Кровь Дезидерия

Ее губы дрожат.

— Я люблю тебя, моя дорогая Эмма.

Из меня вырываются рыдания из-за того, как судьбе нравится играть с нами, наконец сводя нас вместе, только для того, чтобы снова разлучить. Но, может быть, наши души смогут танцевать вместе в мире за пределами этого, наконец сбросив наши цепи и став свободными. И мы никогда не будем одиноки.

Если только я не найду способ убить того, кто есть самой смертью.

Мои глаза расширяются, когда я задыхаюсь, когда на меня обрушивается ясность, все мое тело застывает, когда мой разум вращается со всеми разложенными передо мной фрагментами. Слова, которые были написаны багровым цветом из книги, выскакивают вперед.

Камень света и тьмы лежит со смертью.

Я перевожу свои глаза, искрящиеся пониманием, на свою мать, которая с интересом наблюдает за мной.

— Корона, — говорю я, затаив дыхание. Вспоминая рубиновый камень, вращающийся в короне на его голове. Слабый гул пульсирующей внутри силы. Она лежит на голове смерти.

Моя мама наклоняет голову, не понимая, куда унеслись мои мысли в середине нашего разговора.

— Мне нужна корона Уиро, — заявляю я, и теперь я, возможно, единственная, кто находится достаточно близко, чтобы вернуть ее. Мне просто нужно найти способ вытащить нас отсюда.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Эмма

Вечер проходит, пока мы с мамой беседуем обо всем, но лишь ненадолго. Ее тело настолько слабо, что она едва может долго оставаться в сознании. Я начинаю рассказывать ей о том, как меня заковали в кандалы в этой камере, но мои слова замирают. Мой голос напрягается, чем больше я пытаюсь говорить, поскольку в нем переплетается миллион разных эмоций, я беспокоюсь о судьбе Дрейвена. В его глазах был такой страх, и когда я оправилась от шока, все, чего я хотела, это отмотать время назад. Броситься перед ним и принять удар, чтобы защитить его, как он защищал меня. Слеза скатывается по моей щеке, когда я стискиваю зубы, изо всех сил стараясь спрятать горе, разрывающее меня на части, и терплю неудачу. Я отчаянно хочу знать, в порядке он или нет.

Моя мать молча наблюдает за мной, давая мне время обдумать свои мысли. Когда слезы больше не текут, она говорит.

— Звучит так, как будто ты любишь его.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее затуманенным зрением, протирая ладонями глаза, чтобы прояснить их.

— Я не могу, — говорю я, слегка качая головой. — Он не мой, чтобы любить.

Она поджимает губы, как будто хочет сказать больше, но я благодарна, когда она отпускает это. Она меняет тему и рассказывает мне больше о тете Лидии, и я рассказываю ей то, что могу вспомнить, прежде чем все становится размытым. Я могу вспомнить лишь обрывки из того времени в моей жизни, и те, что я помню, приносят искру радости в мое сердце. Но большинство моих воспоминаний начинаются после того, как король Орен взял меня к себе.

Король Орен забрал меня.

Король Орен, который не является моим гребаным отцом.

Горе застревает у меня в горле, эта мысль врезается в меня, когда я чувствую, как глубоко в моем сердце появляется еще одна трещина. Если король Орен забрал меня, то он, должно быть, забрал жизнь тети Лидии. Я никогда раньше не связывала точки между собой, всегда надеясь, что она сбежала, как только он забрал меня, и более сильная волна сердечной боли заставляет мою грудь сжиматься. Это так больно, что мне приходится царапать это место, требуя, чтобы оно успокоилось, пока я пытаюсь сдержать очередной поток слез.

Моя мать медленно погрузилась в сон, свернувшись калачиком в своем хрупком состоянии, когда на ее тарелке остались крохи еды. Она все еще не проснулась с тех пор, как нам дали кусочки заплесневелого хлеба. Искаженного цвета и грязи было достаточно, чтобы мой желудок сжался и меня вырвало. Я оттолкнула свой, но меня терзает печаль от мысли, что это было все, что ей когда-либо предлагали, чтобы выжить. Хотела бы я забрать ее боль и чувство вины за то, что я так безразлична ко всему, что продолжает разъедать меня.

