Красота от любви

Моя семья не успеет приехать, поэтому мы будем вдвоем, когда родится малыш.

– Нужно позвонить маме и сказать, что она может приехать.

– Да.

Мама отвечает после второго гудка.

– Пора?

– Мы едем в больницу. Схватки начались пару часов назад, у нее отошли воды.

– Я выезжаю, - я слышу волнение в ее голосе.
– Скажи нашей девочке, чтобы она не рожала, пока я не приеду. Я присутствовала при рождении всех моих внуков и не собираюсь пропускать рождение этого.

Я не стану рушить маминых надежд.

– Я скажу ей, чтобы она сжала ноги вместе, пока ты не приедешь.

– Скажи ей, что я люблю ее, и этот ребенок стоит всей той боли, что она чувствует.

– Хорошо. Люблю тебя, мам.

Я заканчиваю разговор, зная, что нет необходимости звонить всей семье, потому что за меня это сделает мама.

– Хочешь, чтобы я позвонил Эддисон или…твоим родителям?

Она смотрит на часы.

– Еще очень рано, не хочу будить Эдди и ребенка. Попозже, чтобы можно было оставить Донована с мамой Зака.

Это больная тема, но я должен спросить.

– А что насчет твоих родителей?

– Позвони Нанне и Попсу, но скажи, что я не могу говорить, если она захочет меня услышать.

Я набираю маму Л и попадаю на голосовую почту.

– Здравствуй, Джолин. Это Джек Генри. Я звоню, чтобы сказать, что Лорелин рожает, и мы едем в больницу, поэтому перезвоните, когда прослушаете это сообщение.

Я кладу трубку и смотрю на Лорелин.

– Родители сейчас занимают мало места в моей жизни, и это нормально. Я в порядке, потому что у меня есть ты и твоя семья. Это все, что мне нужно. Я смирилась с этим.

Живот натягивается под моей рукой, и я чувствую пинок. Л в свою очередь хватается за край сидения.

– Вау! Это что, схватка?

Она не отвечает, но тяжело дышит, ее животик снова разглаживается под моей ладонью.

– Да.

– Ого, неприятно.

– Скажи мне то, чего я не знаю.

– Я просто удивлен. Я думал, ты хотела эпидуральную анестезию.

– Да. Ужасно больно.

– Мы почти на месте, детка.

Лорелин отвозят в комнату для осмотра, куда приходит медсестра, чтобы проверить ее. Все как обычно, рука в перчатке исчезает под одеялом.

– Уже почти семь сантиметров, вас как можно скорее нужно перевезти в родовую палату. Вам нужна эпидуральная анестезия?

Она вопросительно смотрит на меня.

– Не смотри на меня. Это не мне больно.

– Все было бы иначе, если бы матка расширилась только на один сантиметр, но у меня уже семь, осталось три, не знаю, есть ли смысл колоть обезболивающие. Думаю, справлюсь и без него.

– Имейте в виду, миссис Маклахлан, когда начнете тужиться, давление увеличится.

– Я хочу, чтобы твоя мама была здесь. Я не знаю, что делать.

Я тоже хочу, чтобы мама была здесь.

– У вас есть немного времени подумать.

– Хорошо.

Когда медсестра уходит, я смотрю на Лорелин.

– Женщины миллионы лет рожали без наркоза.

Знаю, но они не моя жена. Я не хочу, чтобы ей было больно.

– Думаю, я смогу вытерпеть.

Боюсь, настанет момент, когда она передумает и захочет анестезию, но тогда пути назад не будет.

– Боль – это боль.

– Я сделаю это.

Она выглядит такой уверенной.

– Это твое решение.

Эми, медсестра, которую мы видели, когда удаляли серкляж, возвращается, и мы переходим в комнату, в которой находились целую неделю, когда была угроза потерять Мэгги Джеймс.

– Я решила, я сделаю все сама, без анестезии.

Я отхожу к стене, потому что не хочу смотреть на то, как моей девочке больно. Надеюсь, я не струшу, когда она начнет кричать. Посмотрев на время, я понимаю, что мамы не будет еще часа три. Я начинаю жалеть, что не позвонил ей еще будучи дома. Мне крайне необходимо, чтобы она была здесь, чтобы успокоить меня.

– Я выйду позвоню маме. Нужно сказать ей.

– Окей.

Остановившись, я зову Эми.

– Я иду в комнату ожидания, чтобы позвонить. Если я понадоблюсь, позовите меня.

– Нет проблем.

Мама быстро отвечает.

– Что такое?

– Почти семь сантиметров.

– О, дорогой. Я не успею приехать.

– Ее врач предупреждал нас, что такое может случится. Я переживаю. Лорелин отказалась от анестезии.

– Почему ты беспокоишься об этом? – спрашивает она.

– Я не хочу, чтобы ей было больно.

Я слышу, как она смеется надо мной.

– Я открою тебе секрет, Джек Генри. Деторождение — это ужасно больной процесс. Уверена, Лорелин знает это и обдуманно приняла такое решение. Она знает свое тело и с какой болью сможет справиться. Она будет в порядке, сынок, - я не буду спокоен, пока ребенок не будет лежать рядом с ней.
– Знаю, ты улизнул, чтобы позвонить, а теперь тащи свою задницу обратно к жене, потому что она не должна быть одна. Я буду около десяти, но, если что, звони.

После разговора с мамой, я не почувствовал того облегчения, на которое так надеялся. Я ни с кем не могу поговорить, кроме как с братом. Он был на моем месте три раза, поэтому я набираю его номер. Еще рано, но он должен ответить.

– Что!

Каким же грубияном всё-таки может быть мой брат.

– Какого черта, Эван? Почему ты так груб?

– Потому что ты прервал мой утренний кайф.

Ладно. В этот раз я позволю ему сорваться с крючка.

– Эм позволила мне прерваться, чтобы ответить на телефон и узнать, зачем черт побери ты звонишь. Это из-за Лорелин?

– Да, но мне нужно поговорить еще кое с кем.

Я слышу рычание в его голосе.

– О чем?

– Она отказалась от эпидуральной анестезии, и я боюсь смотреть на то, как ей будет больно.

– Блядь. Она рожает. Конечно же ей будет больно. В последние два раза Эм не делали анестезию, и все было нормально, так что хватит ныть, как девка, и возвращайся к своей жене. Она не должна быть одна, недоумок. Ты что совсем ничего не понимаешь?

Видимо нет. Он прав. Я оставил свою жену одну, пока сам здесь стою и треплюсь по телефону.