Куприн: Возмутитель спокойствия
Шрифт:
Свиту своих собутыльников Александр Иванович теперь называл «венскими друзьями». Вокруг него вились знакомые нам Маныч, Вася Регинин, но появились и новые персонажи. Например, критик Петр Моисеевич Пильский, сотрудник «Современного мира», бывший юнкер того же 3-го Александровского военного училища, которое окончил Куприн. Пильский входил тогда в моду, чему немало способствовала его близость к Куприну. Александру Ивановичу импонировала задорная злость Пильского, о чем говорит сохранившаяся эпиграмма:
— Чтоб не писать безграмотные басни, Навек угасни! И на холме крутом с отвагой фермопильской Надгробный камень твой обгадит критик Пильский.Очень
В этой компании Куприн шумно отмечал радостное событие: 21 апреля 1908 года у него родилась вторая дочь, которую назвали Аксиньей (Оксаной, Ксенией). Ее имя, правда, на французский манер — Кис'a Куприн — через 20 лет прогремит в европейском кинематографе. У этой девочки будет более счастливая судьба, чем у Лиды Куприной, которую отец все еще пытался как-то отобрать у Марии Карловны.
«Лиза Гейнрих мало того, что отбила у Муси мужа, хлопочет еще и о том, чтобы отбить у нее ребенка», — рассказывал Мамин-Сибиряк матери в том же апреле 1908 года. И дальше сообщал:
«А наша Лиза... недавно произвела на свет девочку. Бедный ни в чем не повинный ребенок.
Сам же Куприн безнадежно погибший человек... запойный... и пока его спасает только богатырское здоровье... Но все это до поры — до времени...» [221]
Маминых не разжалобило рождение Ксении. Счастливая мать послала им фотографию младенца, но скоро получила ее обратно. Не лучше повела себя и Любовь Алексеевна Куприна. Приехав погостить в Гатчину, она всем своим видом выказывала неодобрение, к внучке почти не прикасалась. Потом все-таки взяла на руки. Обрадованная Елизавета Морицовна хотела сделать фотографию, но Любовь Алексеевна спешно положила ребенка обратно... Никем не одобряемый младенец, которого нельзя было даже крестить! Родители не венчаны, и сделать это невозможно, пока не получен развод.
221
Цит. по: Галеева Рамзия. Миром движет любовь. К 140-летию А. И. Куприна // Литературный квартал. Журнал Объединенного музея писателей Урала [Екатеринбург]. 2010. № 7–8. С. 94.
В эти же дни закончилось слушание дела, возбужденного против Куприна адмиралом Чухниным, уже покойным. Писателю, за давностью лет, был вынесен смехотворный приговор: штраф 50 рублей с заменой арестом на 10 дней в случае несостоятельности. Вот она, цена потерянной Балаклавы!
Исполнение приговора, однако же, затянулось. Куприна не могли найти. Сначала он был в Ессентуках, где лечился от ишиаса, потом уехал в Даниловское, где закончил первую часть «Ямы». В мельчайших деталях, с запахами, звуками, слухами, писатель изобразил один день из жизни «двухрублевого заведения Анны Марковны» в неназванном большом южном городе, на Большой Ямской улице. Обитательницы заведения едят, пьют, развратничают, рыдают, дерутся, и все это сопровождается рассуждениями автобиографического героя с философской фамилией Платонов. О том, что весь ужас существования домов терпимости в том, что нет никакого ужаса, все к этим домам привыкли; что «наши русские художники слова — самые совестливые и самые искренние во всем мире художники — почему-то до сих пор обходили проституцию и публичный дом». Под воздействием этих обличительных речей один из героев повести, студент Лихонин, решается спасти падшую душу: забирает из публичного дома проститутку Любу. На этом первая часть обрывается.
Александр Иванович продал рукопись «Московскому книгоиздательству» (которое выпускало альманах «Земля»), получил гонорар, собрал вещи и... окончательно исчез из Петербурга.
Житель города Житомира
Мало кто знает, что формально до конца своих дней Куприн оставался жителем Житомира. В этом городе в августе 1909 года он получил новый паспорт, с ним 17 лет прожил в эмиграции и в конце концов вернулся в СССР. Этот документ хранится в купринском личном фонде ИРЛИ РАН, и до сих пор так и не найден внятный ответ на вопрос: какая нелегкая занесла писателя в Житомир?
Сам Александр Иванович в интервью представлял все так — мол, просто решил «осесть на земле»:
«Моя давнишняя мечта иметь свою землю, заниматься садоводством и огородничеством. Я уже было осуществил это в Балаклаве, где приобрел имение и посеял виноград. Но меня лишили радости видеть плоды моих трудов» [222] . Однако разве нельзя было заняться тем же, к примеру, в Одессе? Батюшков утверждал, что его друг поехал в Житомир изучать нравы публичных домов, что было необходимо для продолжения «Ямы». Тоже слабый аргумент: публичных домов хватало повсюду. Так почему же Житомир?222
Регинин Вас. Куприн о своих планах // Биржевые ведомости [Санкт-Петербург]. 1909. 28 февраля. № 10984.
При активной помощи местного историка Игоря Валерьевича Александрова, сопоставив массу фактов, мы пришли к единственно возможному объяснению. Осенью 1908 года сестра писателя Зинаида Нат вступила во владение усадьбой в Житомире, наследством от свекра [23*] . В отличие от матери и сестры Софьи, она не отвернулась от брата после его разрыва с Марией Карловной. Зинаида Ивановна, невестка и жена уважаемых в городе Натов, возможно, могла помочь Куприну узаконить его новую жену и дочь. Мы не станем уходить в хитросплетения юридических формальностей тех лет, просто отметим: как только Александр Иванович сумеет узаконить свою семью, он из Житомира уедет.
23*
Дом Натов стоял на углу Киевской улицы и переулка Кудрявцева (ГАЖО. Ф. 27. On. 1. Д. 10918. Л. 2–3); он не сохранился. Сведения предоставлены И. В. Александровым.
Куприн прожил в этом маленьком волынском городке всего полгода, но память по себе оставил громкую. Здесь с ним случилось несколько историй такого рода, что в летописи провинции они составили целую авантюрную главу, а городским властям в то непростое пореволюционное время доставили немало хлопот. Его надолго запомнили и местный полицмейстер, и надзиратель его околотка, и, конечно, городовые, к помощи которых не раз прибегала Елизавета Морицовна, разыскивая мужа.
Писатель успел сменить в Житомире как минимум три адреса. Сначала он остановился у сестры, затем в доме по улице Хлебной, 15, на котором сегодня висит мемориальная доска [24*] . В то время дом принадлежал генералу Бадаеву, и его дочь вспоминала, что Елизавета Морицовна видела мужа редко, гораздо чаще его видел сброд из шинка еврея Пини на Соборной площади. Ах, какую здесь готовили фаршированную рыбу! А «за"iдки», каменные крендели, обсыпанные солью?! А сушеная тарань, такая дубовая, что ее нужно долго бить о стол?! А фирменные житомирские «деруны»?!
24*
Мемориальная доска — с портретом Куприна и текстом: «У цьому будинку в 1909 роцi жив видатний росiйський письменник Купрiн Олексадр Iванович» — установлена в 1971 году.
Соня Нат, племянница писателя, бегавшая к нему по сто раз на дню, припоминала, что по утрам дядя Саша выходил на охоту за газетами, которая нередко затягивалась на несколько дней: «Получалось это так — не найдя газет в городе, он шел за ними на вокзал, по дороге обязательно встречал каких-нибудь знакомых или вовсе даже не знакомых ему рыбаков и, не возвращаясь домой, отправлялся с ними на рыбалку».
Однажды он пропал так надолго, что близкие всерьез перепугались.
«Как сейчас помню — мы сидим на веранде: вдруг возле калитки словно из-под земли вырастают три зловещие, совершенно невообразимые фигуры, лица у всех черные, заросшие щетиной, все обвешаны патронташами, ножами, за плечами ружья.
Мне стало очень страшно. Не разбойники ли пришли убивать и грабить нас?
Двое незнакомцев — тощие, третий же — низенький, круглый, как шар.
— Зина! — весело кричит похожий на шар разбойник. — Не узнаешь? Да ведь это же я!
— Боже мой, Саша, откуда ты? На кого ты похож! Мы все так волнуемся!
Дядя Саша сказал, что дома будет ровно через полчаса, и, не переодеваясь, отправился со своими спутниками в ресторан. Летняя площадка ресторана с обвитыми диким виноградом ажурными беседками и с эстрадой, на которой выступал румынский хор, была видна с террасы нашего дома.