Котуйская история

– Доктор, может до госпиталя потерпеть?
– произнес умоляюще Коля, глядя как хирург берет скальпель и пинцет.

Медсестричка ласково взглянула в глаза раненному и успокаивающе сказала:

– Потерпи родной, рана не опасная, Николай Фомич мигом достанет пулю, он у нас в этом деле большой мастер.

Коля застеснялся симпатичной девушки и, закрыв глаза, кивнул головой. На поверхности раны он не ощутил боли, но как только инструмент хирурга проник в пулевое отверстие и коснулся металла, Николай дернулся всем телом. Как и обещала сестричка, все быстро закончилось, и когда раненный боец открыл глаза, то увидел, как хирург собирается выбросить пулю.

– А можно я оставлю ее себе на память?

– спросил он доктора.

Врач кивнул головой и сквозь повязку обратился к сестре:

– Любаша, перевяжи его и вколи обезболивающий, а я пока осмотрю следующего, и не забудь перед отправкой талисман ему отдать.

К вечеру подъехали две санитарные машины и раненных бойцов осторожно, переместив в кузов, отправили в госпиталь. Люба бережно поправила под головой Николая телогрейку и на прощание сунула ему в руку пулю, извлеченную из плеча.

Через два дня к Коле пришел его друг Лешка и принес гостинцы от сослуживцев из разведотделения.

– Колек, а знаешь, командир за тебя хлопочет, - с захлебом рассказывал Леха, - говорит, подал рапорт, чтобы тебя досрочно из штрафроты освободили и снова полк отправили. Ты героический подвиг совершил.

– Да ладно, что я один там был, а тебя и Мишку разве командир обошел вниманием?

– Наверняка и нас освободят, а тебе орден - железно обеспечен.

– Ага, сейчас, если только орден "Сутулова" вручат, - усмехнулся Николай. Письма были?

– Нам с тобой нет. Мишке с Ленинграда казенная бумага пришла, правда запоздалая, прикинь Колек, у него там мать и трехлетняя сестренка умерли с голоду. Батька под Киевом погиб, теперь он круглым сиротой остался.

– Да, кабы не война проклятая, - вздохнул тяжело Коля, потирая ноющее от боли плечо, - может, и жизнь наша по-другому бы пошла.

– Да, Колек, я бы не полез с голодухи за картошкой на овощной склад, а ты бы не прогулял смену на заводе. Спасибо родной стране, влупили нам с тобой срока по самое не люблю.

– Ты хоть под статью за кражу угодил, а я - то за какие коврижки?
– возмутился Коля, - какой гад выдумал, чтобы за прогул, людей свободы лишать. Обидно. Я ведь прогулял по уважительной причине, мамка захворала, и мне нужно было в другой конец города за лекарством смотаться. Так разве послушали следаки?! Вменили же статью за самовольный уход с военного производства.

– Коль, а тебя в лагерь отправили или сразу в армию направили?

– Ты что, с Луны свалился, я почти год отсидел, в спецчасть заявление написал, что хочу на фронт, два раза отказывали, я ведь тогда еще малолеткой был. Знаешь, как я опешил, когда меня хозяин к себе вызвал, там у него какой - то капитан сидел, он как раз набирал зэков в штрафники.

– Выходит, ты уже второй раз под раздачу попал.

– Да, если бы не награды, отправили бы на этот раз в лагерь, а не в штрафную роту.

– Странно, ты не рассказывал мне такие подробности, - удивленно сказал Лешка.

– Разве?

– Нет- нет, ты запамятовал. Коль, я слышал, сам Рокоссовский перед Сталиным за штрафников просил, чтобы за ранение их под чистую отмывали от прежней судимости.

– Не знаю, Леха, может и так, но нам - то от этого не легче, отношение к штрафникам такое...
– Николай вздохнул, - со скотиной лучше обращаются.

– Ты не переживай, суд простит, и весь позор смоешь.

