Котуйская история

Алешка молчал и грустно смотрел на зарешеченное окно.

– Ты бы хоть мать свою пожалел, раз о себе не думаешь. Ты ведь бандита ухлопал, а за него будут мстить. Ответь, наконец, почему ты в него стрелял?

При словах о матери, у Алешки защипало в глазах. Он уставил взгляд в пол и продолжал молчать.

– Ты сам теперь ходячий труп. Что прикажешь нам с тобой делать, везти в тюрьму и посадить в отдельную камеру. Расскажешь все, и я гарантирую тебе безопасность.

Лешка оторопел, выходит, что ему грозит смерть, а этот следак торгуется, скажешь - значит, будешь жить.

Он поднялся со стула и, прижавшись плечом к стенке, сказал:

– Я все равно ничего не скажу, и не надо меня пугать. Где подписать?

– Дурак ты, дурак,- с сожалением произнес дознаватель и нажал кнопку звонка. Алешку увели назад в камеру. Вечером его снова завели к следователю и он огласил, что прокурор подписал санкцию на его арест и содержание в следственном изоляторе. Алешку вывели во двор и, усадив в "Автозак", с остальными арестантами, отправили в "Матросскую тишину".

Зашумели по роликам ворота, и машина заехала во внутренний двор тюрьмы. Сначала был общий бокс, где собрались все, без исключения арестанты. Потом шмон, баня и карантин. Так как была пятница, пришлось три дня сидеть с малолетками, среди них были уже сидевшие ранее в тюрьме арестанты, которых возили на следствие. Лешке было диковато, он сидел на нижней шконке, поджав под себя ноги и прислонившись спиной к стене, слушал бывалого малолетку. Другой мир, с его законами, правилами, устоями, открывался перед Лешей. С блатным жаргоном, с выпяченными пальцами и вытянутой вперед, нижней челюстью. Такова малолетка, впитывающая в себя все подряд.

Когда этим пацанам, и кто объяснит, что они делают в этой жизни правильно, а что нет.

До Лешки с трудом доходили рассказы о камерной жизни, где все строилось на послушании и соблюдении иерархии. В его голове сейчас был сплошной кавардак: прежде была спокойная жизнь, рядом всегда добрая и хорошая мама, друзья, окружавшие его и вдруг, за какие - то двое суток все рухнуло, перед ним открылись врата, какого-то ада, где ему, не искушенному в тюремной жизни пареньку, придется как - то выплывать, чтобы его видели таким же пацаном, как все эти малолетки считают себя. Утренние проверки, завтрак, прогулка в закрытых боксах, расположенных под крышей, на самом верхнем этаже тюрьмы. Обед, ужин, перестукивания пацанов с другими камерами, переговаривания через решетки. Все это было из незнакомой жизни. Придется с чем-то мириться, иначе его жизнь превратится в сущий ад. Лешка посмотрел на пацана, которого на свободе называли "петухом" и здесь в камере с ним творили мерзопакостные вещи, заставляя обслуживать своим ртом уже нахватавшихся тюремных верхушек малолеток.

Десять лет, которые ему обещал следак, неимоверно растянутся и если ему до "мужиков" предстоит еще отсидеть на малолетке три года, то нужно, как-то привыкать ко всему. И он сидел и слушал, о чем они говорят, втягивал постепенно всю эту жизнь в себя, как бы не было страшно и противно.

Его привели на этаж, где размещены камеры с малолетками. Он вошел и увидел на полу у входа белое полотенце. Дверь захлопнулась. Лешка, проделал все, что услышал в карантинке. Он вытер ноги о полотенце, поздоровался со всеми и спросил:

– Куда положить матрац?

– На верхнюю шконку,- ответил ему паренек.

– Ты с какого района?

– С Ордынки, раньше на Таганке жил,- ответил Леха, вспоминая, как нужно правильно себя вести.

– За что влип?

Леша замялся, не зная, что сказать.

– Что молчишь, по стремной статье залетел?
– допрашивали Лешку.

