Крутень
Шрифт:
– А черт его знает. Давай ещё по стакану, пора идти мне, дел по горло, – пьяно сказал Клим и налил самогона.
– Какие дела, домой идём. Выпил и хватит, пусть молодёжь гуляет. Давай заканчивай, мне ещё скотину убирать надо, – Клава взяла мужа за руку и попыталась поднять с лавки.
Клим встрепенулся, выдернул руку и, выпив стакан, запел.
– Вставай, проклятьем заклеймённый.
Клава снова тряхнула его, да так, что Клим мотнул головой и оборвал песню.
– Вот и вставай, а то я тебя сейчас так заклеймлю, чертям тошно станет.
– Вот видишь, Федя, как оно получается. Жена мужем командует. Упустили мы этот момент, а зря. Равноправие никого ещё
Клим встал и, поддерживаемый женой, вышел. Гулянка продолжилась. Стали расходиться только далеко за полночь. Фёдор с большим трудом залез на печку и тут же заснул, сунув себе под голову старый валенок.
Фёдор сразу сошёлся с сельским активом и поставил себе целью добиться создания коммуны. Он то и дело бегал в город, без конца собирал актив. Не давал покоя никому. Другого пути он для себя не видел.
Кое-как перекусив, Рогозин отправился в сельсовет, прихватив с собой палку, которую привёз с фронта. Её он раздобыл в госпитале в Москве. К ним в палату каким-то образом попал полуживой купец. Положили купца рядом с Фёдором, а рядом поставили эту палку, искусно сделанную из неизвестного дерева с позолоченным набалдашником в виде львиной головы. Очень занимательная была палка. Купец на третий день помер, а палку отдали Фёдору, как особо в ней нуждающемуся. Сегодня он решил обменять палку на муку. Все равно она стояла без дела. Нога зажила, только небольшая хромота пока осталась. В сельсовете сидел один председатель. Он что-то усердно писал, шевеля губами и водя пером по бумаге.
– Здорово, председатель, – поздоровался Фёдор и с размаху сел на стул, – все писульки строчишь?
Председатель Клим Новожилов, то же из бедняков, с досадой глянул на Рогозина и ещё усердней заработал пером.
– Чего пишешь, спрашиваю? – не унимался Фёдор.
Клим остановился, перечитал написанное и со злости бросил ручку на стол.
– Чего под руку орёшь, опять ошибку сделал. Переписывай теперь, – Клим скомкал бумагу и бросил в стоявшее в углу ведро, достал кисет и стал сворачивать папиросу, – Списки составляю. Сверху давят, налог им вынь, да положи, а где я его возьму, все уже собрали. Рассказывай, раз припёрся ни свет, ни заря. Чего там, в волости опять придумали?
– Коммуну создавать придумали. Завтра землемер приедет, будет перемеривать наделы, – сообщил Фёдор, – сегодня собирай собрание бедноты, надо решение выносить и членов утверждать.
Клим, не сводя настороженных глаз с Рогозина, чиркнул спичкой и закурил, пуская клубы дыма. Человек он был не молодой, за пятьдесят уже и в делах никогда не торопился, какие бы они не были. Вопрос о создании коммуны давно уже ставился на заседаниях, но к общему решению так ни разу и не пришли.
– Создать не вещь, а из чего создавать будем? – прищурившись от дыма, спросил председатель, – у тебя, к примеру, окромя козы, да кучи едоков, есть ещё живность? На чем пахать будем и чем? Я уже не спрашиваю, что сеять и где молотить, али молоть. Я тебя спрашиваю, ваше благородие. Твоей палкой что ли?
– Ты не злись, Клим Петрович, не перегибай, – спокойно ответил Фёдор, закрыв позолоченный набалдашник палки рукой, – Скотины у нас и вправду маловато, лошадей и того меньше. В волости обещали помочь, даже насчёт трактора разговор был. А что нам терять? У нас все равно ничего нет, а сообща и помирать легче. Советская власть поможет, обязана помочь. За что мы тогда кровь проливали? Что бы сдохнуть под забором?
