Кровавый пир. За чьи грехи?

— Ныне еще тысячи три прибавилось, — говорил Ус. — Силы у нас — ух! Пока до Москвы дойдем, сто тысяч будет!

— Ну уж? — усомнился Фролка.

— Верно! Ты считай — мордвы сколько, чувашей, опять татарва из-под Казани. Что мухи на мед, все идут!

Василий пристроился в углу и под их говор заснул тяжелым сном.

Виделись во сне ему убитые, видел он опять стрельца с ножом, мамку, исступленно вопиющую… Стенька Разин махал саблею и кричал: "Всех бейте!" Василий бросился на старика, а в это время Наташа вдруг встала бледная, с расширенными глазами и кричит: "Не губи его, меня потеряешь! Его бей!" — и указывала ему на Разина, а Разин, скаля белые, острые зубы, отвечал: "Меня сабля не берет, пуля не трогает. Режь, Василий, и свою лебедку!" А потом вдруг обратился в ясного, светлого воина. "Я князь Прилуков! И тебе смерть! А Наташа моя! Моя!" — закричал Василий и проснулся. Утренний свет пробивался в рубку. Есаулы вставали и вылезали из-под низких дверей.

— Подымайся! — говорил Василию Фролка. — Брат в город едет. Нас уже кликал!

Василий поспешно вскочил и, чтобы отогнать впечатление сна, быстро вылез на палубу. Яркое солнце уже играло на воде.

V

— Здравствуй, батюшка Степан Тимофеевич, — громко кричали астраханцы и бежали толпою за Стенькою Разиным, когда он на другое утро въезжал в город, окруженный своими есаулами, с Фролкою и Васильем подле себя.

— Здравствуйте, детки! Здорово, ребятушки! — говорил весело Стенька и, выехав на площадь, остановил коня и поднял руку. Толпа сразу замолкла. — Говорили вам вчерась мои есаулы про славное казачество! — заговорил Стенька. — Ну вот, так все вы теперь казаки будете. Идите в поле, и там я присягу возьму с вас!

— В поле, в поле! — закричали вокруг, и толпа бросилась бежать к городским воротам.

Площадь опустела. Стенька Разин оглянулся.

У раската грудою лежали трупы: лдни были с отсеченными головами, другие с разбитым черепом, третьи просто удушенные. Казалось, все они намокли в крови, потому что вокруг них была топкая кровавая грязь. То тут, то там валялись руки и ноги…

— Закажи яму вырыть, — сказал Стенька Шелудяку, — да всех их туда. А то смердеть дюже станут!

— Где яму-то копать?

— Яму? А ну, тут Троицкий монастырь есть. Пусть братья и постараются. Много? — спросил он, указывая на трупы.

— А вчерась считано четыреста. Да опосля приводили.

— Ладно! Так им и надо, псам! Иваша, — обратился он к Терскому, — тащи на поле попов-то! Пусть с книгой придут да крестом. А мы поедем!

Он тронул коня.

— Дорогу атаману! — закричали в толпе, едва он показался из ворот, и толпа разом раздвинулась на две стороны.

— Ну, детки, — сказал Стенька, не сходя с коня, — сейчас попы придут. Станете крест целовать на честной службе. Богом поклянетесь стоять за великого государя да за меня, Степана Тимофеевича, атамана Разина, да за честное казачество. Богом поклянусь вам и войску честно служить, изменников выводить!

— Дорогу, дорогу! — раздались возгласы. Толпа снова расступилась. Впереди ехал Ивашка Терской, сзади него шло восемь священников в оборванных рясах, с растрепанными волосами, и их окружали казаки с плетьми.

— Едва повытаскал, — сказал Терской, подъезжая к атаману. — В чуланы, в подвалы попрятались, что кроты! А кресты из церквей взяли. Вот!

Терской опустил руку за голенище сапога и вынул оттуда три напрестольных креста и поднес их атаману. Толпа безмолвно стояла в ожидании церемонии.

— Ну, три попа, берите кресты и держите! — крикнул на священников Стенька. — А вы чередом целовать крест станете, а потом мне кланяться. Ну!

