Кровавый закон
Шрифт:
Коридор освещался только одним факелом, но на этот факт девушка уже как-то перестала обращать внимание. Одним и одним. Несколько факелов было лишь в двух коридорах: «лапочек» и Ринслера. Правда, к комнате Хозяина она никогда не приближалась и поэтому точно сказать не могла, сколько света там.
Олиф приоткрыла широкую дверь и заглянула внутрь. Внутри, как обычно, царил шум и гам; в чем в чем, а в способности поговорить в любую свободную секунду этим женщинам нет равных.
Девушка быстро дошла до своей койки, забралась наверх под скрипучее сопровождение ступенек, и уткнулась
Бедный Кнут. Жена, ребенок. Может, Олиф была несправедлива к нему? Не каждый сможет выдержать такую боль. Сама она смогла лишь благодаря своим сестрам и братику. Кто бы о них позаботился, если бы ей тогда не хватило сил справиться? Поэтому она держалась. А теперь Марика достаточно повзрослела, чтобы взвалить весь этот груз на себя.
Олиф не хотела этого, видят Берегини, не хотела. Но от Судьбы не убежишь. Может, оно и к лучшему? Какое будущее ждало бы ее там, за Завесой? А так все произойдет гораздо быстрее.
— Эй, Олиф, — окликнули ее снизу.
— Да? — свесилась девушка.
Фрида похлопала рукой по спальнику.
— Спустись ненадолго.
Она быстро слезла и устроилась рядом.
— Вот, держи, это твоя порция. — Женщина протянула ей тарелку с кашей.
— Я все пропустила, да?
— Да.
Олиф схватила миску, ложу и принялась жадно черпать овсянку, запихивая ее в рот. Она не ела слишком долго, организм не смог принять в себя пищу так быстро и неожиданно, да еще и в таких количествах, поэтому девушку не на шутку замутило.
— Тошнит, — выдавила она.
— Остановись. — Фрида забрала тарелку. — Переведи дух. Твой желудок слишком долго не видел ничего кроме слюны. Пусть он привыкнет.
Олиф приложила руку к животу и начала глубоко вдыхать воздух. Отлично, если ее стошнит, то есть вообще не имеет смысла — все равно все выйдет наружу.
Приступ понемногу закончился, и когда каша перестала подкатывать к горлу, Фрида начала кормить девушку с ложечки, как маленькую. Этот факт почему-то раздражал больше всего. С детства это она кормила всех своих мелких с ложечки, но никто и никогда — ее. И тут вдруг, шестнадцать лет, а с ней, как с ребенком.
Женщина черпала ложкой по чуть-чуть, чтобы желудок снова не взбунтовался.
— Ты чего такая расстроенная? — поинтересовалась та, когда овсянка кончилась.
— Да я… ничего.
— Давай, рассказывай. Опять какую-нибудь глупость сделала?
Олиф стыдливо кивнула. Ну да, нетрудно было догадаться.
— И что же?
— Я… я… спросила у Кнута про его жену.
— Да уж, и впрямь глупость.
— Ну я же не знала!
— А с чего ты вообще затронула эту тему? — удивилась Фрида.
— Да просто… я хотела его разговорить.
— Вот и разговорила.
Олиф стало зло и обидно. Женщина словно специально сыпала соль на раны.
— А они умерли, да? — спустя некоторое время все же решилась спросить девушка.
— Да… глупая была смерть.
— А как они… умерли?
— Песчаники, — сказала, как отрезала, Фрида.
— Песчаники? Убили своих же змей?
— А чему ты удивляешься? Тут и не такое бывает.
Что тут бывает еще, Олиф не горела желанием уточнять.
— Но
за что?! — Все-таки для нее это было равносильно тому, как она бы убила собственную собаку. Немыслимо.— На них не хватило Брони.
— И все?! Из-за этого?!
— У тебя такое лицо, как будто ты только что узнала, что земля круглая.
— Но просто… это же абсурдно!
— Я и говорю: глупая смерть.
Олиф замолчала. Убить семью из-за какой-то Брони. В памяти почему-то всплыли Изгнанники, что смогли вернуться в Чернь. Одного из них убил мужик лишь из-за того, что тот прошелся рядом с его дочерью. Глупость, абсурдность и… жестокая правда.
С каждым прожитым мигом девушка все больше убеждалась в том, что все обитатели подземного лабиринта абсолютно чокнутые и неуравновешенные.
— Олиф, а ты еще носишь тот ключ, что подарил тебе старик из тюрьмы?
Она непроизвольно дотронулась до вещицы, неизменно висевшей у нее на шее.
— Да.
— Хорошо. Не снимай ее.
— Я не снимаю, — заверила женщину Олиф.
— Кстати, тебе уже пора к Ринслеру.
— Что? — опешила девушка.
— Время. — Фрида кивнула на стеклянную баночку с двумя секторами: из верхнего сыпался песок в нижний. — Солнце уже зашло.
— Так вы по этой вещице определяете время? — удивилась она.
— Да. Иди скорее.
Олиф кивнула. Если бы хоть кто-то знал, как ей не хотелось видеть этого человека. Стоило только представить его образ в голове, как внутри все переворачивалось от отвращения.
Она подошла к Песчанику, что стоял на входе.
— Проводите меня, пожалуйста, к Ринслеру.
В его комнате было все так же светло. Мужчина сидел, полуразвалившись в кресле, рядом с ним хлопотала Рэй. Стоило Олиф появиться в проеме, как ее наградили самым презрительным взглядом, на какой только была способна любая ревнующая девушка.
Все-таки Ринслеру тоже досталась неслабо, и эта мысль приятно грела душу. Его кожа вся была в рваных ранах, не глубоких, но наверняка очень неприятных. Рыжая промывала их полотенцем, а затем поливала спиртом, вернее, той самой красной жидкостью, которая стояла у мужчины в серванте, и которую он попеременно отхлебывал прямо из горла.
Олиф злорадно посмотрела на полотенца, испачканные в крови. Все-таки Лекс тоже сумел наподдать этому гаду.
Чем больше Ринслер морщился от боли, тем больше Олиф раздувалась от гордости, словно это она побила его, а не ее давний знакомый.
Девушка не стала спрашивать, что именно от нее требуется, просто начала делать то, что делала всегда: взбивала подушку, затем перину, иногда протирала пыль, наливала вина в бокал, ставила подле кровати, ждала пока мужчина ляжет, тушила свечи и уходила.
Пока она тихо занималась своими делами, то украдкой поглядывала, чем занимаются эти двое. Рэй все так же обрабатывала раны мужчины. Ринслер, прикрыв глаза, о чем-то размышлял. Олиф успела заметить, что руки рыжая не споласкивает, а значит, никакой спирт тут уже не поможет. Девушка хотела честно об этом их предупредить, но потом поняла, что лишь заработает себе лишние пару шишек.