Куда убегает ваш утренний кофе?
Шрифт:
Никто ничего не сочинял: тексты записаны под диктовку. Кто же диктовал? Видимо кто-то гораздо поважнее писцов, раз они могут даже и не понимать то, что записали. Наш корреспондент принадлежит к высшим сферам, он шлет сообщение из мира принципов. Это, определенно, не человек. Это — наитие, внутренний голос, личный гений, дружественный демон, дух, высшее существо. Или, для психологов, которые не понимают, — это обособленный комплекс в бессознательном, архетипический образ, продуцирующий архетипические же паттерны, часть супер-эго, которая мутировала в автоматический генератор императивов, анимус или анима как влиятельная фигура, отвечающая за принципы, которые не вызывают ни малейших сомнений. Но психологические определения не устраивают медиумов — тут теряется основной поинт: текст перестает быть абсолютной истиной, если он не продиктован свыше.
Людям не так уж редко становится известна абсолютная истина — каждый раз, когда манифестируется архетип, как говорит Юнг, и человек «попадает под его власть». Например — женщина средних лет, одержимая анимусом. Самая обычная ситуация. Она точно знает, что является истиной, она имеет
Отсутствие сомнений — один из признаков близости идеального. Если мама поступала в соответствии со своими иделами, она не сомневалась. Например, если какой-нибудь человек оказывался на самом деле подлецом, то его отныне можно было и даже нужно было презирать, и с этих пор его имя исключалось из числа людей. Никакие оправдания были невозможны, и даже за давностью лет ничего не могло смягчиться, если ты осталась верна своим принципам. Любая снисходительность к подлецу — это уже подлость.
Когда я первый раз увидела своего папу — он подшофе выходил из ресторана и пристал к нам на остановке. Мама объяснила мне что это — очень плохой человек. В другой раз он приехал со своим отцом, директором завода, в черной волге к нам домой и заказал маме барельеф на могилу его матери. Мама лепила по фотографиям, была куча фотографий. В качестве платы за работу он привез отрез сукна. Мама объяснила, что это потому что он еврей. Что он, кроме того, ещё мой папа я узнала, когда выросла. Кроме этих двух раз я его больше в детстве не видела. Он так и не узнал, что мама от него родила ребенка. Когда я, уже совсем взрослая, по совету АЧ пришла к нему знакомиться, я так и не сказала ему, кто моя мама. Она этого не хотела. А сам он не догадался: у него было слишком много вариантов.
Так что наличие абсолютной истины в материалах Ордена РоСД(ТМ) меня не очень удивляло — даже моя мама знала абсолютную истину, а тут целая организация, то есть то ли два мужика, то ли один, но большой. Уж конечно целых два мужика знают не меньше абсолютной истины, чем одна небольшая мама. К тому же с Администрацией Ордена, в отличие от мамы, можно было и не спорить, потому что в их материалах про меня ничего плохого не говорилось. Я быстро усвоила оттенок deadly serious и официоза в разговорах об Ордене, который придавал материалам особенный колорит. И я поняла фишку про абсолютную истину — если ты играешь за Орден, то тогда без малейшего сомнения утверждай, что в его текстах содержится абсолютная истина. Содержится или не содержится истина в этих текстах — это вопрос выбора. Если ты состоишь в Ордене, и руководство Ордена говорит, что истина содержится — ему виднее. Значит, содержится, даже если это телефонный справочник.
И вообще — быть адептом эзотерического ордена и соблюдать партийную дисциплину — это само по себе очень почетно, даже если бы Администрация не писала такие непереносимо звенящие хохотом серьезные тексты. Официальная переписка по делам ордена получалась просто великолепная — она была официальная до полного косноязычия, и вся просто напичкана аббревиатурами, которые украсили бы любой текст, не то что деловую переписку. Но самое необычное во всем было то, что эти термины что-то на самом деле значили! Вместе со всей иронией, материалы РоСД (ТМ) были совершенно серьезны.