Фёдор разозлился. Он вскочил, отбросил стул в сторону и нервно заходил по избе. Клим молча смотрел на него, нещадно
чадя папиросой.– Ты сам подумай, Петрович, – остановился Фёдор и, облокотившись на стол, навис над председателем, – Сейчас мы сами по себе, в том наша слабость и заключается, а вместе мы горы свернём. Вон, на фронте, если бы не создали армию, хрен мы победили бы. А тоже поначалу ничего не было. Одно ружье на пятерых. Коней в бою добывали. Многие тогда не верили, в сторону виляли, а мы и белых разогнали и Антанту опрокинули. Так неужели и с хозяйством не справимся? Ты газеты читаешь. Сколько по Руси наших активистов сгинуло, сколько коммунистов загубили. А все почему? Мало нас, многие по печкам сидят и виляют. Ни нашим, ни вашим. Объединимся в кулак и двинем по врагам советской власти, да так двинем, что только пух полетит. Ни одна сволочь нас тогда не возьмёт. Вбей себе это в башку и держись правильного курса. Это мой тебе совет.
– А ты мне не советуй, молод ещё, – не выдержал Клим, – я может, больше твоего понимаю, да не тороплюсь покуда. Платформы у нас ещё с тобой нет, платформы.
– Какой ещё платформы, – выпрямился Фёдор, – я тебе русским языком объясняю, что объединение и есть наша платформа.
Он взял стул, подвинул его поближе к председателю и зашептал:
– Мне один надёжный человек намекнул, что скоро богатеев трясти учнём. Имущество национализировать, нажитое общим трудом. Вот и будет у нас, на чем пахать и что сеять.
– Я это уже давно слышу, да не очень-то верю, – успокоившись, сказал Клим, – какие у нас здесь богатеи. Наёмный труд только трое и использовали. Остальные сами от зари до зари вкалывают. Середняки одни, а их трогать не дадут. НЭП им свободу дал. Сам видишь, лавки пооткрывали, земли нарезали. Вон Дмитриев даже мельницу купил. Теперь на пару с Пановым махами крутят. А ты говоришь, тряхнём. За это нас самих из последних порток вытряхнут. Собрание мы, конечно, соберём, но толку от этого не будет. Повременить надо.
Фёдор от такой речи снова рассвирепел, но ничего больше не сказал, только встал и отошёл к окну, уставясь на церковь. Белокаменная красавица стояла монолитом посреди села и отсвечивала позолоченными куполами, словно дразня новую власть, не признавшую вековую религию Руси. Службы в ней уже давно не велись. Последний поп сбежал почти сразу после революции, а новых служителей так и не нашлось. Порядок в ней поддерживали несколько старушек, да бывший староста прихода. Иногда по большим праздникам удавалось привезти попа по найму. Тогда в церковь шли многие селяне, даже совсем не верующие. Фёдор накануне таких мероприятий проводил митинги с разъяснениями насчёт отсутствия бога и вредности религии, но его слова летели мимо толпы, совсем не осаждаясь ни в одной голове. Крестьяне внимательно слушали его, согласно кивая головами, а на следующий день дружно крестили лбы у алтаря, все так же кивая, только уже проповедям священников. Рогозин от бессилия только разводил руками. Его родная бабка и то шла святить просвиры, после чего внук переставал с ней разговаривать.
– Может ты в чем-то и прав, Клим Петрович, – задумчиво сказал Фёдор, – сходу вряд ли что дельное получится. Переделать человека не так-то просто. Это мы с тобой прошли войну и поняли что к чему, а людям объяснить не просто. Нужны примеры. Причём, положительные, без осечек. Иначе отвернутся. Раз и навсегда отвернутся. Вот тогда быть беде. Придётся силу применять, а это война. Только внутренняя. Если сейчас передышку дали, НЭП ввели, то потом ломка пойдёт, насилие. Поэтому сейчас и надо организовывать коммуну, что бы потом локти не кусать и за оружие не браться.