Кто виноват?

Сушила все это в сердце прятала, копила, терпела. Но всякому терпению есть предел. И если предел этот перейден, то человека уже ничто не остановит. И тогда кто же будет покорно ждать далекой награды и не прельстится гем, что можно взять сейчас же — только руку протяни... И на весах юного сердца нынешнее счастье перевесило завтрашние небеса. Плача и смеясь, сказала она «да».

Два сердца слились в одно. И что же случилось тогда? А случилось то, что цвет мира изменился в глазах Сушилы. Трава, что вчера еще была сухой и желтой, вдруг стала зеленой, и посреди этой буйной зелени расцвела и зазеленела жизнь самой Сушилы.

На миг глаза ослепли и не видели уже ни опасностей, ни преград. Перед черным занавесом смерти начал разыгрываться ослепительный спектакль любви.

И однажды сказал Удхав: «Королева моя, как ты хороша!» — и безумная радость загорелась в его глазах. Желание протянуло лапу и утолило жажду.

■

Тайная любовь стала явной. Чувствуя, как тяжелеет ее тело, Сушила однажды спросила Удхава:

— Что думает обо мне душа моя, хаджур, господин мой?

Удхав, не поняв ее, ответил:

—Я весь день с утра и до утра только о тебе и думаю.

Застенчиво теребя край сари, она объяснила:

— Хаджур меня не понял. Я... затяжелела... последние дни и...

Не дослушав, Удхав вскричал:

— О! Хорошую же ты приберегла для меня новость! Но если это так, то почему ты мне сразу ничего не сказала? Узнай я об этом в первые месяц-два, я бы дал тебе глотнуть одно средство — и в помине ничего бы не осталось! И отцу родному было бы тебя не в чем упрекнуть.

Тогда Сушила спросила тихо и горько:

— Зачем же совершать этот страшный грех? Как быстро вы забыли свои прежние слова, свои клятвы. Человек, который был так уверен в себе, так голову гордо держал, этот человек теперь так перепугался, что готов душу живую убить. Или все мужчины таковы? Что же случилось с нами? Разве с самого начала мы не знали, на что идем? Вспомните лучше, как исполнились все наши желания.

Удхав сбежал, только пятки засверкали. Сушила осталась одна и не знала, где искать убежища, где искать помощи.

Мужний дом: «Ты, подлая, опозорила весь наш род! Нет тебе здесь места».

Отчий дом: «Что же делать... Я бессилен помочь тебе».

Люди: «Ты — распутница. Глаза бы наши тебя не видели».

Возлюбленный: «От твоей красоты и следа не осталось. Зачем ты мне теперь?»

Закон: «Ты нарушила свой долг. Ты должна быть сурово наказана».

...И только Ямарадж, бог смерти, протянул ей обе руки и сказал:

«Хорошим и дурным, счастливым и несчастным — всем я рад. Ко мне, все ко мне! И блаженные, и опаленные огнем тревог и забот, все вы найдете покой здесь, в моем доме, на ложе вечной тишины. Великие и малые — здесь все равны. Дверь моя всегда распахнута настежь. Всех ждет здесь радушная встреча, здесь нет места ненависти».

И Сушила почувствовала, как кто-то невидимый взял ее за руку и повел через море невзгод к другому берегу. И тогда она улыбнулась. Той счастливой улыбкой, которая играла когда-то на ее детских губах в лучах любви старого Мадхусудана, той улыбкой, которой светилась она, лежа на коленях Удхава, уносясь на волнах бурлящего половодья юности.

Нежно любимое новорожденное дитя свое она оставила на берегу реки на потеху шакалам, на радость стервятникам и с всплеском исчезла в воде. Бесшумно подхватил ее в объятья Ямарадж, бог смерти.

И тогда:

Мужний дом...

Отчий дом...

Люди...

Возлюбленный...

Закон...

зашумели все разом, закивали друг на друга. И умолкли.

■

Из подборки "Авторы этого номера"

КРИШНАПРАСАД ЧАПАГАЙ (род. в 1914 г.)

Непальский прозаик; печатается в периодике.

Публикуемый рассказ взят из «Сборника непальской прозы», изданного в 1962 г.

■