Но священники стояли неподвижно, опустив головы.

— Ах вы, длинноволосые! — закричал Васька Ус. — Али не слышите, что батюшка вам приказывает? Ну, ты! Иди! — он схватил одного старика за плечо и с силою толкнул к атаману.

Стенька протянул ему крест, но старик вдруг выпрямился, глаза его сверкнули, бледное лицо залил румянец.

— Не оскверняй святого креста, богоотступник! — громко сказал он. — Поругатель святыни, антихрист! Братия! — закричал он народу. — Образумьтесь. Се не человек, а дьявол во образе человека!

— Голову его, голову! — завопил в ярости очнувшийся от изумления Разин.

— И сказано в Писании, — кричал священник, — придут дни и…

Толпа охнула. Сабля Уса сверкнула на солнце как молния, и отрубленная голова священника упала на грудь, вися на окровавленной коже. Тело упало на землю, и кровь пошла широкой струею. Толпа в страхе отодвинулась.

Стенька дрожал от гнева, и глаза его метали искры.

— Иди ты! — сказал он молодому священнику. Тот выступил и твердо ответил:

— Богу служу, а не дьяволу!

— Ну, ну! — заревел Стенька. — Ой, казаче, отсеките ему руку одну да ногу одну! Пусть другие поглядят на свово батьку! Ну!

Страшное приказание было исполнено мгновенно. Истекая кровью, священник лежал на земле рядом с отсеченными рукою и ногою.

Стоявшие близко слышали, как он молился, и невольно крестились.

— Ты! — показал Разин на следующего.

— Невместно и мне свой сан порочить! — ответил третий.

— Ин! — сказал Стенька. Лицо его окаменело в зверском выражении. — Вы ему, казаче, две руки отрубите, а тому, четвертому, две ноги! Так вот! А вы будете крест держать? — спросил он угрюмо у оставшихся.

— Смилуйся! — воскликнул устрашенный молодой священник.

— То-то! Ну, иди, держи крест, — сказал Стенька, протягивая ему крест, — и вы!

Священники подошли и взяли кресты в руки.

— Ну, детки, подходите на целование! — обратился Степан к толпе.

Народ дрогнул и длинной лентою потянулся мимо атамана. Каждый, крестясь, целовал крест, кланялся Разину и отходил в сторону.

Священники стояли бледные, дрожащие от ужаса и держали кресты перед собою, стараясь не видеть страшных трупов своих собратий, залитых кровью. Народ испуганно косился на мучеников, а Стенька Разин, страшный, как карающая судьба, как неведомый антихрист, недвижно сидел на коне.

Часа четыре длилась церемония присяги. Наконец она кончилась, и Стенька облегченно вздохнул.

— Ну, други, вот вы и казаки стали! Нет над вами воевод и бояр. Сами себе вольные! — сказал он. — Разделитесь вы теперь на тысячи, и будут у вас от вас тысячники, а каждая тысяча на сотни, и у сотни свой сотник будет, а сотни на десятки с десятским. Правиться все кругом радою будете. Как што, сверитесь и думайте сообща. А для порядку вам атаманом вот он будет! — Стенька указал на Ваську Уса. — А его есаулами — вот они! — он указал на Федьку Шелудяка и Ивашку Терского. — Им во всем верьте! А теперя выберите тысячников да посылайте их в городок. Дуванить добро станем!

— Многая лета Степану Тимофеевичу! — заревела обрадованная толпа.

— А, испить теперь! — сказал уже весело Стенька и, ударив лошадь, погнал ее в город.

При самом въезде у ворот стояло кружало. Длинная изба с широким навесом, под которым стояли столы и лавки. Вокруг росли тенистые тополи и ветвистые липы.

— Ой, славно! — сказал, осаживая коня, Степан. — Ивашко! — крикнул он Волдырю. — Ну ее, приказную избу! Давай тут пить! Раздобудьте, братья, горилки!

Он слез с коня и сел на лавку. Казаки скрылись и через минуту выкатили бочку.