Костер и Саламандра. Книга вторая

Девицы слушали потрясённо и восхищённо одновременно.

— Милая! — хмурясь, говорила уже взрослая дама, лет, видимо, тридцати и замужняя. — Это же слишком смело!

— Что вы, Гильфрида, дорогая! — хихикала Мельда. — Хотя… ну, быть может, и слишком смело, но это так восхищает Ланса… Он говорит, что я его механический ангел, что это так потрясающе современно!..

Ланс пил шипучку с офицерами — и я прямо-таки подкралась к нему из-за колонны: меня разбирало дичайшее любопытство, я хотела послушать, что говорит он. Вот прям не сомневалась ни секунды, что мессиры военные обсуждают ровно то же самое.

— … фантастические возможности, — говорил Ланс. — Её так терзало, что придётся отказаться от прогулок, от танцев — но, видите, мессиры, современная наука! Она порхает, как птичка. И в ней появилось что-то болезненно прелестное, такое трогательное… воин-куколка…

— Я слышал, мессиры, в такие протезы монтируют кости, — заметил один из его приятелей.

— Кости — если есть хоть какие-то задатки некроманта, — сказал Ланс. — Но у куколки их нет, так что — чистая механика, мессиры, механика и баланс. Особое соотношение частей.

— Говорят, — вставил другой офицер, — это почти безболезненно.

— Ну это — положим! — возразили ему.

— Моя малютка, конечно, очень сильна духом, — улыбнулся Ланс, — но вы полагаете, что она так непревзойдённо умело скрывает нестерпимую боль?

— Танцы, фехтование, верховая езда…

— О чём вы говорите, мессиры! Если сейчас могут сделать протез тела целиком!

— Даже если оторвёт голову — сделают фарфоровую?

— Лично вам, Бэррил, деревянную, и вы ровно ничего не потеряете, бру-ха-ха!

— Я вас покину, мессиры. Разносят мороженое, Мельда его любит, я хочу принести ей сам, — сказал Ланс и смылся развлекать невесту, оставив офицеров обсуждать услышанное.

Меня они позвали оба. Послали Жейнара гонцом — пригласили в соседний зал, где сидели на диване в нише и ели мороженое. Ланс встал мне навстречу, а Жейнар притащил и мне вазочку мороженого, даже с вишней, только мне решительно не хотелось.

— Не особенно люблю сладкое, — сказала я, и он, ухмыльнувшись, забрал себе ещё одну порцию.

— Дитя, ты лопнешь, — сказал Ланс. — Это уже четвёртая?

— Тебе точно плохо будет, — сказала Мельда.

— Не-а, сестричка, — Жейнар блаженно зажмурил единственный глаз и погладил себя по животу. — Мне будет очень хорошо.

Мельда прыснула.

— Разрешите представиться, леди-рыцарь, — улыбаясь, попросил Ланс. — Мы ведь до сих пор не знакомы, дивная дева. Ланс из дома Розовых Птиц, барон Чистоводский, к вашим услугам.

— Прошу садиться, мессиры, — сказала я важно. — Вы, барон, заслуживаете благодарности короны, мне кажется…

Так здорово объяснять мессирам офицерам, что корона ни за что не оставит их в беде, даже если на войне они будут ранены и изувечены — надо уметь, хотела сказать я, но меня перебили.

— За отвагу? — спросил Ланс невинно. — Ну да, жениться — не перчатку надеть. Нет, я морально готов положить к ногам прекрасной леди и меч, и штандарт, но у меня, леди Карла, трясутся поджилки. Я всё думаю: идти ли в храм завтра, без церемоний почти, лишь с родителями — и с вами, если вы соизволите согласиться, леди, или после победы, когда можно будет устроить праздник не менее пышный, чем этот бал… Сложно решиться.

— Завтра, — тихо сказала Мельда.

— Послезавтра я уезжаю, — сказал Ланс. — И наш медовый месяц превращается в медовый день. Меня печалит.

— Ну и что, — прошептала Мельда.

— Не заставляй, — сказал Ланс. — Леди Карла, ради всего святого, объясните куколке!

— Ну уж нет, — сказала я. — Объясняй сам.

— На фронт, — сказал Ланс. Он разом перестал ломаться и пытаться всех смешить. — Раз — и ты вдова…

— А ты вернись, — еле слышно сказала Мельда. — Любой.

— Твой фарфоровый рыцарь, ага. А дети?

— Вот! — вдруг радостно воскликнула Мельда. — Завтра!

Так меня пригласили на свадьбу — на такую скромную свадьбу, что и думать о ней было странно: дочь самого Раша — без свадебного пира, второпях…

Чтобы осталось больше времени на медовый день, подумала я. Невеста офицера. Принадлежат Предопределённости, оба. В такт моим мыслям, в паузе, сделанной оркестром, я услышала, как кто-то из приятелей Ланса поёт в соседнем зале новый и уже модный романс, аккампанируя себе на рояле:

— … Ты спрячешь письма в сундучок с вещами,

Задвинешь под походную кровать

И будешь имя повторять ночами,

А утром — воевать.

А впрочем, на войне ни дня, ни ночи.

И днём, и ночью ты грусти о ней.

И чем грубей становится твой почерк,

Тем письма в тыл — нежней…

У Мельды слёзы навернулись на глаза, но она тут же улыбнулась, а Ланс принялся целовать её руки — просто чтобы было не видно его лица. И певец, невидимый за стеной, закончил, будто про Ланса лично:

— Дослужишься, корнет, до генерала —

Не забывай, как на большой войне

Любовь тебя хранила и держала.

На этой стороне.

Клай в это время стоял, прислонившись плечом к колонне, поодаль, прислушивался, ждал — и пытался объяснить каким-то мелким нахалкам с фиалками в волосах, что танец уже обещал. Просто ждал — и я даже огорчилась, что ему пришлось ждать.

Подошла и сказала:

— Неужели думаешь, что я буду ещё танцевать? Мало мне мозолей…

— Ага, — сказал Клай. — Думаю, что будешь. Времени очень мало.

Но мы не танцевали, а только топтались под музыку. Сначала я ещё пыталась как-то не сбиваться с такта, а потом плюнула на это дело.

Из середины зала можно было наблюдать всё, что в зале происходит, — и я видела, как две юных фрейлины кормят Ольгера печеньем, а шипучка у него своя, и он уже пьян, как портовый бич, поэтому ржёт на весь зал. И как Валор любезно беседует с очень красивой немолодой леди, у которой, кажется, сорвало крышу вместе с черепицей. И как Виллемина танцует с Лиэром — и провалиться мне на месте, если они ведут салонную пустую беседу.