Кто такая Марта

— Прислушается, — уверенно хмыкаю. — Вороненок только ершится. Сам скрывает, что воспитанный. Помнишь, как он ее от тебя защищал? «Не мешай», «отойди», «не спрашивай»…

На этой фразе Сок мрачнеет сильнее прежнего и быстро трогает языком ядовитые клыки, спрятанные в деснах.

— Здес-сь, — опять шипит.

Останавливаю Ингея у темного дома. Сок спрыгивает, я жду.

Смотрю на небо, пока жду. Его не разглядеть за дождем, но мне, кажется, доброе. Небо зачем-то послало дождь, хотя могло бы и не посылать. В сказках говорят, что дождь — это красный буйвол расщедрился, пробежал по небесной реке, вбил копыта в землю и выжал оттуда на нас всю воду. Взойдет трава, будет урожай, плоды, изобилие. Да…

Порой я думаю, что он просто мочится. Но выжимание с небесной реки воды поэтичнее звучит, так что я о своей теории особо не распространяюсь. Хотя сыновьям по секрету сказал, они хохотали. Герда потом меня тряпкой била — они ей тоже сказали по секрету.

Я смотрю, как Сокур стоит под крыльцом и что-то настойчиво втирает Тариусу, знакомому Ворону. Он прикормленный. Стоит, зевает… Сок поднял его с постели.

Слышу, как инструктирует:

— Все облети, ищи двоих. Девушка маленькая, мне по плечо. Красивая. Волосы как пламя. Глаза большие… Зовут Марта. С ней черный урод. Из ваших!

Усмехаюсь. Ясно… Опять влюбился. У Сока натура такая, что поделать… Я уже привык, не особенно волнуюсь. Змей стремительно влюбляется в каждую девчонку, которую встречает, затем так же быстро забывает. День-два и успокоится. Не всем же влюбляться раз и навсегда, как мне.

При мысли о жене в пустом брюхе становится теплее.

Что у Герды сегодня может быть на ужин?

Я думаю, она сварила суп… Хочу, чтобы это был суп. Густой, что ложка стоит, с кабачком, картошечкой и поджаренным до коричневой корки лучком. Я б три тарелки съел сейчас. А потом бы в кровать, сухую, теплую. Да вместе с женой под одно одеяло, и пусть снаружи льет сколько угодно… А я ее схвачу за мягкий животик, пока сыновья не проснулись… Скоро. Надеюсь, что скоро.

Сладкие мечты прерывает злое змеиное «с-с-с».

— Ес-с-жай.

Сок стискивает в руке лохматую черную тряпку. Приглядываюсь. Её парик. Мы едем к Иргену, а он Волк, которому только дай денег и запах — найдет. Город маленький…

Марта девчонка милая, даже жалко, что такая милая, могла бы быть и похуже. Было бы проще. Странно, как у такого мерзавца, как ее отец, такая уродилась. Еще и смесок. Мать, говорит, из наших… Чушь так-то, даже представить не могу, да и не хочу, противно. Я больше думаю, что подонок запросто мог телочку запугать, взять силой, а та сказала дочери иное… Такое вероятнее.

Жую мысль и на меня снова накатывает красная пелена. Сдерживаюсь… Нельзя, не сейчас, потом, когда время придет, а оно должно прийти скоро. Я давно знаю, что убью верховного. Это единственное, что я хочу — смотреть, как он умирает. Давить его грудь и видеть, как она вминается, как тускнеют его глаза, останавливается дыхание и мир очищается без него.

Сок спрыгивает, не дожидаясь, пока я остановлю. Рвется в бой. Спать не будем, объедем весь город, если они здесь — не пропустим…

Дождь поливает. Да-а. Бык сверху выпил слишком много воды и все не может закончить… Холодно, неуютно. Сейчас бы к Герде…

Я снова думаю о ней, о ее теплом животике, о горячем наваристом супе. О наших сыновьях.

Мне теплее.

Глава 24. Марта, подъем

Кто-то тронул меня за плечо. Смутно сознавая прикосновение, я даже попыталась проснуться, но вместо этого погрузилась в воды крепкого сна еще глубже. Мы заночевали на сеновале. Стэк нашел его рядом с той улицей, с которой мы вошли. Я помнила, как плюхнулась в колко-сухое пахучее травяное море и закрыла глаза. Всё.

— Марта, подъем, — мужской шепот на ухо был ужасно громким, все равно, что ложкой по тарелке стучать. Я сразу вспомнила, что хочу есть, поморщилась и завернулась в капюшон еще сильнее. Не помогло.

— Или я отправляюсь к озеру без тебя, — пообещал голос.

Я распахнула глаза. Темно.

— Стой!

— Т-с-с! — Заметил Стэк. — Поднимайся, уходим.

Солнце еще показалось из-за горизонта, и на сеновале было темно почти как ночью, но свет все же был — холодно-серый, предрассветный. Стэк шуршал рядом, одевался. Я нащупала свои ботинки, залезла пальцами внутрь и поморщилась. Конечно, толком не высохли за короткую ночь. Носки, в которых шла по лесу, позорно затвердели. Я сунула их в мешок, понимая, что скоро такой будет вся одежда. Шепотом вспомнив разверзшуюся землю, напялила мокрую обувь и заодно продрала слипнувшиеся веки.

Постепенно в голову начали вползать все насущные проблемы. Так всегда бывает, когда просыпаешься. Во сне проблем нет, а просыпаешься — есть. Наверное, поэтому все так любят спать. Во сне была блаженная пустота, а в реальности на мне была влажная и грязная одежда, все еще мокрые ботинки, сено в волосах и ни крошки во рту. А рот не чищен. И живот неприятно тянет… А вчера… Как много случилось вчера! Как они там? Очнулись? Добрались? Рассердились? Ох, как они рассердились, наверняка же. И обиделись точно. А ведь Сок был так внимателен…

— Может купим хлеба в дорогу? — предложила, не выдавая мыслей. — У меня есть немного денег.

Не то, чтобы я настаивала, но без запаса пропитания я чувствовала себя неуверенно. Как и без запаса сухого белья, как и без возможности помыться…

— Дело не в деньгах, — Стэк оборвал меня в своей обычно-резкой манере. — Дело в…

— А, да… Ты прав…

Я и сама вспомнила, что надо уходить без задержек и ни с кем не говорить, чтобы не застрять. Живот снова потянуло.

— Я сейчас.

Быстро вышмыгнув наружу за угол, я сняла штаны и в сером свете обнаружила на белье темное пятно.

«Не-е-е-ет! Ну почему сейчас?!»

Для женских дней, которых Волки называли брусничными, Быки — гостями краснорогих или днями мясника, а Змеи — днями красных роз, было не время всегда, сколько я себя помнила. Они как караулили. Начинались точно не вовремя: то накануне дня рождения, то в день отбытия на общий праздник, то, когда мы с семьей собрались на грандиозное купание, то посредине путешествия к озеру познания, когда у меня совершенно нечем их встречать.

А если мы сейчас уйдем… Я безнадежно вспомнила осень, дождь, грязь, ледяную воду; поняла, что селения мы будем обходить и осознала, что выхода нет.

— Стэк…

— Сейчас тихо, молча и быстро выходим из города. Тщательно убери волосы. Капюшон на голову, — он инструктировал меня, стоя около двери и настороженно вглядываясь в щель. Стэк казался до обидного выспавшимся, собранным, даже чистым. Мысленно помянув разверзнутую землю относительно всех проблем женского рода, я попыталась его оборвать.