Красная королева

Король опирается рукой на трость с круглым набалдашником. На массивной кисти руки несколько больших перстней, да и сама трость отделана весьма богато. Его губы совершенно точно чем-то накрашены.

О! Сообразила! Нигде я его раньше не видела, просто он очень похож на Аквамена.

— Как вы себя чувствуете, моя королева?

— Благодарю вас за внимание, ваше величество, — я отвечаю почти машинально, очевидно эту фразу прежняя Элен произносила много-много раз. И тут же соображаю: нужно сказать про вино. — Ваше величество, у меня есть просьба!

Король недовольно морщиться и на минуту застывает в раздумьях, свита за его спиной смотрит с равнодушием. Их много. Мужчины большей частью в возрасте тридцати пяти-сорока лет. Только один, костистый и большеносый, несколько моложе. Отличаются они цветом камзолов и количеством седины. А вот женщины все юны, нежны и прекрасны. Этакий цветник, где нет ни одной старше двадцати. Большей частью хрупкие голубоглазые блондинки.

Зато единственная брюнетка одета ярче всех. Если на остальных нежно-розовые и светло-голубые туалеты, то на брюнетке малиновое атласное платье с золотом. Слава богу, у них нет кринолинов, да и одежда не волочится шлейфами по полу, а достает только до лодыжек. Зато верхние юбки чуть короче нижних, и можно понять, что этих нижних там накручено штук по пять.

Король кивает головой, как будто пришел к решению, и сообщает:

— Слушаю вас, Элен.

— Сегодня мне давали лекарство. Оно приготовлено на вине. Мне плохо от вина, ваше величество. Прикажите, пусть лекарь делает его на простой воде.

— Ах, да! — король достает из-за широкого обшлага камзола тонкий батистовый платочек с кружевной каймой и несколько картинно утирает уголки губ. — Я вспомнил! Лекарь сегодня жаловался!

Слово «жаловался» говорит мне сразу и о многом. Я королева. Но я та королева, на которую можно жаловаться. Мой так называемый муж это позволяет. Он убирает платок за обшлаг и, наконец, сообщает свое решение:

— Я велю лекарю готовить так, как вы просите.

После этого он чуть склоняет голову и уходит. Свита, шурша одеждой, следует за ним, двойные двери закрываются и мадам Вербент, с облегчением вздохнув, говорит:

— Все… На сегодня — все, ваше величество. Если хотите, я могу помочь вам приготовиться ко сну, — она вопросительно смотрит не меня.

— Нет, я еще немного посижу, — я просто хочу рассмотреть своих придворных дам и комнату и немного отдохнуть, прийти в себя.

Мы обе еще не знали, что, к сожалению, мадам просто ошиблась: это было еще не все на сегодня.

У меня затекла шея за время разговора, и я машинально растираю мышцы. Непонятно, почему муж подошел к изголовью кровати, заставляя меня сидеть в неудобной позе и выворачивать голову. Мадам, заметив мои действия, торопливо просовывает руки мне за спину и начинает разминать.

— Так вам лучше, Элен? — шепотом спрашивает она.

— Да, благодарю вас, — я начинаю подозревать, что у этой мадам какое-то особое положение при мне. Возможно, главная фрейлина или просто близкая подруга. И решаюсь на просьбу: — Мадам Вербент, мне нужно зеркало.

Мадам торопливо отходит и возвращается с зеркалом. Тяжелая золоченая рама, да и само стекло не меньше альбомного листа. В руки она его мне не дает, а держит за ручку так, чтобы я могла смотреть.

Лучше бы я и не смотрела! Внешность, доставшаяся мне, просто ужасна. Совершенно безвольное лицо, мягкое до идиотизма, со слабым вялым ртом. Уголки губ опущены вниз — это естественное положение мышц. Я именно так и выгляжу! Бровей почти нет, редкие белесые ресницы. Светло-серые, какие-то выцветшие радужки глаз. Этого мало! Я сдвигаю чепец и обнаруживаю, что часть головы надо лбом у меня выбрита, а остатки волос невнятно-светлые и редкие.

