Кровь скажет

– Для меня как раз болтовня… В понедельник мотив был бы иным. Вновь ради собственного здоровья, но в противоположном смысле. Вы меня понимаете? В прямо противоположном. Нужны разъяснения?

– Нет, благодарю вас. С вами достаточно. Если бы ее убила ваша жена, каков бы был ее мотив?

– Вот это мысль!

Поль Фауджер усмехнулся:

– Это мне по душе… Мы не дотрагивались друг до дружки почти целый год, и она мечтала о том, чтобы я вернулся. Я пустышка, но во мне масса шарма. Сейчас я не проявлю его за ненадобностью, но не сомневайтесь, он у меня имеется.

Я смотрел на Риту, потому что мне уже было тошно смотреть на этого напыщенного гуся, и но выражению ее лица я был готов поспорить, что она думала о том же самом, что и я: что Поль Фауджер был один на миллион. Он и правда не имел понятия о том, как его жена относится к Мартину Кирку. Тон его, самоуверенный, самовлюбленный, говорил об этом яснее всяких слов. И я еще раз посмотрел на него. Такой болван был способен равнодушно раздробить бутылкой водки череп женщины, отправиться в ближайший бар и заказать себе там пару рюмок водки же с тоником.

Очевидно, Вулфу пришла в голову аналогичная мысль, потому что он спросил:

– Вы не можете предложить другого мотива для вашей жены?

– Нет. Разве этого недостаточно? Ревнивая жена.

– Бывали прецеденты. Полагаю, мистер Кирк не представляет трудности. Поскольку вы думаете, что он ее убил, вы должны знать почему.

– Как и вы.

– Правильно. Он не мог больше мириться с ее неверностью, не мог окончательно уйти от нее, потому что был от нее без ума, и в то же время не мог ее переделать, поэтому он воспользовался единственным выходом, так как сам хотел продолжить жить. Вы согласны?

– Разумеется. И это имеет прецеденты.

– Совершенно верно. Остается один мистер Бэнс, и, как мне кажется, он представляет трудность, но уповаю на вашу сообразительность. Если он ее убил, то почему?

Фауджер покачал головой:

– Тут потребовалось бы нечто большее, чем сообразительность. Вы можете совершенно спокойно вычеркнуть Джимми Бэнса. Ведь он все еще надеялся.

– На что надеялся?

– Получить ее. Она же давным-давно вскружила голову бедняге Джимми и держала его на поводу. А он не терял надежды.

– Мистер Кирк говорил мне, что его жена считала мистера Бэнса симпатичным старичком – это его фраза, но довольно нудным.

Фауджер усмехнулся. Сказать по правде, в первый же раз, когда я увидел его усмешку, я решил, что никогда не буду так отталкивающе усмехаться.

– Откуда Мартину знать правду? Все-таки она ему не все рассказывала. А вот мне решительно каждый пустяк, она даже хвасталась своими приключениями. Дразнить Джимми доставляло ей огромное удовольствие. Нудный старичок, будь я неладен! Когда ей бывало скучно, она поднималась наверх, якобы поиграть на пианино, а в действительности, чтобы изводить Бэнса, соблазнять его, каждый раз отказывая в близости. Конечно, тут был известный расчет. Он первый начал к ней приставать, а ведь дом-то принадлежал ему, ей здесь нравилось, вот она и играла с ним.

– Но он продолжал надеяться?

– Разумеется, ей это было нетрудно сделать. Если бы вы знали Бонни, – черт побери – она бы без труда вскружила вам голову, морочила бы вам голову, как хотела, а вы не теряли надежды. Перед Бонни не устоял бы ни один мужчина!

– Сообщили ли вы об этом полиции?

– Вы имеете в виду, о Бэнсе? Нет, с какой стати? Я даже не знаю, зачем вам-то я об этом рассказываю.

– Я вызвал вас на откровенный разговор.

Вулф откинулся назад и пару раз глубоко вздохнул.

– Я вам весьма обязан, сэр, а я не люблю быть должным. Сэкономлю наши деньги… Будем считать, что наше пари не состоялось.

– Ничего подобного! – запищал Фауджер. – Желаете смыться, не уплатив проигрыша?

– Нет, хочу показать свою признательность. Ну что же, деньги вернуть я всегда успею.

Вулф повернулся к Рите:

– Мадам, мне повезло, что вы приехали ко мне с мужем. Нас будет трое, если получится так, что возникнет необходимость оживить его память в отношении того, что он мне говорил. Иногда люди предпочитают как можно быстрей забыть сказанное. Предлагаю вам все записать и…

Я слушал только вполуха. Теперь, когда я понял, в какую мишень целится Вулф, я наверняка должен сообразить, что именно заставило его сделать такой выбор, и я тоже закрыл глаза, чтобы сосредоточиться. Если вы уже разыскали пропущенное, что я охотно допускаю, и считаете меня недотепой, пожалуйста, учтите то, что все четыре пункта относятся к тому времени, когда тело еще не было обнаружено. Один пункт я разгадал через полминуты, но этого было недостаточно, а к тому времени, когда я открыл глаза, Фауджер уже вышел из кабинета, а Рита что-то болтала, поднявшись с кресла. Вулф выразительно посмотрел на меня. Как он воображает, я не только хорошо разбираюсь в женской психологии, но и умею с ними обращаться, что по меньшей мере смешно.

Не стану описывать как я справился со своей задачей и выпроводил ее из дома, потому что менее чем за два часа снова проявил свою невыдержанность и грубоватость.

Когда я возвратился в кабинет, заперев за ними входную дверь, мне многое хотелось сказать, но Вулф сидел откинувшись в кресле с закрытыми глазами, у него двигались одни только губы, и я тихонько пробрался к своему столу. Когда мы бываем одни, я отрываю его от любого занятия, если мне необходимо, но «гимнастика для губ» у меня пользуется огромным уважением. Если Вулф втягивает в себя губы и тут же вытягивает их вперед, повторяя без конца эту операцию, он настолько напряженно думает, что даже если бы я его окликнул, он бы меня не услышал. Иногда гимнастика продолжается всего несколько секунд, в другой раз очень долго.

В данном случае минуты три, не меньше.

Он открыл глаза, выпрямился и проворчал:

– Нам потребуется помощь миссис Фауджер.

Я вскочил:

– Возможно, мне удастся ее догнать. Дело срочное?

– Нет. После обеда. Не вертись.

– Слушаюсь, сэр.

Я сел, но не мог удержаться, чтобы не похвастать:

– Теперь я поравнялся с вами. Решение вы основываете на двух пунктах. Правильно?

– На четырех.

– В таком случае, я пару упустил. В моем активе только его телефонный звонок и то, что он позволил мне оставить у себя галстук. Что еще?

– Только семь галстуков. Почему?

– Ох, действительно!

Я с невольным восхищением посмотрел на него:

– О'кей. И?

– Ну… взять бы для примера тебя самого. Имеются ли у тебя какие-нибудь вещички, которые составляют как бы часть твоей жизни? Всякое старье, памятные пустяки, которые ты хранишь в запертом ящике? Отдашь ли ты один из них кому попало?

– Не-ет.

Я задумался:

– У-гу, ясно… Но все четыре пункта не убедят членов жюри в том, что он убийца, и я сомневаюсь, чтобы они могли убедить Кремера или окружного прокурора хотя бы задержать голубчика.