Кроваво-красный

 — Терис, — голос Спикера, донесшийся из темноты, оживил старый, ставший уже инстинктом страх перед теми, на кого она работала и кому должна была подчиняться, заставил развернуться и пойти на зов. Позади скрипнула дверь, отрезая Корнелия от внешнего мира, но она не обернулась. Нельзя, ей пора уходить, как и всем, кто затаился за стенами, прячась от того, что должно было прийти.

 Мыслей не было, только тревога и страх, в тишине подземелья кричавшие ей о том, что темнота может быть не только другом, как бывало в ее жизни раньше. Темнота может быть живой, зрячей и смертоносной, сегодня это понимание въелось в разум навсегда, клеймом выжигая простое понимание: то, что называлось Пустотой, есть, и иногда оттуда приходит что-то…

 — Заходи, — Люсьен Лашанс указал ей на приоткрытую дверь, вырывая из плена мрачных мыслей.

 Одно из многочисленных помещений того, что было когда-то подземельями форта, а в последние сотни лет служило убежищем для убийц. Пустое, не считая старых ящиков и стола с тремя стульями, но самое главное — освещенное парой факелов на стенах, загнавшими темноту в самые дальние углы.

 — Можешь сесть.

 Терис сползла на ближайший ящик, вздрогнув от звука закрывшейся двери, после которого ненадолго воцарилась тишина, давшая волю наполненным страхом мыслям. Еще недавно она почти ждала встречи с начальством, теперь же радость обернулась цепенящим ужасом, душащим многочисленные вопросы, которые очень хотелось задать.

 — Расскажи про последнее задание, — Лашанс сел за стол, и его тон прозвучал до неестественного буднично, как будто бы за стеной не замерло все убежище в ожидании прихода посланца Ситиса. Или его самого, приходящего карать непокорных?

 — Фэлиан мертв, — Терис изучала взглядом пол, изо всех сил напрягая слух, — Умер от передозировки, стража не будет это расследовать.

 — Тебя кто-то видел?

 Торонир. Свидетель, но молчаливый, как и все мертвецы. Или его смерть — нарушение условий контракта? Терис поймала себя на мысли, что сейчас это трогает ее меньше всего, как и то, будет ли ей что-то за подобную неосторожность.

 — Был еще один эльф. Тоже наркоман. Они…общались, и я передала скуму через него, — бесцветным голосом отрапортовала она, — Он тоже мертв. Его смерть тоже никого не удивила, это случилось бы скоро при его образе жизни.

 — Молодец, — спокойствие тона противоречило гнетущей тишине убежища, взрывая хрупкое самообладание.

 — Корнелий ведь невиновен, вы знаете, — Терис подняла взгляд на Лашанса прежде, чем он сказал еще что-то, и заглянула в глаза, забыв про иерархию и пытаясь выцарапать из них правду.

 — Знаю, — ответ, вопреки смутным ожиданиям, она получила без промедления, и это поставило в тупик, убив краткое бесстрашие. Спикер смотрел на нее без ожидаемого гнева, но она чувствовала, что грань между ним и подобным спокойствием слишком тонка, чтобы бросаться словами, близкими к обвинению.

 — Это единственная причина, по которой его еще не казнили.

 — Я не понимаю…

 — Тебе и не надо понимать. Запомни одну вещь: Ярость Ситиса — не всегда смерть. Он может выжить, и тогда обвинения будут сняты.

 «Не опозорь Мать Ночи… Не убей… Не предай…» — условия, только условия, влекущие за собой гнев божества, и ни слова про суд Черной Руки.

 — Но кто выбирает? Почему Ярость Ситиса приходит? И кто…

 — Слишком много вопросов, Терис, — в лишенном злости взгляде читалось предостережение, и полукровка умолкла, не рискуя испытывать судьбу еще раз.

 Там, за пределами убежища, творилось нечто, о чем ей знать нельзя. Черная Рука — правящий совет, и, как она уже уяснила со слов Альги и после встречи с Аркуэн, не все там было так легко, как здесь. Хотя обозначение «легко» плохо подходило под то, что происходило в нем сейчас.

 Терис села, обхватив колени, и долго смотрела в пол, считая затянувшиеся минуты. Взгляд безотчетно пополз на Лашанса, неподвижными зрачками впившимися в какой-то лист бумаги, задержался на его правой руке, на фоне черной робы вспыхнувшей вдруг белизной охвативших запястье бинтов.

 — Вас ранили?.. — вопрос сорвался сам, прорезав тишину нотками беспокойства и некоторого удивления — до этого в глубине души жила до странного крепкая убежденность, что Спикер неуязвим.

 — Не сильно, — коротко брошенный ответ выдал нечто вроде досады, как и дрогнувшая в попытке натянуть рукав рука, в последний момент потянувшаяся к стоявшей у ножки стула сумке, — Лови.

 Терис вскинула руку, ловя брошенное яблоко — такое же, как в прошлый раз, большое и красное. Вкусное, как подсказывала память, только есть сейчас совершенно не хотелось.

 — Спасибо, — она держала его, стараясь увлечься отблеском огня на алом боку яблока, чтобы отрешиться от происходящего. Отвлечься и не задавать больше вопросов — это от нее и требовалось в ближайшие минуты или часы. Сидеть тихо. Не злить, не лезть туда, куда не просят. И, наверное, желательно молчать — яблоко не самый тонкий намек, которым можно было изъяснить это требование.

 Тихо. Тишина расползлась по подземельям, затопила, слившись с тенями, но здесь, где горят огни, не так страшно. И присутствие Спикера не дает бессильно разрыдаться, трясясь от сотен страхов и умирая от неведения, и за это убийца начинала чувствовать благодарность, как и за то, за что уже благодарил его Корнелий. Ярость Ситиса — не миф, она реальна и осязаема, но еще не знаменует собой конец. Испытание? Наверное, так и есть, было все время, когда существовало Братство, и Корнелий не первый…

 И сколько оставалось выживших из тех, к кому являлась Ярость?

 Крик, донесшийся издалека, пробившийся сквозь стены и пронзивший насквозь, был ответом, от которого замерло сердце, перехватило дыхание, а перед помутившимся взглядом блики факелов ярко расцвели на выпавшем из рук и покатившемся по серому камню плит яблоке.

Глава 35

Сумрак в коридоре — нетронутый светом факелов, горевших далеко впереди, но прозрачный, позволяющий различать очертания приоткрытой двери в комнату Корнелия, где сгущалась темнота. Черная и густая, как смола, разлившаяся по полу...

 Еще шаг — и напряженное зрение уловило тусклый отблеск, от которого перехватывало дыхание, и ноги вдруг разом примерзли к полу, а тело, шатнувшись, оперлось рукой о шершавый камень стены.

 Темное и вязкое, лужей разлитое на полу — не темнота, не игра теней.

 Терис хотела крикнуть, но крик застыл в горле, лишая дыхания и заставляя глубоко втянуть воздух. Холодный, пропитанный тяжелым запахом крови и смерти.

 Острый железный запах и ползущее к ногам темное пятно — немой ответ на вопрос, после которого осталась только пустота, лишающая возможности шевельнуться. Еще мгновение назад можно было на что-то надеяться, куда-то бежать и уповать на милосердие Девятерых, сберегая отголоски чужой веры, а теперь — стоять, вдыхая запах крови, и смотреть, как разливается темное пятно, блестя на камнях.