Кровавый Король

– Не стоит, капитан, – обращается к нему Видар, поймав на себе странные взгляды. – Мы идём туда, где чины не играют роли, – объясняется он. – Поднимайтесь!

Себастьян молниеносно подрывается с пола под пристальными взглядами королевской четы.

– С этой минуты, я – Видар.

– Баш, Ваше Высочест…во Видар, – глубокий баритон поражает принца.

С такими данными он мог выбрать для себя карьеру барда, не меньше. Более того, добился бы в ремесле невиданных успехов, но он стоял напротив с военной выправкой, уложив запястье на гарду меча, облачённый в зелёно-белый мундир.

– Видар, – шёпот матери долетает до принца, забираясь глубоко под кожу. – Поклянись, что вернёшься, мой мальчик, – тихо просит она.

В уголках глаз мерцают слёзы. Вторая разлука с сыном давалась тяжелее первой.

– Клянусь, матушка, – Видар дёргает уголками губ, опускаясь перед королевой на одно колено.

Спустя мгновение он чувствует прикосновение мягкой ладони к своей голове.

ГЛАВА 5

Малварма, Пятая Тэрра, наши дни

Соболиная шерсть нежно щекочет фарфоровую кожу щёк. Эсфирь каждый раз недовольно дёргает щекой, дабы избавиться от назойливых ощущений. Всё без толку. Ещё немного, и она спалит эту накидку прямо на себе к демоновой матери!

Она в очередной раз убирает длинными тонкими пальцами мех, нервно приглаживая его. Раздражённый выдох слетает с губ.

Несмотря на то, что она вернулась с Пандемониума уже как год, всё никак не могла заново приучиться к тёплому меху, множеству одежд и самому настоящему смертельному холоду.

Эсфирь проводит ладонью по балюстраде, улыбаясь уголком губы. Когда-то, совсем давно, она и её братья сидели здесь, наслаждаясь полярным сиянием. Втроём. Сейчас же – Паскаль наверняка охмурял очередную фрейлину в коридорах дворца, а Брайтон, скорее всего, занимался государственными делами, запершись в своём кабинете. Даже полярное сияние нашло себе парочку дел поважнее, оставив чёрному небу слабое мерцание.

Больше всего она хотела оказаться в детстве, хотя бы на минуту.

– Принцесса Эсфирь, – глубокий грудной баритон заставляет её надменно обернуться в сторону говорящего. – Так и знал, что Вы тут.

«Принцесса Эсфирь» – только два существа во всех мыслимых мирах продолжали так называть её по сей день – Брайтон и Паскаль. Сейчас голос принадлежал малварскому королю Брайтону Килиану Бэриморту.

– Ты же знаешь, Ваше Величество, как меня принято называть, – кривит губы в ухмылке, сверкая разноцветными хитрыми глазами.

Ледяной ветер путается в волосах, слегка раздувая их. О, как только её не прозвал родной народ! От страха ли или все поедающего внутренности ужаса, но ни у кого язык не поворачивался произнести безобидное – «Принцесса Эсфирь». От принцессы остался лишь демонический облик и королевское величие.

Пандемониум наделил могуществом. Могущество принесло с собой вечную войну за него и огромную ответственность за ту силу, которой Эсфирь была одарена.

Поначалу маржаны при виде неё полушепотом бросали трепещущее – «Поцелованная Смертью». Затем, леденящее кровь – «Верховная Тринадцати Воронов». Следующим этапом становилось – «Советница Кровавого Короля».

И горе тому, к кому в гости летели тринадцать чёрных, как смоль, птиц. А летали к недоброжелателям за зерном они довольно часто.

– А ты, в свою очередь, знаешь, как принято общаться с Королями Тэрр, – горделиво произносит старший брат в ответ.

И Брайтон не понаслышке знал, как его младшая сестра обходилась со всеми высокопоставленными чинами: надменно, с пошлыми улыбками и язвительными шутками. Чего уж там! Он сам стал жертвой очаровательных глаз с тех самых пор, как она вернулась из Пандемониума.

Каждый раз, совершенно внезапно для него и с выверенной точностью для неё, она врывалась в королевские покои брата на пару с Паскалем, заставляла прибегнуть самого короля Малвармы к мороку, чтобы хорошенько оторваться в какой-нибудь ночной таверне. И Брайтон поддавался на уговоры родных, бросал все дела на Советницу Равелию и жену Адель, ссылаясь на головную боль, а затем «исчезал».

– Зачем искал меня?

Эсфирь отворачивается от брата, наблюдая за далёкими слабыми огнями малварского города.

– Испугался, что ты исчезнешь, так и не попрощавшись, – признаётся Брайтон.

– Разве я смогу так поступить с вами?

В глазах Эсфирь мелькает нездоровый огонёк. Конечно, она могла бы. В Пандемониуме часто так делала, сбегая от надоедливых «ухажёров». Только вот здесь была её семья, вернее – остатки.

– Я не хочу снова терять тебя, – поджимает губы Брайтон. – Давай, я наведу морок? Я буду каждый раз подпитывать его. Они будут думать, что ты там… Останься дома…

– Во-первых, у меня нет дома. Во-вторых, ты же не хочешь войны с Халльфэйром? Тем более, что вы не так давно установили с ними дипломатические отношения после Холодной войны, а пыл этого долбанного альва наконец-то усмирился. Второй раз он прощения у Малвармы просить не будет.

«Долбанный альв» – именно так она обычно называла Короля Первой Тэрры – Видара Рихарда. С течением времени к нему прилипло много званий: Чёрный Инквизитор, Поцелованный Смертью, Князь Смерти, Истинный Альв, Кровавый Король и «долбанный альв» замыкало сей скромный список.

Эсфирь видела его всего один раз, мельком, когда тот приезжал с третьим визитом к королю Брайтону. Она тогда только вернулась из Пандемониума – в глазах ещё тлел отпечаток пекла, а острый язык работал на автомате. Если бы не Паскаль, появившийся в тот вечер так вовремя, на долбанного альва обязательно бы упала люстра с её остро-ледяным декором, только за то, что тот окинул младшую Бэриморт презрительным взглядом, будто увидел на своём лощёном жакете грязь. Он не знал, что она – Верховная, но зато мог прочувствовать сполна на своей аристократичной шкурке.

– Не хочу, Эффи-Лу, – хмыкает Брайтон. За детскую кличку он получает гневный взгляд. – Не смотри так на меня. Я не хочу с ними войны, но ещё больше – я не хочу терять тебя.

– Ты не потеряешь, – Эсфирь слабо улыбается. Сама не верит своему утверждению. С её характером в пору сказать: «Примотай меня, пожалуйста, цепями покрепче к той толстенной железной трубе, и тогда, может быть, со мной ничего не приключится». – Тем более, по воле Всадников, я назначена именно ему.

– Вот счастье-то! – фыркает откуда-то сбоку мужской голос.