Костер и Саламандра. Книга вторая

На том все и разошлись: Норис, Броук и столичная четвёрка — по своим делам, ашурийский (так правильно, а вовсе не «ассурийский») принц, Виллемина и Раш — в Штаб. А со мной остались мои люди — и Далех.

Сколько лет Далеху — я не могла понять.

Может, двадцать, а может, и сорок. Ряшка у него блестела, как надраенный медный грош, ни морщин, ничего такого, глазки узенькие, как щёлочки, зато губы толстые и мягкие, как у лошади, — и улыбаться любит. Зубы белые. И усы себе брил, и бороду, и все волосы — есть седина или нет, не разберёшь. Спокойненький такой, неторопливый, вкрадчивый, как толстый кот. Смотрит своими щёлочками — и улыбается. Белый Пёс из рода Белых Псов. С его родом прадед принца по имени Вольный Ветер заключил договор: чтобы они охраняли ашурийский престол в двух мирах.

В двух мирах. Рехнуться можно.

А ещё Далех отлично говорил на нашем языке, только называл всех на «ты» — и сначала мне показалось, что он вообще ничему не удивлялся.

Но Валор его таки удивил.

— Ты, достопочтенный Валор, — сказал Далех, — по моему разумению, из всех, кого белая леди вернула в мир под солнцем, самый невероятный. Я, мальчиком, слышал рассказы от деда о духах, вселившихся в чужое тело, и всегда это были страшные истории. И я уж точно не слышал о таком чародействе, что вселяет духа в давно мёртвое тело и тем даёт столько жизни этому телу. Это дело невероятное.

— Знаешь, — сказала я, — я вот очень рада это слышать. Надо же и тебе показать что-то невероятное, не всё нам смотреть, разинув рот.

— Пока вы провожали эшелон, леди, тут было такое представление! — радостно сказал Ольгер. — Когда Ларс меня чуть с ног не сбил и завопил на весь Дворец: драконы, драконы приехали!

— И все ещё смотрели лошадей, — сказал Жейнар. — Золотых лошадок… или… не знаю. Золотых — это неточное слово.

— Золотые — впрямь неточное слово, — сказал Валор. — Лошади действительно очень красивы, деточка. Я бы сказал, цвета чайной розы, цвета вечерних облаков, освещённых солнцем, настолько холёные, что светился каждый волосок на их шкурах. Мы все изрядно отвлеклись, дорогая: наши прекрасные южные гости привезли с собой чудеса и надежду…

— Но хорошо бы вернуться к нашим печальным делам, да? — сказала я. — Скажите, Валор: вы тоже чувствуете вот это… что сердце ноет рядом с зеркалами?

Валор грустно кивнул и показал взглядом на наше главное «связное» зеркало, прикрытое куском кисеи.

— Смотрите, леди, — сказал Ольгер, сдёргивая ткань. — Вот проба.

Он щедро плеснул себе эликсира на пальцы, черканул знак призыва во всё зеркало — и Дар во мне отозвался той же тянущей болью, так, что захотелось схватиться за грудь.

А с той стороны снова поднялась эта серая муть.

— Ц-ц-ц, — вдруг зацокал Далех. — Ай-яй-яй… — и тронул кончиками пальцев стекло.

У него даже ряшка перестала быть самодовольной. А мы все ждали ответа — и уже понимали, что не приходится надеяться на что-то доброе.

— Рука должна быть тёплая, — сказал Далех. — Можно смотреть и через зеркало. Деды смотрели через отражение в растворе туфы, но можно и через зеркало. Только рука должна быть тёплая. Та рука, в которую ты льёшь туфу, та рука, которой чертишь этот знак… Скажи-ка, достопочтенный алхимик: не похож ли твой эликсир на раствор туфы?

— Да жаба ведает! — мотнул головой Ольгер. — Может, похож, только я не знаю, что такое туфа. Лучше объясни: что такое «тёплая рука»?

— У живого — тёплая, — сказал Далех и пожал плечами.