Я сижу у ободранной каменной стены, лицом к решетке моей камеры, и прислоняю голову к холодной поверхности. Я раскачиваю головой взад и вперед по стене, ошеломленная поражением. Свет не проникает сквозь маленькую щель в каменном потолке, постоянный мрак в этом дворе не дает мне знать, какое сейчас время суток. Мое сердце тяжело бьется в груди, я не знаю, что происходит за этими стенами, я снова отрезана от внешнего мира. Я хочу сказать, что помолилась бы Богам, но я больше не могу. Мои родители — Боги, что делает меня… Богиней.

Вот почему король Орен использовал железо виверны для моего ожерелья, ибо он знал силу, которая течет по моим венам? Вот почему он надругался надо мной и искалечил мое тело? В надежде иметь силу Богини на своей стороне и под своим контролем? Годы его мучений, возможно, разорвали мою душу на части, но он сделал сердце, которое разрушил, сильнее, превратив его в камень. Пустота оттого, что никогда не было достаточно. Так и не узнав, за что меня наказали, а затем оставили гнить в одиночестве в коробке без любви, за которую можно было бы зацепиться. Как звезда, затерянная в бескрайней тьме за пределами, которая не может найти дорогу домой.

Но затем бледные глаза замерцали в поглотившем меня забытье, светящийся компас вернул меня к жизни. Мягкими поцелуями, которые стирали боль от каждого шрама, вместе со словами открытой правды, оставляющими трещины в моем ожесточенном сердце.

Я не могу отрицать чувства, которые пробегают по моей коже, когда Дрейвен рядом, и толчок в моем сердце, когда он прикасается ко мне. В моем сознании вспыхивает шокирующая боль, которая наполнила его глаза перед тем, как меня унесло прочь, и я зажмуриваюсь, чтобы блокировать это, но не могу. Я каким-то образом почувствовала частичку его боли, когда увидела, как его кровь стекает по груди, и то, как его покидает сила. Тошнотворное беспокойство заставляет мой желудок сжаться. На этот раз я полностью растекаюсь по полу, горечь от нее покрывает мой язык.

Я вытираю рот тыльной стороной ладони и направляюсь в дальний угол своей камеры, чтобы избавиться от вони содержимого собственного желудка, и убираю пятнышки грязи со своей одежды. Дрожь пробегает по мне, когда я смотрю на свою мать, крепко спящую на полу. Я ненавижу видеть ее такой слабой. Я мысленно даю обещания освободить ее отсюда, но чувствую, как мои глаза закрываются, прежде чем я успеваю возразить.

Теплый поцелуй ласкает мою щеку, заставляя потянуться к виноградным лозам, плотно обвивающим мое сердце. Мои глаза распахиваются, когда я вижу черную спираль, сверкающую передо мной, окутывающую меня теплыми объятиями. Я протягиваю руку, чтобы провести по ней, чувствуя себя как во сне, но затем она исчезает, очищая обзор, ведущий через мою камеру. Я резко вдыхаю, глядя на мужчину, стоящего за решеткой.

Дрейвен.

Его глаза темнеют, когда он видит, в каком я состоянии, мускул на его челюсти дергается, а ноздри раздуваются. Его тело вибрирует от гнева, он выглядит опасно близким к тому, чтобы его зверь вырвался на свободу и разнес это подземелье на куски.

Он глубоко вдыхает со сдерживаемой яростью, его грудь расширяется, прежде чем медленно выдохнуть.

— Ты ранена?

Мое сердце колотится в груди, когда я слышу его голос.

— Нет, — говорю я, чтобы помочь заверить его, что я невредима. Чтобы помочь разгладить складку, образовавшуюся между его бровями. Я вскакиваю на ноги, которые все еще вялые после сна и пытаются подогнуться. Я прижимаю ладонь к стене рядом со мной, чтобы удержаться в вертикальном положении.