Кровавая свадьба

— Да так… — Он закрыл тетрадь и бросил в стол, потянулся, хрустнув костями. — Катаю план на неделю, чтобы не забыть. Я закончил.

— В обычную тетрадь? Я подарю тебе ежедневник, делать записи в обычной тетради несолидно. — Белла сервировала стол, разложила салфетки, достала бокалы для вина, не забыла о свечах. — Чем еще будешь заниматься?

— Хочу посмотреть свадьбу.

— Опять? Ты беспокоишь меня. Не больно видеть отца живым?

— Напротив. Он меня вдохновляет на великие дела. Нет, правда, не могу же я стать хуже! Предлагаю и тебе посмотреть запись Михасика. Обхохочешься.

— Что ж, раз больше нам нечем заняться… — кокетливо протянула Белла.

— Нам всегда есть чем заняться, но потом. Ты только взгляни, там такое…

Белла налила вина, а Герман вставил кассету в видеомагнитофон. Кстати, он опять забыл вернуть компактные кассеты с камерой, с которых сделал копии. Герман удобно устроился в кресле, отхлебнул вина и забубнил:

— Так, акт бракосочетания проскакиваем, это неинтересно… Предупреждаю, комментарии — жуть… Ну, ты с Михасиком неплохо знакома.

На экране толпа у ресторана встречает молодых. Подъезжает вереница убранных лентами и цветами машин. Толпа стала больше, в кадре головы и спины. Неповторимый голос Михасика:

— Ну, бля, рассоситесь! Че снимать я должен? Котлы ваши? Не, ну че, пацаны?.. Болт! Кончай базар, в натуре! Распихай там… Ага, так…

Такой же, а-ля Михасик, Болт бесцеремонно расталкивает всех. Мужчина протестует против хамства, но он не из шишек, с ним не считается Михасик:

— Хавальник закрой и отвали. Ну, народ! Дай снять, мать твою!

В объективе Марат и Света, их встречает Галина Федоровна на пороге ресторана с хлебом и солью, толкает заученную речь тоном клинической оптимистки. Белла со смешком сказала, пригубив бокал:

— Еще чуть-чуть — и мама Марата взлетит.

— Смотри, а вот ты, Белла.

Гости ринулись занимать места, в хвосте плетется Белла в сиреневом тумане одежд, сняла с плеча такого же колера довольно большую мягкую сумку, опустила туда руку. На подругу налетела Зоя, которую, в свою очередь, толкнул муж, гаркнув (надо полагать, шутливо) ей в ухо. Обе вскрикнули, у Беллы выпала сумочка. По ступеням рассыпались косметические принадлежности. Зоя давай ругать мужа, а Белла сбежала вниз, торопливо начала поднимать вещи. Молоденький мент — тот самый, предложивший Герману помощь, когда он выяснял отношения с Ритой, — помог собрать флаконы и прочие женские штучки. Белла со злостью налетела на него:

— Оставь, я сама.

А на заднем плане Михасик с женой скалит зубы, обнимая благоверную. Он поднял вверх руки, мол, вот он я, какой красавец-удалец! Их-то и снимал Болт, просивший поменять позы, Белла попала в кадр случайно. Грубо вырвав у мента некий предмет, она спохватилась, ибо тот обидчиво поджал губы и хлопал глазами, дескать, не понял, что я плохого сделал. Белла, сжав его руки, пропела:

— Ой, простите, я не хотела вас обидеть, так получилось. Я расстроилась, пудреница разбилась… Вы не сердитесь?

У него был еще один предмет, похожий на дезодорант… Забирая его, Белла поцеловала паренька в щечку, потом поднялась к друзьям, обернулась и помахала юноше. Околдованный мент проводил ее мечтательным взором, как нечто недосягаемое.

— А ты натуральная ведьма. Глянь-ка, — Герман вернул несколько кадров, — паря спекся. Не слишком ли расшаркалась перед сопляком? Белла! Ты слышишь?

— А? — очнулась она. — Что ты сказал?

— Говорю, не стоило так расшаркиваться перед сопляком.

— Перед каким сопляком? — не поняла она.

— Ты что, не смотрела? Перед ним… Все, дальше поехало. Вернуть запись?

— Не стоит. — Она пересела к нему на колени. — Просто я вежливая.

— Смотри, смотри! Дальше сплошная умора.

Камера поползла под столом, запечатлевая ноги гостей, а впереди объектива задница, которая сдвинулась в сторону, из-за нее выглянула хитрющая рожа Михасика. Он начал трогать женщин за коленки, раздался писк. Два идиота затряслись от хохота вместе с камерой. Михасик снова повернулся к объективу, приложил палец к губам, видно, что набрался он здорово. Темновато, конечно, но разобрать нетрудно, с каким неописуемым восторгом и азартом приподнял он длинную юбку и запустил лапу между ног. Женские коленки резко сжались, под столом появилась очаровательная головка, перекошенная злобой:

— Мишка! Ты совсем долбанутый? Отцепись, сказала! Козел паршивый! Жену лапай!

Михасик и Болт закатились со смеху. Картинка сменилась. Сцена в сортире. Писсуар. И два члена над ним, из которых льются струйки.

— Фу! — брезгливо сморщилась Белла. — Свои достоинства, что ли, снимали?

— А то чьи же! — затрясся от смеха Герман.

— Мишенька был быдлом, им и подохнет. Всему же предел есть!

— Такое можно сотворить при полной потере памяти. А ржут как!

Далее. Камера запрыгала вверх-вниз, из стороны в сторону. Голос Михасика:

— Болт! Фейр… верк пшли с-сымем. Все побежали… Ща как начнут стрелять… А, ты спишь? Ща и тебя сыму. Стреляют! — заорал Михасик в ухо другу.

В самом деле послышались первые залпы фейерверка. Морда Болта на столе среди рюмок и тарелок. При слове «стреляют» морда приподнялась, приоткрылись соловые глазоньки:

— Где стреляют? Я тоже… стрелять… Где? (Камера наклонилась к полу; надо полагать, Михасик опустил ее вниз.) Точно, стреляют… Ща как встану, бля… (Камера заходила ходуном.) О, падла… не того я… Миха, пшли вмес-сте?

Камера пошла, шатаясь. В кадре ноги, которые бегут и идут в одну сторону, женские и мужские ноги спешат на фейерверк, выбегают из дверей. В одну, правда, ноги заходят… Наружные двери ресторана. Камера стукнулась о них. Женский визг. Михасик:

— Сымай меня на небе!

Камера прыгнула в чьи-то руки. Рожа Михасика на фоне фейерверка, камера упала на него. Голос Михасика:

— Ты че, мудак, ваще? Разобьешь! Дай сюда. Я за нее отвалил…

Все, пошла рябь. Герман сидел без движений, глядя на экран, будто там продолжалось действо. Белла взяла из его руки пульт, выключила и сказала:

— Кино закончилось. Герман, проснись.

— Забавно, правда? — задумчиво произнес он.

— Что же там забавного? Сплошная мерзость. — Она обняла его за шею, коснулась носиком носа. — Лучше смотри на меня, мне это больше нравится.

— На тебя долго смотреть нельзя, хочется съесть! — Он перегнул ее через подлокотник, рыча и развязывая халатик.

— Ай, мне неудобно, сумасшедший!

Герман поднял Беллу… черт, ну и тяжелая! Собственно, при таких пышных формах весить пятьдесят кагэ невозможно. Донес, не уронив мужского достоинства, до кровати. О, Белла! Заводная, чудный, пушистенький котенок, а в пик страсти дьяволица…