– Лешка, не говори так, в чем я виноват перед своей мамкой, перед соседями, перед Родиной, я что, предал их или струсил?! Встречаются разные: солдат бросает оружие, руки поднимает, жить хочет, в плен сдается, а я не из той породы, пусть меня крест - накрест пулями прошьет, но живым не сдамся. Меня совсем другое волнует: почему меня, пацана семнадцатилетнего, как жульмана заправского в лагерь окунули? Я тогда для себя решил, лучше в бою погибну впервые же сутки, чем это дерьмо лагерное хлебать годами. Я открыто начальничкам в глаза высказывал свои недовольства, так они меня на кичман столько раз определяли, потому мое заявление - идти на фронт затасовывали подальше. В лагере таких, как я, полно было, многие хотели на фронт, но собаки - вертухаи твердили одно: "На нарах победу будете встречать - твари!" Благо капитан, набиравший зэков в штрафроту, взглянул на меня и сразу дал добро.

– Ты сейчас со стороны увидел бы себя, у тебя взгляд, как у разъяренного быка.

– Что, правда?

– Конечно, потому вертухаи с тобой не церемонились, от одного твоего взгляда их в дрожь бросало.

– Да, ладно, заливать - то, - засмеялся Колька, но снова ухватился за плечо.

– Сильно болит?

– Есть малехо, ладно, до свадьбы заживет.

– А когда свадьба?
– заулыбался Лешка.

– Ты оглумел, что ли, у меня и невесты нет.

– А сестричка из полевого госпиталя?

– Нет, Леха, ты действительно офонарел, с какого боку я к ней должен прилипнуть.

– Ну, она же тебе понравилась?

– И что, война кругом, а мне жениться? Слушай, брось ты об этом говорить.

– Ладно - ладно, Колек, я пошутил, просто, когда тебя увозили в госпиталь, я глянул на вас и подумал, что это судьба, ты так на нее смотрел.

– С благодарностью?

– Не-е, у тебя взгляд был, словно ты с любимой девушкой прощался.

– Лешка, хватит заливать, сделай лучше самокрутку, а - то уши опухли, курить хочется.

– Держи, это тебе ротный передал, - спохватившись, Алексей протянул пачку папирос.

– Вот это да!
– обрадовался Коля, - лучше награды нет, не забудь от меня поблагодарить его за курево.

Друзья расстались, в надежде, что скоро снова увидятся. Через две недели, по репродуктору, вещавшему со столба, возле госпиталя, Левитан громовым басом объявил, что Германия капитулировала. Здесь такое началось: солдаты, словно родные обнимались, целовали друг друга. Кто-то, не стесняясь, плакал, один больной, не смотря на ранение, подхватил сестричку и закружил ее. Веселье бушевало вокруг, кто-то вытащил гармонь и, развернув меха, заиграл задорную мелодию. Невесть откуда появилась солдатская фляжка, наполненная водкой и под счастливые возгласы, полилась жидкость в алюминиевые кружки. Только к глубокой ночи удалось угомониться раненным. Спать не хотелось, больные мечтали, что скоро вернутся в родные края. У кого остались семьи, тому посчастливилось, а кто-то вернется на пепелище или в разрушенные дома, а иные за время войны потеряли всех родных и их никто не ждет.

Коля тоже мечтал: вот вернется в Москву, в Филевский район, в свой Юный городок, да деревянный барак к матушке и заживут они, как жили до его посадки в лагерь. Коля тяжело вздохнул и подумал: "Может за военные годы власть помягче стала, добрее? Теперь нет бешеного плана на заводах, да жесткого режима, когда сажали за прогул, да чего там прогул, были случаи и за опоздание! Интересно, в соседнем бараке жила Аня, симпатичная такая девчушка, правда она была еще пацанкой, но всегда была со мной приветлива, наверняка в невесту превратилась. Да-а, - улыбнулся Николай про себя, - повезло, теперь вернусь живой, обошла меня стороной "костлявая" с косой, только вот чуть - чуть зацепила, ну ничего, заживет как на собаке.