Красная площадь

– Мы помогли всем, чем могли, – слова Шиллера звучали бы более убедительно, если бы не было его письма, адресованного Бенцу.

– В таком случае, вы не будете возражать, если мы пришлем к вам своего человека.

– Пожалуйста, присылайте. Чтобы покончить с этим делом.

– Его зовут Ренко.

Третий этаж советского консульства был полон женщин в искусно вышитых блузках и в широких юбках, украшенных яркими лентами, так что казалось, что по коридору беспорядочно катались пасхальные яйца. Если добавить, что у каждой в руках было по букету роз, то нетрудно себе представить, сколько усилий и извинений требовалось для того, чтобы преодолеть коридор.

Письменный стол Федорова стоял в окружении ведер с водой. Он оторвал голову от груды виз и прорычал, давая понять, что уже исчерпал свою дневную квоту дипломатии:

– Какого черта вам здесь надо?

– Как здесь мило, – заметил Аркадий.

Кабинет был небольшой и без окон, мебель современная. Возможно, его обитателя постоянно преследовало ощущение, что с каждым появлением на работе он растет в размерах и все больше пропитывается влагой. Влажное пятно на ковре свидетельствовало о недавно опрокинутом ведре. Аркадий заметил также мокрые пятна на брюках и пиджаке Федорова, розовые лепестки, прилипшие к отворотам.

Галстук на шее Федорова был не развязан, а расслаблен и сдвинут в сторону.

– Когда будет надо, мы сами придем. А вы сюда не ходите.

Кроме паспортов на столе лежали консульские бланки, набор из ручки и карандаша, стоял спаренный телефон; все было новенькое и блестящее, как набор первоклассника.

– Мне нужен паспорт.

– Ренко, напрасно теряете время. Прежде всего, ваш паспорт у Платонова, а не у меня. Во-вторых, вице-консул собирается держать его у себя до тех пор, пока вы не сядете в самолет, а это, если все пойдет нормально, будет завтра.

– Может, чем-нибудь помочь? Похоже, у вас дел под завязку, – Аркадий кивком указал на коридор.

– Минский народный хор? Мы просили десять, прислали тридцать. Будут укладываться спать, как блины. Попробую им помочь, но если будут требовать в три раза больше виз, то им же хуже.

– Так на то и консульство, – заметил Аркадий. – Может быть, все-таки помогу?

Федоров тяжело вздохнул.

– Нет, нет и нет! Кто угодно, только не вы.

– Может, встретимся завтра, пообедаем или поужинаем?

– Завтра опять гонки. Утром делегация украинских католиков, ленч с народным хором, потом надо поспеть днем к католикам в Фрауенкирхе, а после – вечер, посвященный Бертольту Брехту. Дел под завязку. Кстати, к этому времени вы уже будете лететь домой. А теперь, не обижайтесь, я действительно занят. Если хотите сделать доброе дело, не приходите сюда.

– Можно хотя бы позвонить?

– Нет.

Аркадий дотянулся до телефона:

– Москва все время занята. Может быть, отсюда дозвонюсь.

– Нет!

Аркадий поднял трубку.

– Я быстро.

– Нет же!

Федоров ухватился за трубку, Аркадий выпустил ее из рук, и атташе консульства, качнувшись назад, опрокинул еще одно ведро. Аркадий хотел через стол удержать его, но вместо этого смахнул со стола все паспорта. Красные книжечки рассыпались по ковру, попадали в лужи и ведра.

– Вот идиот! – закричал Федоров. Он метался вокруг ведер, выхватывая из воды паспорта, прежде чем те потонут. Аркадий скомканными бланками промокал воду на ковре.

– Без толку, – проворчал Федоров.

– Хочу хоть чем-нибудь помочь.

Федоров вытирал паспорта о рубашку.

– Не надо. Лучше уходите, – его вдруг молнией пронзила мысль. – Стой! – не спуская с Аркадия глаз, он собрал со стола все паспорта. Тяжело дыша, он тщательно дважды пересчитал их и проверил мокрое, но нетронутое содержимое. – Хорошо. Ступайте.

– Извините, – повторил Аркадий.

– Прошу вас, уходите.

– Когда буду уходить, сказать мне внизу о воде?

– Нет, никому не говорите.

Аркадий посмотрел на опрокинутые ведра, на залитый водой ковер.

– Какой стыд! Совсем новый кабинет и…

– Да. Прощайте, Ренко.

Дверь приоткрылась, и в нее заглянула увенчанная головным убором в жемчужных бусинках женщина.

– Геннадий Иванович, дорогой, что вы делаете? Когда мы будем есть?

– Сейчас, – ответил Федоров.

– Мы ничего не ели с самого Минска, – пожаловалась она.

Она решительно переступила порог, за ней последовали в кабинет и другие участницы народного хора. Они заполняли комнату, а Аркадий, протискиваясь между юбками и лентами и избегая шипов роз, двигался в противоположном направлении.

В польском магазине подержанных вещей, что к западу от вокзала, Аркадий разыскал механическую пишущую машинку в потертом пластмассовом футляре с разболтанным механизмом и с шрифтом кириллицей. Он перевернул ее вверх дном. На основании был выведен военный инвентарный номер.

– Красная Армия, – сказал хозяин магазина. – Уезжают из Восточной Германии и что не хотят брать с собой, продают, черт бы их побрал. При малейшей возможности они и танки бы загнали.

– Можно попробовать?

– Валяйте, – хозяин уже направлялся в сторону лучше одетого, более перспективного покупателя.

Аркадий достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги и заправил в машинку. Бумага была со стола Федорова. Вверху вытеснено название советского консульства, все честь по чести: с серпом и молотом и золотыми колосьями хлеба. Аркадий подумал было написать по-немецки, но не был уверен, что совладает с витиеватыми готическими буквами. Кроме того, для качества стиля годился только русский.

Он написал:

«Уважаемый господин Шиллер!

Податель сего А.К.Ренко – старший следователь московской прокуратуры. Ренко поручено расследование вопросов, относящихся к предложению о создании совместного предприятия между советскими субъектами и немецкой фирмой «ТрансКом сервисиз», и особенно к заявлениям ее представителя, господина Бориса Бенца. Поскольку деятельность «ТрансКома» и Бенца может отрицательно отразиться на отношениях между советской стороной и банком «Бауэрн-Франкония», я надеюсь, что в наших общих интересах решить этот вопрос как можно скорее и без лишней огласки.