Клай, подумала я, — и мне захотелось орать и бить кулаками по стеклу, пока это проклятое зеркало не разобьётся. Я знала, что это Клай. И меня ужасал этот серый туман, будто его душа пыталась как-то докричаться из посмертия — и не могла…

— Мою руку в полной мере тёплой не назвать, — сказал Валор, — но худо-бедно я могу дозваться через зеркало.

— Простите, мессир наставник, — сказал Жейнар. — Вы не каждый раз могли, пока леди Карла не завязала третий Узел, помните? Наверное, теперь ваша рука уже достаточно тёплая…

— И всё же у меня пару раз получилось и раньше, — возразил Валор. — Впрочем, вампиры не могут вовсе, адмирал как-то говорил об этом…

— Это просто не их метода, — сказал Ольгер.

— Прекратите уже! — рявкнула я. — Клай умер! И его душе нет покоя! А вы…

— Деточка, дорогая, — тихо сказал Валор, — его душе нет покоя именно потому, что он не может высказаться. А мы пытаемся понять, как ему помочь.

Я погладила стекло зеркала. Оно было страшно холодным, и холодная тоска втекала из него в мою руку. Рука немела, как от ледяной воды.

— Ц-ц-ц, — снова причмокнул Далех, покачивая головой. — Как же это вы? Если это мёртвый зовёт через зеркало, значит, надо ответить мёртвому, а не пытаться звать его, будто он ещё живой. С берега его надо звать.

— С берега? — переспросил Ольгер. — Реки забвения?

— Мистаенешь-уну, — сказал Далех. — Серая река. Серое в зеркале.

— А вы можете, Далех? — спросил Валор. — Позвать мёртвого, который так нестерпимо далеко? Я умею разговаривать с духами — и уже несколько часов пытаюсь обратиться к духу нашего друга, но не могу. Я думал, что могу позвать очень издалека, но мне мешает что-то — и я сам не могу понять, что.

— Не знаю, могу или нет, — сказал Далех. — Никогда не пробовал — и старики не рассказывали. Но я знаю, как звать душу с берега — вот и позову душу с берега, как полагается звать Белому Псу. Мне всегда помогал огонь. Может, так и получится дозваться — через огонь. Мне жаровня нужна, почтенный Валор. Нужна жаровня… и вот ещё что. Жейнар, можешь ли принести мне мою торбу, что осталась в конюшне? Ты сразу узнаешь: это такая старая, потёртая торба, она сшита из кожи цвета песка и кожи цвета тёмного дерева — и кожа цвета песка изображает язык пламени.

— Я схожу, я! — вызвался Ларс, который сидел всё это время в уголке, как мышонок, и внимательно слушал. — Я видел, знаю, где она лежит!

И немедленно удрал.

А Жейнар пошёл помочь Ольгеру принести из лаборатории жаровню.

А мне было не оторваться от зеркала.

— Мёртвый — твой друг, белая леди? — спросил Далех.

— Да, — сказала я. — И очень… плохо мне очень.

— Мы с тобой сделаем всё, что надо, — сказал Далех.

Мы поставили жаровню напротив зеркала, Ларс притащил торбу — и выяснилось, что походная торба Далеха битком набита чем угодно, но не тем скучным скарбом, который возят с собой нормальные путешественники. Он, не торопясь, вытащил оттуда полотняный мешочек — и высыпал на ладонь кучку тоненьких щепок и прутиков.

— Это можжевельник с Хуэйни-Аман, — сказал Далех и разложил щепочки на жаровне.

Потом достал ещё мешочек, открыл, понюхал, убрал обратно, достал другой — и вытряхнул на жаровню какой-то сухой травяной клубок. Подобрал, потёр в ладонях, высыпались семена, клубок поломался, Далех удовлетворённо кивнул и убрал остатки.

Он был такой деловитый и неторопливый, что я немного успокоилась, наблюдая.

За мешочком последовала бутылка из тёмного тяжёлого стекла. Далех её открыл и показал Ольгеру: