисленных мирах. – Радослава раздражал не Кук, а именно Фиолет, поскольку вся суета в последнее время завивалась вокруг него. Неприязнь к Фиолету, едва шевельнувшись в те дни, когда общаться с ним, с мальчишкой – приёмным сыном Разумова, не было необходимости, оказывается, никуда не делась. Она так и осталась. – К чему было влезать в жизнь девушки – инвалида? – спросил он.

– Так ей же повезло! – воскликнула Вика. – В её жизни случилась реальная сказка, когда неизлечимый недуг оставил её навсегда. Она теперь здоровая девушка, благодаря Фиолету. И то, что Фиолет искренне сказал о своих чувствах, делает ему только честь. Он же не бросил её, а привёл к нам на корабль. Мечтал её исцелить.

– Кук и говорит, что он мечтатель.

– А ты, Радослав, к сожалению, никогда таким не был, – Вика мстила ему уже по полной программе, – ты всегда только употреблял женщин как нежную добавку к своей грубой жизни вечного космического бродяги. Ты ни одной из них не принёс счастья, не говоря уж о существенном исцелении. Ты к девушке-калеке и не приблизился бы никогда. Зачем тебе это? Ты из здоровых-то делал душевных калек.

– Разошлась! – одёрнул её Кук. – Ты ревновала его, что ли, когда? Мечтала себе его заполучить? Да не получилось ни разу. Радослав разборчив, я признаю.

– Я никогда не была пустой мечтательницей, как твоя дочь, Кук! – тут уж Вика выдала всё из старых немереных запасов всяческой, накопленной в себе рухляди.

– Дочь-то тут при чём? – опешил Кук. – Вспомнила бабушка свой девичий стыд.

– Может, и бабушка, да тебе-то в дочери гожусь.

– Ты это не спеши утверждать! – возмутился старый муж, он же и провидец. – У меня, Викуся, тут наметилось оживление одного старого романа. Такая женщина возникла, такая красочность и ярость одновременно. Такая внешняя холодность и затаённая плазма, запертая внутри. Сама магиня Сирень. Глаза – как пламя в тёмной шахте, губы – свежие ягоды, как подкрасит их для подачи, а грудь – как сверху ляжет на тебя во время любовной игры, так и задушит во всех смыслах. И всё, Викуся, натуральное, как и здешняя еда, как сами люди и их страсти. А возраст её – так она мне в дочери годится. Да и что он значит для меня, дедушки за девяносто? Вот и думал, как увидел её, а не тряхнуть ли мне стариной?