Кровь вторая. Орда
Шрифт:
Кайсай опустил взгляд на стоящего прямо перед ним лесовика и придурковато улыбаясь, заглянул в его, на этот раз, почему-то, испуганные круглые глаза.
— Лепша, — с некой нежностью проговорил рыжий, — а я и не знал, что у нежити, тоже кликухи водятся. Ты хоть понимаешь, Лепша, что это будет, может быть, единственный ребёнок, о котором, я точно буду знать, кто его воспитывает. Ты позволишь мне навещать его и баловать подарками?
— А вот это уже мне решать, — с наигранным гонором проговорила Апити, — ишь ты, баловать мне он его собрался.
— Не уж то откажешь? — столь
И тут, вдруг, Апити стала серьёзной и с какой-то торжественностью произнесла, напомнив интонацией чем-то, царицу Райс:
— Если будешь таким, каким ты есть сегодня, наш дом всегда открыт для тебя, — и чуть оттаяв, и улыбнувшись, добавила, — отец.
— А я поменяюсь? — неуверенно и несколько испуганно спросил рыжий, толи, смена её интонации подействовала, толи, памятуя, что Апити не просто баба, а вещая еги-баба, да, ещё при нежити, сила страшная.
— Время меняет всё и всех, Кайсай, — ответила Апити, неожиданно, вообще, поменяв не только тон, но и голос и у Кайсая, не смотря на улыбку, от этого голоса, мурашки побежали по спине и голове.
От неожиданности, он даже рукой опёрся на ствол дуба, ибо его качнуло, а деда лесовика, вообще, как ветром сдуло.
— И только от твоих поступков будет зависеть в какую сторону, — тут она обмякла, улыбнулась несколько по-другому, как бы вспомнив, что-то весёлое, а затем, уже обычным своим голосом, добавила, — ладно, иди своих девок к столу зови, а то уж, извелись все.
От дуба до поля, Кайсай шёл, как в штаны наложил. Он неожиданно понял, что Апити — это не Апити и не Смиляна, и даже, не еги-баба. Он понял, что ничего не понял из того, кто же она такая. Нет, это не просто ведьма, она что-то больше. Ему, тут же вспомнились слова Матёрой Терема, про того местного лешего, что, как она предположила, кого-то сильно испугался. Да, кто же тогда эта баба, которую, даже нежить боится? Размышляя над всем этим и находясь в очередной раз в пришибленном состоянии, Кайсай добрёл до кучки перепуганных дев.
Короткое общение с двумя Матёрыми, быстро привело молодого бердника в чувство. Он оказался между двух огней, притом биполярных. Калли, узнав, что рыжий знаком с этим лешим, накинулась на него с мольбами о личном с ним знакомстве и плюнув на всех, отчаянно тащила Кайсая в лес, проявляя недержание всего на свете и чуть ли не топая ножкой.
Чернявая, похожая на кобылку, в нетерпении колошматившую копытом землю, в своём желании побыстрее познакомиться с нежитью, то и дело цеплялась за руку Кайсая, таща его в лес, уже в приказном тоне требуя бросить тут, эту трусливую дуру.
Золотце же, наоборот, упёрлась, как коза перед крапивой, ни в какую, не желая в этот лес и ногой ступать, а услышав от сестры, что она дура, да, ещё трусливая, кинулась в драку, которую бердник с огромным трудом предотвратил, встав между ними.
Кайсай разрывался, отмахиваясь от назойливости и удерживая одну, и уговаривая, чуть ли не таща волоком, другую. Наконец, Золотце встрепенулась, вырываясь из его рукодомогательств и внезапно для всех, задала вопрос:
— Кайсай, — злобно смотря на лес, проговорила она резко, — а почему Апити голая к нам вышла?
Это
было неожиданно, в первую очередь потому, что все переговоры и уговоры, так или иначе, касались только лешего, а про Апити, как бы и забыли. Рыжий сначала стушевался, не зная, как объяснить и стоит ли, вообще, это делать, но видимо, наконец, и вправду психанув, заявил деве, глядя в её зелёные глазища:— Знаешь, что Золотце, пойди и спроси сама, — прошипел он злобно, — она всегда так ходит. Мне, лично, не говорит, сколько бы я не спрашивал.
С этими словами, он резко развернулся и быстрым шагом двинулся в лес. Калли засеменила следом. Золотце постояла, набычившись какое-то время, а затем, кинулась догонять.
У дуба Апити не было. На хорошо известной поляне, избушки тоже не было. Кайсай остановился. Огляделся и отойдя чуть в сторону, уселся на поваленное дерево.
— Ты что уселся? — накинулась на него неугомонная Калли, с опаской озираясь по сторонам, — куда идти-то?
— Пришли уже, — буркнул Кайсай и отвернулся, всматриваясь в чащу леса.
Девы обе вытянули шеи в том направлении, куда он смотрел. Голос Апити раздался с другой стороны, как и ожидал Кайсай.
— Кайсай, красавчик ты мой, — ласково защебетала еги-баба, — ну, что ж ты девок там мусолишь, к столу не зовёшь?
Все трое резко повернулись на голос и замерли. Избушка стояла на прежнем месте. Голая Апити, эдак скрестив ножки, прибирала что-то на своей голове, производя непонятные, быстрые движения пальцами. Не то, пере заплетала свои волосы на затылке, не то, блох ловила.
В лучах солнца, она была обворожительна. «Интересно», — подумал Кайсай, — «как ей удаётся сохранять своё тело белоснежным, постоянно расхаживая голой под солнцем?» Тут его размышления прервала самым беспардонным образом чернявая:
— А где леший? — спросила она рыжего шёпотом, наклоняясь к самому уху.
Кайсай тяжело вздохнул, как бы говоря «как ты меня уже достала» и повернувшись в лево, даже не осознав, что угадал, обратился к стоящему чуть поодаль, щупленькому дедку:
— Дед, — простонал он мученически, — поговори с ней, а то она меня уже замучила, познакомь, да, познакомь.
— Не хочу, — буркнул дед, почему-то скорчив морду недовольного и обиженного ребёнка.
Калли, похоже, даже не слышала лешего. Она, как загипнотизированная, с широко открытыми глазами и ртом, не мигая уставилась на лесовика.
— Леший! — наконец прошептала чернявая восторженно, — настоящий!
Дед исподлобья зыркнул не неё и тут же поделился с Кайсаем своими впечатлениями:
— Она мне не нравится.
Бердник, хотел было тоже сказать, что-то в этом роде, но лишь развёл руки в сторону. Звучный, повелительный голос Апити, враз расставил всех по местам, вернее рассадил.
— Ну, я что, сорок раз стол накрывать буду! Ну ка, быстро все расселись.
От такого Кайсай, аж подскочил с дерева и чуть ли не бегом поспешил показывать всем пример. Только подойдя к Апити и расплываясь в улыбке, рыжий обратил внимание, что возле избы, действительно стоит стол, которого раньше у еги-бабы не было, и это произведение резного искусства по дереву, ломилось от яств.