Красная площадь
Шрифт:
– Еще одна вещь кажется мне странной, – сказал Стас. – Никогда раньше не замечал, чтобы такая орава журналистов так долго оставалась трезвой.
В Польше было темно, как на дне океана.
Проходы загородили тележки с едой. Сигаретный дым, плававший в воздухе, был наполовину смешан с догадками. Армия уже действует, чтобы поставить мир перед свершившимся фактом. Армия будет ждать наступления темноты, чтобы при нападении репортеры снимали как можно меньше. У Комитета – генералы. У демократов – афганские ветераны. Никто не знал, на чью сторону склонятся молодые офицеры, только что вернувшиеся
– Кстати, – сказал Стас, – от имени Комитета прокурор города Родионов проводит облавы на бизнесменов и конфискует товары. Не на всех бизнесменов, а только на тех, кто против Комитета.
Аркадий закрыл глаза, пытаясь представить, в какую Москву он возвращается. Это был необычный день, несущий в себе многие возможности.
Стас продолжал:
– Как же долго это длилось. Я двадцать лет не видел брата. Мы перезваниваемся раз в год. На Рождество. Сегодня утром он позвонил мне и сказал, что идет защищать парламент. Это маленький толстяк. У него ребятишки. Как он собирается остановить танк?
– Думаешь, ты его отыщешь? – спросил Аркадий.
– Он просил меня не приезжать. Можешь себе представить? – Стас долго глядел в окно. Между стеклами собрались капельки влаги. – Он сказал, что будет в красной лыжной шапочке.
– А как поживает Рикки?
– Рикки уехал в Грузию. Погрузил в свой новенький «БМВ» мать, дочь, телевизор и видеомагнитофон, посигналил на прощанье, и они отправились. Я знал, что он уедет. Хороший человек.
Чем ближе они подлетали к Москве, тем больше Ирина становилась похожа на уехавшую когда-то молодую девушку. Словно остальной мир был лишь временным угрюмым пристанищем. Словно она всегда только и мечтала о таком вот возвращении.
Аркадий думал, что устремится ввысь вслед за нею, устремится с радостью, как только разделается с Борей и Максом.
В какой степени все это касается лично его, в какой мере это искупает вину перед Руди, Томми и Яаком? Если не считать погибших, то в какой степени это имеет отношение к Ирине? Пусть он разделается с Максом, но это ведь не изгладит из памяти те годы, когда она была с ним. Он мог бы называть их годами эмиграции, но, если глядеть с высоты, Россия с ног до головы была страной эмигрантов. Все в той или иной мере были запачканы. Россия имела такую сумбурную историю, что, когда наступало несколько мгновений ясности, все, естественно, спешили стать свидетелями этого события.
Во всяком случае, у Макса с Борей было больше шансов, чем у него, стать преуспевающими представителями новой эпохи.
Когда они вступили в советское воздушное пространство, Аркадий ожидал, что прикажут повернуть назад. Когда подлетели к Москве, он подумал, что их направят на военную базу, заправят горючим и отправят восвояси. Зажегся сигнал «Пристегните ремни!» – все погасили сигареты.
Сквозь стекло иллюминаторов были видны знакомые леса, высоковольтные линии и серовато-зеленые поля вокруг Шереметьева.
Стас глубоко вдохнул, набрал полные легкие воздуха, словно собираясь нырнуть в воду.
Ирина взяла Аркадия за руку, будто это она вела его домой.
Часть четвертая
МОСКВА
21
августа 1991 годаПрилет в Москву никогда не вызывал особо светлых впечатлений, но этим утром даже привычная унылая атмосфера, и та бросалась в глаза. После ярко освещенных западных аэропортов в багажном зале было темно, как в пещере. «Неужели всегда были такие оцепеневшие лица, такие подавленные взгляды», – удивлялся Аркадий.
У таможенной будки рядом с полковником пограничных войск стоял Майкл Хили. Заместитель директора «Радио „Свобода“ в теплой шинели, подпоясанной ремнем, сквозь темные очки разглядывал пассажиров.
Стас сказал:
– Это дерьмо с крылышками, должно быть, прилетело прямым рейсом из Мюнхена. Вот черт!
– Он нас не остановит, – сказала Ирина.
– Еще как, – возразил Стас. – Одно слово – и самое лучшее, если нас посадят обратно в самолет.
Аркадий заверил:
– Я не дам ему вернуть вас назад.
– А что ты сделаешь? – спросил Стас.
– Дайте мне с ним поговорить. А сейчас просто становитесь в очередь.
Стас колебался.
– Если нам удастся пройти, нас ждет машина, которая должна отвезти нас в Белый дом.
– Там и встретимся, – сказал Аркадий.
– Обещаешь? – спросила Ирина.
В новой обстановке Ирина говорила по-русски несколько иначе, мягче, растягивая слова.
– Я там буду.
Аркадий направился к Майклу, наблюдавшему за его приближением с видом человека, в пользу которого действует земное притяжение. Полковник был, видимо, выделен для более важных объектов: он лишь мельком взглянул на Аркадия.
Майкл воскликнул:
– Ренко! Рад вернуться домой? Боюсь, что Стас и Ирина не могут здесь остаться. У меня для них билеты на мюнхенский рейс.
– Вы действительно хотите отправить их? – спросил Аркадий.
– Они не подчиняются приказам. Станция их поила, кормила, давала им пристанище, и мы имеем право рассчитывать хотя бы на какую-то благодарность с их стороны. Я всего лишь хочу довести до сведения полковника, что «Радио „Свобода“ снимает с себя всякую ответственность за них. Им не поручалось освещать эти события.
– Они хотят присутствовать здесь.
– Тогда пусть действуют на свой страх и риск.
– Вы собираетесь освещать события?
– Я не репортер, но общался с ними. Могу помочь.
– Москву знаете?
– Бывал здесь раньше.
– Где Красная площадь? – спросил Аркадий.
– Все знают, где Красная площадь.
Аркадий сказал:
– Сейчас вы удивитесь. Всего две недели назад один человек получил здесь, в Москве, факс, в котором его спрашивали, где Красная площадь.
Майкл пожал плечами.
Впереди Стаса и Ирины, громыхая, продвигались вперед нагруженные аппаратурой и ручной кладью фоторепортеры. Стас вложил в свой и Иринин паспорта купюры в пятьдесят марок.
Аркадий продолжал:
– Факс поступил из Мюнхена. По существу, из «Радио „Свобода“.
– У нас несколько аппаратов факсимильной связи, – возразил Майкл.
– Сообщение пришло с аппарата Людмилы. Его послали дельцу черного рынка, который, как оказалось, погиб, так что прочел его я. Оно было на русском языке.