Крепостной шпион

Особые отношения связывали тайного советника Константина Эммануиловича Бурсу и Его Императорское Величество государя-императора Павла I. Являясь магистром Верхнего списка тайного общества «Пятиугольник», Бурса никогда и никому не рассказывал о том, как познакомился с императором.

Это была светлая майская ночь. Ночь без ветра и слякоти. Павел, тогда ещё Великий князь, инкогнито бродил по Петербургу. Душа будущего императора была в смятении. В простой карете, без гербов, а то и вообще пешком, подобно принцу Гамлету, он рыскал по ночному городу в поисках невозможной истины.

В ту ночь заднее колесо кареты Константина Эммануиловича застряло в выбоине брусчатки. Никого вокруг. А нужно толкнуть тяжёлый экипаж как следует.

Бурсу раздражил единственный прохожий, в тёмном широком плаще, замерший как статуя. Не сразу, не в первый миг тайный советник узнал наследника престола. Глаза Павла, вдруг глянувшие из-под чёрной ткани на него, были глазами сумасшедшего.

Только за несколько часов до того Павел узнал, что в Париже был казнён на плахе Людовик. Единственный, наверное, за всю эту ночь, налетевший порыв ветра, обдал тайного советника ледяным холодом.

Бурса нашёл в себе силы не показать страха. Он не стал просить незнакомца подтолкнуть застрявший экипаж, а напротив, пригласил его спрятаться от холода внутри тёплой кареты.

Они говорили тогда до утра — Великий князь и Тайный советник — сначала сидя в карете, потом в кабинете Константина Эммануиловича.

Натянутый как струна тонкий ум будущего императора немного смутился. Павел не в состоянии был понять самого факта: как это возможно казнить царя. Но его мысли об устройстве государства и возможной Конституции поразили Бурсу своей ясностью.

Перед ним на диване сидел, нервно сдавливая руку в руке, будущий властитель великой державы, и магистр общества «Пятиугольник» тогда преклонил колено и поклялся в верности.

В ответ на признание Павла, он рассказал о своём тайном обществе, о поисках эликсира бессмертия, и поклялся всеми силами поддержать великого князя.

Теперь Бурса, комкая края занавеси, стоял возле окна.

Увы, первые признаки сумасшествия, виденные им тогда, майской ночью, оказались в Павле I сильнее его нежной пылкой души.

Карета государя-императора появилась вдалеке, выросла на глазах, пронеслась мимо церкви Спаса и остановилась. Те немногие, что не успели скрыться и стояли на улице, низко склонялись и снимали шапки, женщины делали глубокие реверансы.

Замешкавшиеся богатые сани, принадлежащие, по виду, какому-то родовитому помещику, или князю, Бурса никак не мог разглядеть герба на дверце, покорно остановились при появлении императорского экипажа. Кучер, форейтор, лакей разом, как базарные марионетки сняли шапки.

Дверцы экипажа распахнулись, и из него на снег вышли две женщины. Оскальзываясь, в страхе обе они, так же как и прохожие, склонились в глубоком реверансе.

— Зачем же, Ваше Величество Павел Петрович, город-то пугать, — горестно проговорил Бурса, и приспустил занавесь, — только хуже. От страха люди только больше глупостей наделают, а всё равно слушать указов никто не станет.

— Хорошо к тебе не зашёл, — злобно парировала Наталья Андреевна. — Понять не могу, за что он тебя так любит? Кстати, совсем забыла спросить тебя, Константин, что нам известно о твоём сводном брате? Я слышала, он должен сюда приехать скоро?

Бурса вернулся за стол, и крутил в руках пользованное расщеплённое перо. Листок бумаги лежал на столе, приготовленный для списка приглашённых, но не было написано ни строки. Он даже не обмакнул перо в чернила.

— Приезжает. Скоро, — подтвердил он. — Я рассчитывал найти в Новгородской губернии след Ломохрустова. Поговаривают, что в последний раз академика в тех местах видели. — Бурса бросил перо. — Но пока это не подтвердилось. Скоро должен воротиться, посланный мной с тайной миссией, один человек и думаю, мы всё узнаем.

— Что за человек?

— Видишь ли, Наталья, о моём младшем брате, в последнее время, ходят по городу ужасные слухи. Да что я тебе говорю, ты и сама знаешь. Так вот, я полагаю, что неплохо будет слухи эти проверить, и поэтому послал шпиона.

— А с чего ты решил, Константин, что он скоро приедет?

— Он прислал письмо.

— Давно?

— Я получил его вчера.

— Покажи мне письмо.

Наталья Андреевна, не поднимаясь с дивана, протянула руку, Бурса открыл средний ящик стола, вынул конверт и подал. Наталья Андреевна развернула листок и быстро пробежала его глазами. Почерк был крупный, но какой-то угловатый: «Не рискую доверить бумаге собранные мною ужасные сведения. Могу только сказать, что слухи, связанные с вашим братом, практически все подтвердились. Сам буду в Петербурге в конце января и всё доложу подробно. Но прежде, чем я приеду, у вас в доме, вероятно, появятся двое беглых крепостных людей. По происхождению они оба дворяне, были проданы в рабство с собственным отцом, и перенесли невероятные для человека страдания. Всему, что они расскажут вам, невзирая на невероятность рассказа, можно полностью поверить. Люди эти нуждаются в укрытие и защите. За ними погоня. Нижайше прошу посодействовать, я обещал им помощь. Не называю имён потому, что письмо это может попасть в чужие руки, по той же причине не подписываюсь».

— Если бы письмо это пришло вовремя, может быть, они бы остались живы. Ты знаешь, Наташа, сегодня меня посетил некий жандармский чин. Ну так вот, этот ротмистр, несмотря на то, что уголовного дела официально не существует, продолжает копать, ищет убийцу.

— Они же, кажется, замёрзли насмерть?

— Нет, предполагают, что они были отправлены.

— Ну, уж коли властям не донесли, а решили тихонечко отравить, то дело действительно серьёзное, — сказала, задумчиво возвращаю письмо Бурсе, Наталья Андреевна. — Хотела б я иметь точные данные об этом деле.

— Со дня на день мы их получим, — Бурса спрятал конверт в ящик стола и запер его на ключ.

Он взял перо, обмакнул в чернила и хотел уже было написать на листе первое имя, начав список приглашённых, но вдруг, сообразив что-то, повернулся к своей невежливой гостье. Он непринуждённо перешёл с братского «ты» на светское «вы», тем самым давая понять, что разговор между ними как членами тайного общества окончен.

— Да, совершенно позабыл, — сказал он, — попрошу вас, Наталья Андреевна, через неделю быть хозяйкой на приёме в честь восемнадцатилетия моей племянницы. Если позволите, я вас первой вынесу в список приглашённых.

За два дня до празднования восемнадцатилетия Анны Владиславовны, и отчаявшись получить официальное приглашение, Василий Макаров всё же решился. Решение, на этот раз, было трезвым.

«Приду-ка я к дядюшке и попрошу руки. Отца у неё нет, — размышлял он, пересекая улицу, и направляясь к четырёхэтажному особняку. — Приданое даёт он. К кому же ещё? Откажет? Конечно откажет, ни одного шанса у меня. Но даже и не имея ни одного шанса, я должен так поступить. Ей грозит опасность, и я приму любой позор, ни ради себя — ради неё. Иначе я трус и больше никто. Иначе сам себя уважать никогда уж не буду. А если чудо, а если он даст согласие? Пойду.