Мне пришлось долго учиться, чтобы начать догадываться, как мало я понимаю. Например, в школе астрологии я узнала что Сатурн (бог, которого до того я представляла весьма смутно) — старик, который в частности отвечает за принцип ограничения, за влияние времени, длительности и преград. Всякий раз, когда я протестовала против обязанностей и подчинения порядку — я бунтовала именно против Сатурна. Чем больше человек сталкивается с ограничениями и с необходимостью подчиняться правилам, тем более проработанным называют астрологи его Сатурн. Известно, что у любого человека с возрастом Сатурн обязательно как-то прорабатывается — у пожилых людей Сатурн всегда проработаннее, чем у молодых. Время достаточно поработало над ними, им неизбежно пришлось что-то терпеть, чему-то подчиняться, останавливать себя там, где хотелось бы нестись вперед. Старые люди осторожнее и дисциплинированнее молодых. Их уже шибало неоднократно об острые углы, им уже доказали, что мир суровый и не терпит разгильдяйства. Эта суровость съедает изнутри: морщит лицо, проходит судорогой по телу, ощущается в каждом движении, ограничения входят в плоть и кровь. Эта мучительная угодливая улыбка, характерная для женщин около пятидесяти, будто говорит «Спасибо, спасибо, спасибо» всем, кто так добр, что вообще её замечает. Эта мрачность пожилых мужчин, совершенно запуганных, уже вообще не своих. В конце концов и раньше-то, в молодости эти глаза, губы, волосы были просто дадены человеку на подержание, но были хотя бы новенькие. Теперь уже они поизносились, сморщились, никуда не годны. Как должен себя чувствовать человек во в конец испорченном теле? У него одна дорога — только вперёд, к могиле. Ничего не светит уже ему. И он хорошо знает, в отличие от молодого: стоит ему отклониться от рисунка, выполнять который указывает строгая рука, и он тут же получит по полной программе, так, что ему станет ещё хуже. Лучше уже не отклоняться. И он послушно бредёт, в полусне, в тоске, брезгливо вздрагивая, ощущая свой расплывшийся живот, мёртвые зубы, гнилые лёгкие, тусклые глаза. Потом привыкает и к этому. Перестаёт замечать, что живёт, бредёт по привычному кругу, что-то даже радует его, как собаку радует ласка хозяина.
Старый человек совершенно прав, погружаясь в мутный старческий сон: если бы он увидел свою жалкую жизнь ясными глазами, он тут же бы покончил жизнь самоубийством. Но старость приходит медленно. И незаметно. Сатурн — это Время. В руке у него коса.Если человек отказывается усвоить рамки и ограничения, принять их внутрь, останавливаться самостоятельно — то Сатурн обязательно придет к нему снаружи. Ему поставят рамки, он столкнется с ограничениями, и его остановят — неизбежно и неумолимо, как свойственно Сатурну. И ему все-таки придется соблюдать ограничения. И его будут ограничивать до тех пор, пока он не научится делать это самостоятельно. В этом я убедилась, когда, взбунтовавшись против Сатурна, принципиально отбросив все правила и ограничения, я в конце концов обнаружила себя ограниченной физически — вязками, которыми усмиряют по-настоящему буйных. Сатурн пришел ко мне снаружи и проявился во всей своей силе и красоте — я потеряла даже то, что имела раньше. Мне стало нельзя делать значительно больше вещей. Правила, которым мне пришлось подчиниться, оказались гораздо более жесткими, чем те, против которых я бунтовала. Если я сделаю что-нибудь, что не понравится нормальному человеку, то он, если захочет, может в любой момент вызвать санитаров. Словом, меня насильно накормили ограничениями гораздо больше, чем если бы я сразу проглотила их сама. Это принцип Сатурна. Эта сила, с которой я боролось и которая меня одолела — была вполне вещественной, реальной и ощутимой…
К счастью, никто уже не понимает, что такого хорошего в этих богах, чтобы вообще стоило ими интересоваться.
Это неизбежно следует из традиционного положения об ухудшении ситуации со старением мира (В Новом Университете как раз учили традиционализму): Небо всё больше удаляется от Земли, Боги покидают человека.
