Крутая парочка

— Тот, кем вы меня видите, — ответил он, уперев руки в бока. — Обычный коп в дешевом костюме от Дж. С. Пенни. Я говорю стереотипными фразами, ем дрянную пищу, слишком много пью и курю — хотя сейчас пытаюсь бросить и надеюсь, что мне это удастся. В свободное время я не занимаюсь марафонским бегом, китайской гимнастикой или сочинением опер. Если у меня возникают вопросы, то я их задаю. Многим это не нравится, ну и хрен с ними… Извините за выражение — еще одна дурная привычка, от которой не могу избавиться. Да, к тому же я чертовски упрям.

Сейвард приподняла брови:

— Вы разведены. Я угадала?

— Даже дважды, но это не удержит меня от новых попыток. Под дешевым костюмом бьется сердце безнадежного романтика.

— Разве бывают не безнадежные?

Ковач предпочел не отвечать.

— Поэтому я и хочу помочь Майку, — продолжал он. — Расспрашиваю о его парне и пытаюсь собрать по кусочкам картину, с которой старик мог бы жить дальше. Вы мне в этом поможете?

Сейвард снова задумалась, словно взвешивая все “за” и “против”.

— Энди Фэллон был хорошим следователем, — сказала она наконец. — Он всегда работал усердно — иногда даже слишком.

— Что значит “слишком”?

— То, что работа была для него всем. Он принимал неудачи чересчур близко к сердцу.

— А в последнее время у него были неудачи? Вы имеете в виду дело Кертиса?

Сейвард снова замкнулась.

— Убийца полицейского Кертиса сидит за решеткой, ожидая приговора.

— Да, я знаю. Кажется, его зовут Рональде Верма.

— Раз вы это знаете, вам должно быть известно, что никакого расследования по делу Кертиса больше не ведется.

— Еще бы — когда следователь умер!

— Это дело умерло раньше Энди.

— Кертис жаловался на притеснения?

Сейвард не ответила, и Ковач чувствовал, что его терпение на исходе.

— Слушайте, я ведь могу обратиться к другим геям, которые еще встречаются в нашем управлении. Кертис наверняка жаловался им, прежде чем обратиться в БВД. Но потом я вернусь сюда, а мне кажется, что вы уже достаточно на меня насмотрелись.

— Это верно, — нехотя отозвалась Сейвард. — Полицейский Кертис действительно подал жалобу незадолго до гибели. Поэтому БВД проявило интерес к его убийству. Но все улики указывали только на Верма, и дело закрыли после его признания.

— А на кого именно жаловался Кертис?

— Имена остаются конфиденциальными.

— Я ведь могу сам до них докопаться.

— Вы можете докапываться до всего, что хотите, но не здесь. Дело закрыто, и у меня нет оснований открывать его вновь.

— Почему же Фэллон был так расстроен, если убийца сидит в тюрьме?

— Не знаю. Мне кажется, в последний месяц Энди многое не давало покоя. Вам он, может быть, рассказал бы об этом, но мне — нет. А я не строила догадок. Никто не может залезть другому в душу — слишком много преград.

— Уверен, что уж вы-то можете. — Ковач посмотрел ей в глаза, пытаясь преодолеть “преграды”, но потерпел неудачу. — Вам ведь не привыкать копаться в дерьме. Я тоже уже увяз в нем по колено и перестал обращать внимание на запах.

— В таком случае берите лопату, сержант Ковач, но копайте где-нибудь в другом месте. — Она распахнула дверь. — Я и так сообщила вам куда больше, чем намеревалась.

Ковач медленно направился к двери. Проходя мимо Аманды Сейвард, он остановился достаточно близко, чтобы ощутить тонкий аромат ее духов, увидеть пульсирующую на шее жилку и почувствовать у себя под кожей нечто вроде жужжания электромотора.

— Сомневаюсь в этом, лейтенант, — негромко сказал он. — Спасибо, что уделили мне время.

Глава 10

Ренальдо Верма походил на крысу. Глядя на этого хилого субъекта с физиономией застарелого наркомана, трудно было представить себе, что он мог справиться с каким бы то ни было противником, тем более с полицейским. Однако он был признан виновным в том, что до смерти забил человека бейсбольной битой. За ним числился целый букет преступлений — от сексуальных приставаний к прохожим-мужчинам и торговли наркотиками до кражи со взломом. Разбойное нападение и убийство лишь недавно вошли в его репертуар, но он обнаружил вкус к обоим. Если бы ему удалось избежать ареста, он мог бы постепенно “дослужиться” до серийного убийцы.

Верма самоуверенной походкой вошел в комнату для допросов, занял место напротив Ковача и сразу же потянулся за пачкой сигарет, лежащей на столе. У него были длинные костлявые руки, а поражения кожи, вполне вероятно, являлись признаками СПИДа.

— Я не обязан разговаривать с вами без моего адвоката, — заявил он, пуская дым из ноздрей.

Под его тонким горбатым носом с двумя синяками на переносице виднелись усики, похожие на полоску грязи. Говоря что-то, он раскачивался и изгибался верхней частью туловища, словно прислушивался к звучащей у него в голове танцевальной музыке.

— Ну так зови своего адвоката, — отозвался Ковач, вставая. — Но у меня нет времени на эту чепуху. Когда он сюда доберется, я уже уйду, а счет предъявят тебе.

— Пускай его предъявляют налогоплательщикам! — сказал Верма, втягивая грудь и шевеля костлявыми плечами. — Мне до этого нет дела.

— Да, я вижу, тебе ни до чего нет дела, — кивнул Ковач. — Ты, наверное, собираешься накормить меня тем, что я, по-твоему, хочу услышать, надеясь на сделку. Только уже поздно. Ты уже обеспечил себе место в Сент-Клауде.

— Ну, нет! — уверенно произнес Верма, грозя Ковачу пальцем. — Я не собираюсь в эту средневековую темницу. Мы сговорились с окружным прокурором на Оук-Парк-Хайтс. Там у меня друзья.

Ковач вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги, заглянул в него, хотя это была всего лишь квитанция из химчистки, и спрятал обратно.

— Ну-ну, надейся…

Верма с подозрением прищурился.

— Мы ведь договорились! Дело сделано! Что вы имеете в виду?