Красная площадь

– Это все Макс, – пояснила Ирина.

Все потянулись к ним, стремясь приобщиться к их компании.

Макс скромно пожал плечами.

– Я только сказал: «Чувствую себя блудным сыном».

Тут же послышались протестующие возгласы «нет!», взрывы хохота, благодарные аплодисменты. Щеки Макса пылали от подъема по лестнице и горячего приема. Он положил руку Ирины на свою.

Кто-то вспомнил:

– А торт?!

Все повернулись к столу. Свечи полностью сгорели. Леденцовая стена утонула в воске.

20

Торт отдавал гарью. Вечеринка, однако, оживилась и сосредоточилась на Максе. Его с Ириной усадили в центре, на диване. Они завладели всеобщим вниманием – прекрасная королева и король-космополит.

– Когда я был здесь, говорили, что я из ЦРУ. Когда я поехал в Москву, говорили, что я из КГБ. Ни до чего другого додуматься не смогли.

– Может быть, ты теперь американская телевизионная звезда, – сказал Томми, – но, черт побери, ты был самым лучшим руководителем русского отдела.

– Спасибо, – Макс принял бокал виски как знак уважения. – Однако то время ушло. Я сделал здесь все, что можно. Холодная война закончилась. Не просто закончилась – она в прошлом. Настало время переставать безудержно славить американцев, какими бы хорошими друзьями они ни были. И я подумал, что, если мне действительно хочется помочь сегодняшней России, пора вернуться домой.

– Как к тебе относились в Москве? – спросил Рикки.

– Просили автографы. А ты, Рикки, в России радиозвезда.

– В Грузии, – поправил его Рикки.

– В Грузии, – согласился Макс и, обернувшись к Ирине, сказал: – Ты – самый популярный диктор в России, – он перешел на русский. – Вы, естественно, интересуетесь, оказывал ли КГБ на меня нажим, выболтал ли я какие-нибудь секреты, которые могли причинить вред станции или кому-нибудь из вас. Отвечаю: нет. То время прошло. Я не видел КГБ и даже не встречался ни с одним из его сотрудников. Откровенно говоря, Москве не до нас. Они слишком заняты тем, чтобы выжить. Они нуждаются в помощи. Вот почему я поехал.

– Некоторых из нас ожидают смертельные приговоры, – вмешался Стас.

– Старые приговоры отменяются сотнями. Ступай в консульство и наведи справки, – Макс снова перешел на английский, чтобы его понимали все. – Возможно, самое худшее, что ждет Стаса в Москве, так это плохая еда. Или, что для него важнее, плохое пиво.

Аркадий ожидал, что Ирина с неприязнью отнесется к тому, как Макс говорил о России, но ошибся. За исключением Рикки и Стаса, он если не убедил, то, по крайней мере, очаровал всех – и русских, и американцев, и поляков. Тяжело ли ему было там, в аду? Очевидно, нет. Ни одного опаленного волоска. Наоборот, здоровый румянец знаменитости.

– Что конкретно вы делаете в Москве, чтобы помочь голодающим русским людям? – спросил Аркадий.

– А-а, товарищ следователь! – признал его Макс.

– Не надо величать меня товарищем. Я уже много лет не состою в партии.

– Правда, поменьше, чем я, – язвительно сказал Макс. – И меньше, чем многие из нас живут в Мюнхене. Во всяком случае, бывший товарищ, я доволен, что вы задали этот вопрос. У меня два дела – одно важное, другое не очень. Первое – создаю совместные предприятия. Второе – нахожу, вернее, нашел самого голодного, самого неустроенного человека в Москве и дал взаймы, чтобы он мог приехать сюда. Хотелось бы, чтобы этот человек был более благодарным. Между прочим, как продвигается ваше расследование?

– Слабо.

– Не волнуйтесь, скоро будете дома.

Аркадия не столько задевало, что его накалывают, как насекомое на булавку, сколько волновала мысль о том, как он выглядит в глазах Ирины: поглядите-ка на это ничтожество, этого аппаратчика, эту обезьяну, явившуюся поразвлечься в обществе цивилизованных людей! Она внимала Максу так, словно никогда не знала Аркадия.

– Макс, будь добр, дай прикурить.

– Пожалуйста. Снова куришь?

Аркадий выбрался из толчеи и направился к бару. Стас последовал за ним. Он закурил и так глубоко затянулся, что, казалось, пламя засветилось в глазах.

– Значит, ты встречался с Максом в Москве? – спросил он Аркадия.

– Мне его представили как журналиста.

– Макс был блестящим журналистом, но он может стать кем хочет и быть там, где хочет. Нынешний Макс – это человек периода после холодной войны. Американцам нужен был некто хорошо знающий Россию. По существу, им был нужен русский, который производил бы впечатление американца. А Макс именно такой. Почему он интересовался тобой?

– Не знаю, – Аркадий разыскал водку, притаившуюся за бутылкой «бурбона».

«Зачем люди пьют? Француз, итальянец, испанец – для успеха в любовных делах. Англичанин – чтобы расслабиться. Русские откровеннее, – подумал Аркадий. – Они пьют, чтобы напиться». Именно этого ему и хотелось в данный момент.

Людмила была тут как тут. Она возникла из дыма, глядя во все глаза, и спрятала его стакан.

– Все валят на Сталина, – сказала она.

– Вряд ли это справедливо, – Аркадий пошарил между бутылками и ведерком со льдом в поисках другого стакана.

– Все параноики, – сказала она.

– Я в том числе, – стакан исчез.

Людмила понизила голос и заговорщически пророкотала:

– Знаете ли вы, что Ленин жил в Мюнхене под фамилией Мейер?

– Нет.

– Знаете ли вы, что царя расстрелял еврей?

– Нет.

– Все плохое, чистки и голод, вершилось руками окружавших Сталина евреев, чтобы истребить русский народ. Он был пешкой в их руках, козлом отпущения. Как только поднял руку на врачей-евреев, тут ему и наступил конец.

Стас в свою очередь спросил Людмилу:

– А ты знаешь, что в Кремле ровно столько уборных, сколько в Иерусалимском храме? Подумай над этим.

Людмила ретировалась.

Стас налил Аркадию.

– Интересно, донесет она об этом Майклу или нет? – он обвел комнату горящим злым взглядом, не оставляя никого без внимания. – Сброд.

Разгорелись споры. Аркадий уединился на лестничной площадке с таким же мизантропом – немцем лет двадцати с небольшим, с бегающими глазами, который, как и пристало интеллектуалу, был одет в черное. Ниже, на ступеньках, рыдала девица. «Ни одна порядочная русская вечеринка не обходится без споров и без девицы, рыдающей на лестнице», – подумал Аркадий.