У меня наворачиваются слезы на глаза. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы истерически не разрыдаться, мадам шепчет слова утешения, но тут вновь раздается голос мажордома:

— Её королевское величество Ателанита! Приветствуйте королеву-мать!

Ко мне пожаловала свекровь.

Глава 3

Штат дам, сопровождающих королеву-мать, резко делится на две части. Три фрейлины в возрасте около пятидесяти лет. Они чуть старше королевы и одеты в скучные дорогие платья: плотный шелк и тяжелый бархат, цвета или черные, или темно-коричневые. Платья почти без вышивки и кружев, даже драгоценные камни в украшениях темные: черные и мрачно-фиолетовые. В сумерках мерещится, что ни одна цветная искра никогда не касалась их одежд.

Еще четыре совсем молоденьких девушки, почти девочки. Они одеты точно так же неприятно, вместо вееров в руках у всех четки из черных или белых крупных бусин. Все они, и молодые, и старухи смотрят в пол и в спину своей королеве. Как и свита моего мужа, меня они не видят. У всех гладко зализаны волосы и поджаты губы. Кажется, что они все чем-то недовольны.

Следующие четыре фрейлины сделаны из совсем другого материала: они молоды и ярко-красивы. Каждая по-своему. Брюнетка, блондинка, две шатенки. Одежда их, пусть и темная, цветет дорогими вышивками и разноцветными камнями. Да и цвета их платьев на фоне черной стаи кажутся почти вызывающе яркими: очень густого бордового тона бархат брюнетки вспыхивает рядом с насыщенным синим роскошной блондинки. Им всем больше двадцати, но не больше двадцати семи. И вот они разглядывают меня, пусть и с полнейшим равнодушием, как нечто незначительное.

Это сложно описать словами, но я прямо чувствую, насколько выше меня по положению эти женщины. Чувство собственного превосходства и презрения ко мне окружает их аурой властности. Они выглядят так, как, наверное, в молодости выглядела моя свекровь.

Ей около пятидесяти, но крашеные в иссиня-черный цвет волосы добавляют лет. Резкие и все еще четкие черты лица: прямой ровный нос, пронзительный взгляд карих глаз чуть смягчают припухшие от возраста веки. Узкие губы слегка поджаты, что только подчеркивает тяжелый подбородок с несколько обвисшими брылями. Брови, мне кажется, тоже подведены: они очень неестественно смотрятся на бледной коже, а глубокие носогубные складки придают лицу некоторую брезгливость выражения.

Голос у королевы-матери низкий и густой. Говорит она не слишком громко, но тишина вокруг такая, что, кажется, все забыли, как дышать:

— Доктор доложил, что вы отказались пить лекарство, — она не здоровается и не кланяется, она не спрашивает, как я себя чувствую, она говорит то, что считает нужным: — Утроба, носящая королевское семя, обязана выполнять все, что ей велено, — королева даже не повышает голос, просто смотрит мне в глаза, и я внутренне сжимаюсь от какого-то животного страха. Есть в ее взгляде нечто парализующее волю. Так, почти инстинктивно, некоторые люди бояться змей или пауков.

Я глубоко вздыхаю, пытаясь сбросить пелену страха и отделить животный ужас Элен от своих собственных ощущений. А этих ощущений много: тут и злость на собственную слабость и беспомощность, и раздражение от ее манеры общаться и приказывать, и понимание — это мой враг. Делаю еще один глубокий вздох и отвечаю:

— Я не стану пить лекарство, изготовленное на вине. Меня тошнит от него.

Кажется, я слегка ошеломила свою свекровь. На какой-то миг в ее глазах мелькнуло… нет, даже не удивление, а раздражение. Она продолжает давить меня взглядом и через секунду произносит: