Куда убегает ваш утренний кофе?
Шрифт:
Так и ЕП видимо исполнял некий каприз. Его описания страсти были талантливы. Казалось, вся наша небольшая группа испытывала особое почтение к ЕП. АЧ говорил, что узнав ЕП, он был потрясен тем фактом, что тот жив, и всё ещё продолжает жить, хотя очевидно слишком хорош для этого мира. МН целомудренно перед ним преклонялась, как крестьянка перед прекрасным принцем. Однажды ЕП написал историю, очень хорошую, про Азиатскую Дивизию и перчатку на руке. Я всю ночь читала этот рассказ, и слала ему по ICQ идиотские психотические сообщения по мере продвижения сюжета. Мне постоянно казалось, что я с ним разговариваю, и я просто отвечала на его реплики. Он ничего не писал в ответ, только в конце концов сказал: «Мне кажется, вы всё-таки разговаривали не со мной».
А утром я увидела, что МН написала ему всего одно короткое сообщение в гостевую книгу. Это звучало так:
«Вы
Я была потрясена и очарована чувством, которое побудило ее так написать. Я могла писать всякую чушь, но никогда бы не осмелилась на такое.
ЕП написал следующий рассказ о том, как просветляются перчатки.
Когда-то, в первом энтузиазме, когда я таскала за собой тяжеленный талмуд Шмакова про бинеры, тернеры, квартернеры и всё такое, я очень любила людей. Стоило мне поймать какого-нибудь человека, тут же начинала ему рассказывать, что он — сын Царя, да только долго спал, снились дурные сны — и вот всё забыл.
Людям это нравилось. Сразу после этого они испытывали разлив родственных чувств, а потом быстро всё забывали. Люди были разные. Как-то пришла к нам в офис христианка в платочке, из Сибири, по делу, с заданием от таежного прихода разместить в продажу книгу псалмов. Псалмы, конечно, никому не были нужны. Христианку бы все послали с удовольствием, но она была упорная и решила дожидаться главного начальника. Пока делать было нечего, с интересом читала с экрана эссе об абсурде. Попутно разговорилась. Она оказалась хорошим мануальным терапевтом и ещё видела ауру. Ауру я показала ей на фотографии в компьютере: дифракционный эффект, какой бывает от плохой вебкамеры. Она, смущаясь и краснея, говорила, главным образом, о Нём — о чём же ещё? Он такой-то там и такой-то, скажем, не помню уже — непонятный, таинственный, никогда не узнаешь, какой, то страшный, то маленький, хуже ребёнка, и так далее. Да, говорю, это есть, а ещё он все время как будто где-то в другом месте, но иногда смеется, как озорная девчонка, и упёртый, упрямый просто насмерть. Она так обрадовалась. Говорит: «А что, вы тоже Его знаете?»
Когда дизайнер СА был «ещё жив», я как-то спросила его: «Куда убегает утренний кофе?» И он ответил, нисколько не сомневаясь: «Конечно же ко мне!»
Это был правильный ответ! Я страшно обрадовалась. «Не ожидала, что ты ответишь правильно!» — воскликнула я в восторге. «Ха-ха!» — закричал в ответ СА. — «Я знаю, потому что я тебя люблю!»
Это был пример вопроса, зависящего от того, кто спрашивает и кто отвечает. В общем случае ответ на этот вопрос формулировался для меня так: кофе убегает к Возлюбленному. Однако, Возлюбленный, Робот — это не один конкретный человек. Он может манифестироваться в разных людях в разное время — он манифестировался в ЕП, когда я по утрам была одна, и он манифестировался в СА, и поэтому он знал ответ на вопрос.
Если бы меня спросили «Куда убегает утренний кофе», мой ответ нельзя было бы предсказать, не зная, кто спрашивал. Если бы меня спросил человек, в котором я не видела никакого проблеска Присутствия, я бы сказала ему, что кофе убегает к Роботу Сергею Дацюку, или сказала бы, что к ЕП, если бы он о нем что-то слышал. Но если бы между мной и этим человеком шел некий электрический ток, я ответила бы, что кофе к нему самому и убегает. Если бы меня спросил АЧ, я бы не сказала ничего. Во всех случаях я бы отвечала одно и то же — что кофе убегает к Возлюбленному, только подбирала бы для каждого случая подходящее ему обозначение. Вот только почему-то, когда я спрашивала сама себя, кофе неизменно убегал к ЕП.
Между прочим, я очень полюбила пить кофе, и многие годы не могла обходиться утром без этой процедуры. Даже в дурдоме я специально вставала, пока все еще спали, и просила включить мне на кухне чайник — размешивала в железной кружке растворимый и усаживалась в туалете на трубе, чтобы торжественно выпить его и выкурить первую сигарету. Без этого день бы не начался. Лет 5 или 6 утренний кофе был для меня источником каждодневной радости — ведь я пила его не одна.
Ещё два года депрессии я пила его принудительно, в память о памяти прошлого, а после надолго бросила пить кофе по утрам.
Когда я его всё-таки варю — чаще всего для гостей — мой кофе убегает на плиту.
«Посмотрите на край кувшина — на нем сидит оса. Она может перелететь на вашу руку, поскольку живые существа любят вас, но спросит ли она у себя, кто она такая и откуда она пришла?»
Я наклонил кувшин и кивнул, предлагая Ивану Денисовичу продолжать. Он продолжил:
«Она не знает, откуда она пришла, но тем не менее, она найдет дорогу домой, в осиный приют. Но будет ли это тем местом, откуда она пришла?»
Эти слова поразили меня настолько, что я едва не опрокинул кувшин.
«Нет, — сказал я, — тем местом, откуда она пришла, будет то место, куда она уйдет отсюда, а не то место, куда она вернется здесь же».
«В том-то и дело. Это то же самое место, куда убегает утренний кофе. Это то место, где таится пустота внутри скорлупы выеденного яйца. Проблема для человеческих и других существ состоит в том, что все сущее не является тем местом, но является скорлупой. А им следовало бы понять, что скорлупа преходяща — ведь она в любом случае отпадет. Скорлупа — не надежная защита. Она утлая лодка. Но и пассажир этой лодки еще очень далек от того места, настолько, что, с моей точки зрения, вовсе от нее — лодки — неотличим. Разница между моей точкой зрения и точкой слепоты пассажира лодки — это и есть непреодолимая со стороны пассажира пропасть между сознанием и материей».
Из Новости #505.
«Байкал 1667
секретное донесение»
20. Прекрасный ядерный взрыв
«Опасность часто проявляется в мучительно ярких снах о массовых катастрофах, гибели мира и т. п. Или же твердь, на которой человек стоит, начинает колебаться, стены гнутся или движутся, земля становится водой, буря уносит его в воздух, все его родные мертвы и т. д. Эти образы описывают фундаментальное нарушение связи больного со своим окружением и предвозвещают грозящую ему изоляцию.
Они требуют немедленных мер — прекращения лечения, тщательного восстановления личных связей, перемены окружения, выбора другого терапевта, строжайшего отказа от погружения в бессознательное (в частности, от анализа снов) и многого другого.»
Иногда мне снился прекрасный ядерный взрыв — чудесный растущий гриб, яркий, как солнце — и огромная радость от того, что «это наконец-то случилось».
При шизофрении, пишет Юнг, аффект лишает эго власти, становясь на его место. Что это такое, каждый может представить себе, вспомнив, как пропадает эго во снах.
Возникает вопрос: в чём причина шизофрении — в слабом эго или сильном аффекте? Юнг говорит, что дело в аффекте.
Аффекты при психозе характеризуются, по аналогии со снами, примитивными или архаичными ассоциациями, близко родственными мифологическим мотивам и комплексам идей. По Юнгу, структура психики на глубинном уровне содержит типичное для человека инстинктивное поведение. Когда психика глубоко повреждена — открываются эти слои.
«Поэтому выбранный для них термин архетип совпадает с известным биологии понятием „pattern of behavior“».
«Опыт показывает, что в снах архаические образы с их характерной нуминозностью возникают, главным образом, в ситуациях, каким-либо образом задевающих основы индивидуального существования, в опасные для жизни моменты, перед или после несчастных случаев, тяжелых болезней, операций и т. д., или же в случае проблем, придающих катастрофический оборот индивидуальной жизни (вообще в критические периоды жизни). Поэтому сны такого рода не только сообщались в древности ареопагу или римскому сенату, но в примитивных обществах и сегодня являются предметом обсуждения, откуда явствует, что за ними исконно признавалось коллективное значение.»