Для современного человека, как я поняла, это можно перевести примерно как то, что, чем современнее вещи, тем меньше в них смысла. В жизни человека осмысленность уступает место хаосу, когда все вещи одинаково неважны, и каждая выглядит не тем, чем является. Это очень наглядно у постмодернистов: симулякры первого, затем второго порядка, копия копии, подлинники исчезают, все вещи — фальшивки (сувениры всех стран делают в Китае, в популярном телешоу трагедии инсценируют для создания эффекта репортажа и так далее). Это то, что каждый так или иначе может наблюдать, если даст себе труд обратить внимание. АЧ приводил строчки из какого-то древнего, кажется, индийского текста о том, что вещи потеряли свои истинные имена. Это было дело рук демонов (или демона — не помню) — они испортили все имена, так что ими стало нельзя пользоваться. Благородный муж, по Конфуцию, начинает свое правление с исправления имен. Мы уже не можем серьезно употреблять слова, которые раньше имели значение. Например, «благородство» или «духовность» — теперь от их употребления возникает неловкий озноб. Они потеряли свой первоначальный смысл, замылились тысячью употреблений в разных фальшивых контекстах, и теперь не значат ничего, кроме какой-то гадости, которая делает вид, что она большая ценность.
Я постоянно делала открытия, которые совсем не вписывались в привычную мне картину мира — АЧ очень любил объяснять разные вещи, которые понял сам, и умел это делать лично гораздо лучше, чем на бумаге. Он был очень внимателен к собеседнику — замечал нюансы его реакции, строил предположения о его мотивах и уточнял их, многое сразу ему становилось ясно просто по мимике и интонации — так что создавалось впечатление, что он отлично понимает вас, даже то, что вы, может быть, и не хотели бы, чтобы понимали. Почему он и считался опасным собеседником. Он мог сказать о вас какую-нибудь неприятную вещь, с которой вы не сможете не согласиться — хотя раньше не думали об этом. Поэтому и объяснять он мог индивидуально, учитывая что у вас внутри происходит — чтобы ярче передать мысль или образ.
Я долгое время считала его проницательность одним из важных доказательств его сверхъестественной сути. Во время первого психотического эпизода и много раз потом я ощущала иногда очень отчетливо, что он вот сейчас знает, что я на самом деле думаю, когда я хотела что-нибудь от него скрыть. Обычно я чувствовала себя неловко, когда речь заходила о ЕП. Я всегда делала вид, что не происходит ничего особенного, а сама умирала от смущения — я смущалась, что влюблена в ЕП и что он, кажется, влюблен в меня, и старалась ни в коем случае не произносить мысленно его имя во время секса. Я желала и боялась, что снова станет один волшебный Возлюбленный, как было в первый раз. Одно упоминание о ЕП уже заставляло меня испытывать сильный стыд — который усиливался от мысли, что АЧ всё это видно, как на ладони.
Это была тайна, которую я не раскрывала, изо всех сил изображая непринужденность, и о которой он никогда не говорил ни слова — мы оба молчали об этом. Я думала — есть такие тайные вещи, неправильность которых исчезает только в эзотерической оптике, о чем можно только хранить молчание. Я решила, что дела обстоят именно так, ни разу не упомянув об этом АЧ. Я мечтала о слиянческих радостях — когда оба думают об одном, хотя никто ничего не говорит, и чувствуют одинаково, вот я и решила, что так и есть. Кроме того, мне надо было сохранить полезную иллюзию про влюбленного в меня ЕП — это компенсировало тот факт, что АЧ в меня не влюблен. Поэтому я предпочитала думать, что АЧ думает то же, что и я, и мы друг друга понимаем без слов. Я очень сильно ошибалась. И очень долго. АЧ улавливал эмоциональный фон и реагировал на него, так возникало ощущение, что он понимает мои мысли, но мыслей моих он не знал и знать никак не мог, раз я о них ничего не говорила. Мне удалось годами общаться с ним в предположении, что он знает, о чем я молчу. Чтобы только поставить эту уверенность под сомнение, понадобилось пропить замечательный рисполепт в течение года. Когда же я начала ему рассказывать о том, что мы с ним оба понимали всё это время без слов, он был крайне изумлен.