Красный олигарх

— Леня… — прошептала она, и в этом шепоте была такая нежность, что у меня перехватило дыхание.

Ее волосы рассыпались по плечам, когда я начал целовать ее шею. Она тихо вздохнула, ее руки скользнули под мой пиджак.

Телефонный звонок прозвучал как выстрел. Мы замерли.

Елена медленно отстранилась, и я увидел, как потемнели от разочарования ее глаза. Она молча наблюдала, как я поднимаю трубку «Эриксона».

— Краснов слушает.

— Леонид Иванович? — голос Баумана звучал отрывисто. — Как продвигается работа с документами?

Я кратко обрисовал ситуацию.

— Так, — в его голосе появился металл. — Через полчаса жду вас в райкоме. Это срочно.

Когда я положил трубку после разговора с Бауманом, Елена уже застегнула все пуговицы на платье и подняла с ковра брошь. Ее движения стали подчеркнуто четкими, будто между нами вдруг выросла невидимая стена.

В ее позе, в том, как она поправляла растрепавшиеся волосы, читалось плохо скрываемое раздражение. Она явно рассчитывала на другое завершение вечера — и я ее прекрасно понимал. Ее находки заслуживали более обстоятельной благодарности.

Лицо девушки стало непроницаемым:

— Что ж, не смею задерживать, — в голосе прозвучала легкая ирония. — Работа, разумеется, превыше всего.

— Лена…

— О нет, не стоит извиняться, — она изящно поправила складки платья. — В конце концов, я всего лишь принесла какие-то документы. Не такие уж они и важные, верно?

В ее тоне сквозила такая изысканная холодность, что я почувствовал себя неуютно:

— Ты же понимаешь…

— Конечно понимаю, — она взяла сумочку. — Как и то, что некоторые предпочитают проводить ночи в кабинетах с товарищами из райкома, а не с девушками, — она сделала изящную паузу. — Впрочем, это не мое дело.

Вот чертовка, уже обиделась. Ладно, сейчас нет времени на извинения, надо ехать.

— Я вызову тебе автомобиль, — я потянулся к телефону, но Лена остановила меня легким движением руки:

— Не стоит, — она изящно поправила брошь, даже не глядя в зеркало. — Мой «Рено» ждет за углом. К тому же, — в ее голосе прозвучала едва уловимая насмешка, — я не хочу задерживать товарища Баумана. Он, вероятно, копирует не только рабочие привычки Сталина, но и его нетерпимость к опозданиям.

Она двигалась по комнате с какой-то кошачьей грацией, собирая документы в сумочку «Гермес». Ни один жест не выдавал разочарования, только чуть более резкие, чем обычно, движения и легкий румянец, еще не сошедший с щек, напоминали о прерванном моменте близости.

В холле Агафья Петровна подала ей пальто. Елена не позволила мне помочь с одеванием, справившись самостоятельно.

— Удачной работы, Леонид Иванович, — она намеренно использовала официальное обращение. — Надеюсь, ваша ночная встреча будет продуктивной.

Она чуть замешкалась у двери, словно ожидая чего-то. Я шагнул к ней:

— Лена…

— Не провожайте, — она одарила меня безупречно светской улыбкой. — Товарищ Бауман заждался.

Каблучки ее туфель «Балли» процокали по мраморным ступеням. Хлопнула дверца «Рено», негромко заурчал мотор. Я смотрел, как красные габаритные огни растворяются в морозной мгле.

Вернувшись в кабинет, я быстро собрал нужные документы в портфель из свиной кожи. От дивана все еще исходил легкий аромат «Коти Шипр». Я с досадой одернул съехавший галстук, накинул пальто:

— Степан! — крикнул я в полутемный холл. — Заводи «Бьюик», едем в райком.

За окном пошел снег. Крупные хлопья медленно кружились в свете уличных фонарей. Ночная Москва погружалась в зимнюю дрему, но в некоторых окнах все еще горел свет. Город жил особой, ночной жизнью.

Глава 27 Разные подходы

В приемной райкома было пусто и гулко. Место секретарши пустовало, никто не стучал по клавишам «Ундервуда».

Карл Янович сидел за столом, заваленным бумагами. В пепельнице дымилась «Герцеговина Флор», воздух густо насыщен табачным дымом. За окном падал снег, создавая странный контраст с желтым светом настольной лампы.

— Проходите, Леонид Иванович, — он машинально поправил пенсне в золотой оправе. — Показывайте, что там у вас.

Я разложил документы на столе. Начал с технической части, графики Величковского, доказательства плагиата немецких патентов, результаты испытаний. Про Колосова упоминать не стал, пусть этот козырь пока останется у меня в рукаве.

Бауман внимательно слушал, его длинные нервные пальцы с чернильными пятнами постукивали по столу.

— А теперь главное, — я достал найденные Еленой бумаги. — Взгляните на эти банковские переводы.

Бауман склонился над документами. В тишине кабинета было слышно только тиканье настенных часов да шелест бумаг. Он долго изучал квитанции рижского банка, сверяя подписи.

— Серьезно, — наконец произнес он, снимая пенсне и устало протирая глаза. — Очень серьезно. Но…

Он вдруг замолчал, глядя куда-то поверх моей головы, на огромную карту СССР, занимавшую всю стену.

— Но что? — я подался вперед.

— Серго… — Бауман запнулся. — Товарищ Орджоникидзе может оставить решение комиссии в силе. Есть определенное давление.

Он снова нервно поправил пенсне:

— Сверху настаивают на поддержке частного сектора в промышленности. Группа товарища Рыкова

— Рыков? — я понимающе кивнул. За последние месяцы я достаточно изучил расклад сил в партийном руководстве.

Бауман поднялся из-за стола, подошел к окну. Его фигура четко вырисовывалась на фоне падающего снега.

— Крестовский умеет находить покровителей, — он говорил, не оборачиваясь. — У него связи и в Промбанке, и в ВСНХ. А теперь еще и правые в ЦК.

Он нервным движением достал новую папиросу из портсигара с монограммой «К. Б.»:

— Вы же понимаете, Леонид Иванович, сейчас идет большая игра. Вопрос о путях индустриализации. Правые настаивают на максимальной свободе для частного капитала.

В коридоре послышались голоса. Бауман дождался, пока они утихнут:

— Даже если мы докажем махинации Крестовского, они попытаются замять дело. Скажут — издержки нэпа, исправим, проведем разъяснительную работу.

Я молчал, наблюдая, как он нервно ходит по кабинету. Его тень металась по стене под портретом Ленина.

— Нужно идти выше, — наконец сказал я. — К товарищу Сталину.

Бауман резко остановился. В тишине кабинета было слышно, как потрескивает папироса.

— Вы понимаете, что предлагаете? — он снял пенсне, близоруко щурясь. — Это совершенно неприемлемо. Даже если бы я согласился, это очень… очень рискованно.