– Как понять, стремную?

– Телку изнасиловал или...

– Никого я не насиловал,- Лешка нахмурился.

– Слыш, ты, пацан, мы все здесь сидим вообще-то не за что, но если в натуре разобраться, то у каждого из нас есть статья. Тебя по какой статье мусора сюда определили?

– По сто пятой.

– Ни фига себе, ты что, заколбасил кого-то?!

Как научили Лешку, ему не стоило скрывать, что он стрелял в человека, потому он ответил:

– Я мать свою защищал.

"Старенький", которого зэки выбрали главным в камере, одобрительно сказал:

– Мать - это святое, уважуха тебе пацан.
– Садись, будем дальше знакомиться, меня Калачом кличут, а тебя?

– Леха.

– Это имя, а как тебя на воле друзья звали?

– Вроде Вороненком.

– А ты и правда, как вороненок черный, у тебя случайно дед не цыган?
– Пошутил Калач.

Лешка, пожимая плечами, промолчал.

– Ладно, будешь Вороненком, но учти, в твоей кликухе девять букв, тяжко тебе будет прописку в хате выдержать.

В камере все засмеялись, только Алешка остался безучастным, он еще не знал, что означает прописка.

– Короче, две недели тебя будут здесь учить, всяким там "покупкам", игрушкам, и премудростям тюремным, потом будет видно, что ты за пацан.

И началась его тюремная жизнь, полная всяких неожиданностей. Как-то вечером Лешку спросили:

– В выходной на барахолку выводят на два часа, пойдешь?

– А что, разве можно?

– Конечно, если заявление напишешь и отдашь прапору на утренней проверке.

Лешка взял лист бумаги и, как ему продиктовали, написал заявление, чтобы его отпустили на вещевой рынок. Утром он протянул листок дежурному по этажу.

– Что у тебя,- спросил надзиратель и, прочитав, улыбнулся, - еще один желающий, на "халяву" шмотки купить,- и, развернувшись, вышел за дверь. Вся камера грохнула смехом. Глядя на них, Лешка понял, что его разыграли и, нахмурившись, сел на шконку.

Постановка среди десяти пацанов в хате была следующая: заправлял всем "Старенький", отсидевший на тот момент полгода, затем шел "первый по хате", за ним, самый младший по возрасту - "сынок". Старенький имел право брать от булки хлеба, поделенной на четыре пайки, "коряк", то есть горбушку, другая сторона буханки доставалась первому по хате. Из коряка делали пирог, начиняя его в обед картошкой из супа и капустой, а вечером, когда давали чай, владелец тюремного пирога с аппетитом уплетал его за обе щеки.

Ходить в туалет, когда кто-то ел, категорически запрещалось. Употреблять слово "мать" в матерках, тоже. Иначе за все это можно было схлопотать по шее и скуле.

Леша с трудом усваивал все, чему его обучал "наставник", даже по своему возрасту он понимал, что все эти "покупки" "игрушки" из разряда детских игр, но такова была действительность малолетки, в которую он попал.

Не всегда было весело, все равно пацаны в душе грустили: по воле, по родителям или любимым девчонкам, оставшимся за стенами старой тюрьмы. Иногда за решетками слышался голос какого-нибудь парнишки, он исполнял гимн малолеток:

В тюрьме, где скучно и по воле все грустят,

Мальчишки в камерах на корточках сидят,

А воля здесь, она близка

И сердце парня вдруг заполнила тоска.

Свободу мне, верните вы скорей

И я уйду из лагерей...

Записи, стихи, песни, все это забирали "дубаки" при обыске. За разговоры с соседней камерой, наказывали: лишали передачкой или вкладывали постановление в личное дело. На прогулку выводили раз в день, которая проводилась на самом верхнем этаже здания, в отдельных боксах. Старенький мог выиграть у кого-нибудь в карты или домино, вещи. На Лешкины "штиблеты" тоже сыграли, но после вернули.